Танги встречает меня на ступенях банка. Меня представляют Матильде, миниатюрной брюнетке с собранными в идеальный пучок волосами, которая сегодня должна заняться моим счетом. Она вежливо и профессионально объясняет мне все детали размещения депозита в их банке. Я чувствую слабый укол вины, когда передаю ей сумку с деньгами, хотя мы уже удалились в отдельную комнату для клиентов и никто, кроме нее, этого не видит. Матильда берет ее, не моргнув глазом. Мне не следует ничего стыдиться. С тем же успехом я могла передать ей вещи для химчистки — реакция отсутствовала как таковая. Ее правое плечо чуть опускается под весом сумки. Обычное дело, я полагаю. — Одну минутку. — Она вежливо кивает и выходит из комнаты. Она понесла деньги на пересчет. Разве не забавно, что в мире электронных банков и постоянно развивающихся технологий бумажные деньги все еще требуют физического пересчета? Ну, с помощью машинки, конечно, но вы меня поняли. Они будут загружать свеженькие пачки банкнот в машину, одну за другой, пока не получат финальное число: миллион долларов. Возможно, у них там есть специальный клерк, чья работа заключается только в том, чтобы загружать бумажные деньги в маленькие машинки. Я сижу в одиночестве. Жду. Мысли разбредаются в разные стороны. Мелькает слабое подозрение о том, что банкноты помечены, что их можно проследить до той незаконной деятельности, которая их породила. Полиция, государственные органы, да кто угодно на самом деле мог пометить банкноты, либо промаркировав их краской или штампами, либо записав последовательность их номеров. Я читала об этом в интернете, естественно. И проверяла серийные номера на последовательность. Однако я знаю, что эти банкноты не помечены. Потому что пассажиры самолета ни за что не взяли бы с собой помеченные полицией деньги. Они определенно знали, что делали. В полетах они явно не разбирались, а вот во всем остальном, что касалось бизнеса, были молодцами. Нет, конечно, они могли бы пометить собственные деньги. Если хотели сами их отследить. Но зачем им это делать? Они же не знали, что мы их найдем. Они не знали, что мы их заберем. Иногда мне приходится останавливаться и напоминать себе, что пассажиры самолета не были всеведущими. Они не предполагали подобного развития событий. То, что произошло с ними и впоследствии с нами, — совершенно случайно. Они не знали, что разобьются, а мы найдем сумку. Такое невозможно предвидеть и угадать. Деньги определенно не помечены. Никто за ними не придет. Никто не будет искать Марка и меня. Матильда возвращается с пустой сумкой, аккуратно сложенной, и кладет ее рядом со все еще теплыми после принтера листами договора. Выписки с суммой депозита. Она предлагает мне ручку. Число, которое я ищу, находится в крайней слева колонке: $1000000 USD — вклад наличными деньгами. Я подписываю договор. Мы устанавливаем ежемесячный платеж, который будет поступать на мой бизнес-счет в Великобритании. Швейцарский банк будет каждый месяц перечислять мне фиксированную сумму от имени подставной компании. В налоговой декларации я обозначу это как доход от частных консультаций по видеосъемкам. Затем нам потребуются более серьезные суммы для выплаты ипотеки и прочего. Мы будем переводить их частями и назовем комиссионными за проект. Мы состряпаем какие-нибудь счета от подставной компании — например, арабской. И все будет выглядеть так, словно кто-то и правда переводит большие суммы денег через швейцарский счет, чтобы оплатить британской документалистке проекты короткометражек. Не беспокойтесь, я заплачу все положенные налоги. Я сохраню все записи. Я буду очень, очень аккуратной, честно. Вся корреспонденция будет направляться в частный почтовый ящик, оформленный здесь же, в банке. Матильда вручает мне два маленьких ключа от этого ящика. Я ставлю куда меньше подписей, чем можно было бы вообразить, учитывая количество наличных, и меня отпускают. Матильда кладет шариковую ручку «Монблан» обратно в держатель и улыбается. Все кончено. Мы деловито и серьезно пожимаем друг другу руки. Я миллионер. Деньги в безопасности, как говорится, «словно в швейцарском банке». Я выбираюсь наружу, к ожидающей меня машине, сияя от успеха и чувствуя физическое облегчение после того, как освободилась от содержимого сумки. Информация о номерном счете, SWIFT-код, номер IBAN, пароль и ключи надежно спрятаны в моем клатче. Когда я выхожу из двери банка и спускаюсь по каменным ступеням к «мерседесу», та мысль снова появляется в голове, как бабочка, порхающая на краю зрения: «Не возвращайся. Не садись в машину. Не возвращайся в отель. Никогда». Я не знаю, откуда берутся такие мысли. Откуда-то глубоко изнутри. С уровня рептилии. Из лимбической системы, той части мозга, которая умеет только хотеть, эгоистичной части, не желающей делиться. Наши инстинкты, наши базовые реакции, все подсознательные процессы предлагают нам свою мудрость. Первобытную мудрость. Рептилии — не стайные животные. Люди по своей природе — стадные. И все же я ощущаю мощный порыв бросить все и сбежать. Забрать то, что не принадлежит мне. Я представляю, как Марк ждет меня в нашем номере, расхаживая взад-вперед, посматривая на часы, подходя к окну, выглядывая вниз, на улицы Женевы, пока солнечный свет понемногу блекнет, уступает ночи и зажигаются фонари, а меня нет. Что, если я не вернусь? С такими деньгами я могу отправиться куда угодно, я могу заняться чем угодно. Я останавливаюсь на ступенях банка. На свежем воздухе. Я могу стать кем угодно. У меня есть средства. Я зашла уже так далеко, так зачем мне останавливаться? Тысячи возможных вариантов будущего заполоняют мой мозг. Прекрасная жизнь где-то в новом месте. Новизна. Приключения. Безграничные возможности. Пугающая свобода. А машина стоит там, на противоположной стороне улицы, и ждет меня. Я делаю выбор. Хочу ли я иметь эту семью? Правда? Или я хочу чего-то другого? Я продолжаю шагать к машине, дергаю за ручку, забираюсь на кожаное сиденье и захлопываю за собой дверцу. Двадцать минут спустя я снова оказываюсь в номере, и Марк обнимает меня. 24 Воскресенье, 18 сентября Мы уже мертвы? Мы уже два дня как дома. Не стану лгать, ощущается это странно. Погода. Свет. То, что мы вернулись. Вернулись к тому, с чего начинали. Наш план заключается в том, чтобы продолжать обычное существование. Исполнять свои обязанности, видеться с друзьями, говорить о свадьбе и, конечно, возвращаться к работе. По крайней мере, мне пора возвращаться к работе. Завтра утром мы будем снимать интервью с Холли у нее дома — вообще-то это дом ее матери, — и мне сегодня нужно многое наверстать. Мне нужно вернуться обратно в игру. Очень важно, чтобы ничто не казалось другим и новым. Марк начинает процесс создания собственной компании по финансовому консультированию. Это отличная идея, у него есть необходимые навыки, у него определенно есть профессиональный опыт для ведения фирмы, нацеленной на помощь тем, кто, уже имея много денег, хочет увеличить капиталы при помощи инвестирования. Идея возникла после сообщения Рэйфи. Если Марк не может найти работу, он ее создаст! И теперь у нас есть стартовый фонд для его дела. Ему не придется бездельничать, он выйдет в мир и заставит его вертеться. Марк планирует со временем стать партнером с Гектором, который остался работать в хедж-фонде, когда Марка уволили, нужно лишь создать и раскрутить новую компанию. Они встречаются на выходных, чтобы обсудить списки потенциальных клиентов. Упрощая дело, мы говорим, что этот стартовый фонд состоит из денег, выплаченных Марку после увольнения. Никто, кроме Каро, не знает, что Марк ничего не получил. Ну и хрен с ними, почему нет? Мир оставил Марка позади, так почему бы Марку не попытаться все наверстать? Мне нужно перечитать свои пометки, прежде чем ехать с Филом к Холли. Странно думать о том, что пока мы нежились в лазурных волнах под солнышком, Холли впервые за пять лет вышла в промозглую серость северного Лондона. Дункан, мой звукорежиссер, не сможет завтра поехать с нами, так что Филу придется заняться еще и звуком. Он и в этом крут. До утра предстоит сделать много работы. Но сосредоточиться сложно. Мой мозг продолжает метаться между двумя мирами. Моей прежней жизнью и новой. Я поглядываю на Марка, который просматривает стопки старых визиток. Сотни, тысячи визиток, полученных за двенадцать лет встреч, обедов, услуг, корпоративных пьянок, — и за каждой визиткой стоит человек. Человек, который потенциально может нам сейчас помочь. Марк хранит все визитки, которые ему вручили. Я помню, как первый раз заглянула в ящик, где он их держал, и пришла в ужас. А теперь он изучает их заново, вспоминая место и время получения каждой, каждое рукопожатие, разговор, улыбку. Марк за эти годы познакомился со множеством людей, и теперь мы, возможно, сумеем использовать эти его старые контакты, чтобы найти того, кто купит наши камни. Он уже проверял, насколько законна продажа бриллиантов: просто поразительно, как много можно узнать из интернета. Не представляю, как люди без него обходились. Честно говоря, я не смогла бы без него работать. И мы определенно не смогли бы провернуть то, чем заняты сейчас. Сидя в зале ожидания аэропорта по пути домой из Женевы, я вбила в поисковую строку браузера «Хаттон-Гарден» — это лондонский бриллиантовый район. Я совершила это почти машинально, в поиске мест, где можно продать бриллианты. Выглядело это как совершенно безобидный запрос в «Гугл». Не особенно подозрительный. Я всегда могу заявить, что после свадьбы с Марком согласилась продать свое обручальное кольцо, чтобы выплатить часть кредита за дом. Словом, оказалось, что можно продать бриллианты лично, но это наверняка вызовет подозрения, и гораздо лучше сбыть камни частному дилеру, посреднику. Марк пытается подстраховаться во всем — точнее, где только возможно. Как выяснилось, продавать бриллианты сложно, но незаконным это не является. Это лишь очень сложно. Ему придется действовать крайне осторожно и сделать множество предварительных запросов. А когда мы со всем этим покончим, нам придется всерьез задуматься о форматировании жестких дисков. Я думаю о компьютере, оставшемся в бизнес-центре отеля на Бора-Бора. Думаю о том, обнаружили ли они, откуда получили доступ к их электронным письмам. Выяснили ли они, кто мы такие. И разыскивали ли нас вообще. Или мы просто испарились? Я искала в интернете названия компаний, которые смогла запомнить по переведенным письмам, но не нашла ничего. Эти люди — тени. Призраки. Уже темнеет, когда звонит домашний телефон. Сейчас примерно шесть, и лондонский свет уже меркнет вокруг нас, погружая в темноту, нарушаемую только синеватым свечением экранов наших ноутбуков. Я вскакиваю, звук рывком возвращает меня к реальности, но Марк меня опережает. Он как раз ждет звонка от кого-то насчет бриллиантов. И его поведение меняется в тот же миг, когда он слышит голос на другой стороне линии. Он расслабляется. — О, привет-привет. Это его мать. Сьюзен. Я точно это определяю по словам «привет-привет», игривым и легким. Они всегда так мило общаются. Я пытаюсь вернуться к поискам, пока он рассказывает Сьюзен о нашем свадебном путешествии. Она знает, что мы вернулись чуть раньше из-за «пищевого отравления», но это их первый настоящий разговор о нашей поездке. До меня долетают его обрывки. Акулы, огромные скаты, пустые пляжи, вертолет, загар и отдых. Я не знаю, как долго они говорили, прежде чем мое внимание привлекла резкая смена тона. — Они — что? — Марк напрягается, замирает в тишине, лицо у него каменеет, а ее приглушенный голос что-то повторяет в трубке. Он смотрит на меня. Что-то случилось. Что-то не так. Марк машет мне, чтобы я подошла, и я тоже оказываюсь у телефона. — Мам, тут Эрин. Я дам ей трубку, расскажешь ей то, что рассказала мне. Нет, просто повтори ей, что рассказала. Мама, пожалуйста, просто… Он протягивает мне трубку. Я беру ее, сбитая с толку, и подношу к уху. — Сьюзен? — О, привет, милая. — Тон у нее мягкий, и, похоже, она тоже слегка смущена происходящим. — Я не знаю, почему Марк так занервничал. Я просто говорила о вашем свадебном путешествии… — Да? — Я оглядываюсь на Марка, который уже прислонился к дивану, и он кивком советует мне продолжать. — Да, я говорила, как вам на самом деле повезло, что ты заболела, из-за вчерашних новостей. Она замолкает, словно я должна быть в курсе, о чем она говорит. — Каких новостей, Сьюзен? — В газете. О том, что случилось. — Она намеками пытается заставить меня понять то, о чем я не имею ни малейшего представления. Черт. Каких новостей? Я смотрю на Марка. Самолет упал? Или самолет нашли? И это попало в газеты? — Сьюзен, извини, но что там, в газете? — Я пытаюсь сохранять ровный тон. — Несчастный случай. Та молодая пара, бедняжки… Я говорила, как тебе повезло, что вы там не остались, потому что, насколько мне известно, с тобой однажды тоже случилась беда под водой, да и сам этот спорт очень опасен. Хорошо, что вас там не было. Господи. Пара. С ними все в порядке? — Сьюзен, что именно произошло? — Я сигналю Марку, чтобы он поискал эту новость в интернете. — О, дай вспомнить. Это произошло в субботу. Кажется, я читала сегодня утром «Мэйл» или «Санди»… Где-то у меня есть этот номер. Не думала, что вам будет так интересно. В смысле, это печально, конечно. Ужасно. Сейчас я ее поищу. — Я слышу, как она шелестит бумагами на кухонном столе, и смотрю на Марка, взгляд которого прикован к ноутбуку. Он смотрит на меня — и я понимаю, что он нашел статью. Он жестом велит мне закругляться со Сьюзен. Я слышу, как она что-то бормочет себе под нос на том конце линии. А потом приглушенное: «Грэхем, ты нигде тут не видел “Мэйл”?» Я не могу больше ждать. — Сьюзен, Сьюзен? Не стоит беспокоиться. Я могу и потом об этом почитать. — Да? Хорошо, милая. Извини за это. Но жуткое дело, правда? Я забыла, что вы могли быть с ними знакомы. Я не помню имена, но это была молодая пара. Очень красивая. Я видела фотографию. Такое горе для семьи. Да, я говорила Марку, как вам повезло, что вы уехали. Очень печальная история. Но я не хочу портить вам воспоминания, вы, похоже, чудесно провели там время. Покажете фотографии нам на Рождество, хорошо? Я с удовольствием их посмотрю. — Да, конечно. Покажем. — Наступает естественная пауза в разговоре, за которую я и хватаюсь. — Сьюзен, мне пора идти. Извини, но я готовлю пасту, а Марк вышел из кухни. Может, Марк завтра тебе перезвонит. Марк вскидывает бровь при упоминании пасты. Я пожимаю плечами: «А что еще я могу сказать?»