Слава посмотрел вперед, и фары встречной машины осветили его уставшее, разочарованное выражение лица. – Ты знал, что папа раньше был скинхедом? – спросил я из вредности, чтобы разочаровать его еще больше. Он грустно усмехнулся. – Похоже, не только раньше. – Да нет, серьезно. В четырнадцать лет, около месяца. Слава скептически поджал губы. – Не в четырнадцать и не «около месяца». – Дольше? – с волнующей радостью в голосе спросил я, подавшись вперед. Слава повернул голову, внимательно посмотрел на меня. – Тебя это радует? – Нет, – я старался отвечать ровно. – А что ты так улыбаешься? – спросил он тоном училки. Пожав плечами, я снова откинулся на сиденье. Непринужденно сказал: – Просто это… Интересно. И все. Вечером трасса оказалась свободной, и мы быстро доехали – успели за двадцать минут до отбоя, хотя думали, что опоздаем. Слава попросил водительницу подождать его, а сам проводил меня до детско-подросткового корпуса и сдал постовой медсестре. Дины Юрьевны, конечно, уже не было в такое время, а жаль. Может, будь она на месте, я бы не попал в неприятности по возвращении в свое отделение. Там, в холле, стоял небольшой журнальный столик – круглый, на коротеньких ножках. Обычно на нем лежали буклеты про борьбу с наркоманией и алкоголизмом, памятки про СПИД и гепатит, ну и все такое в духе наркодиспансера. Но в свободное время парни иногда доставали настольные игры (их можно было принести из дома) и, рассевшись на полу вокруг столика, играли в «Монополию», или в «Уно», или в «Манчкин». Короче, во что угодно можно было, кроме обычных карт. Я никогда с ними не играл, потому что в этих компаниях всегда ошивался Клык. Тем вечером он тоже там сидел, высчитывал, сколько денег ему нужно на три отеля. Выигрывал, видимо, но это не помешало ему ко мне прицепиться. – О, наша девочка вернулась, – гоготнул он, когда я шел мимо них в спальню. С тех пор как я распсиховался на тренинге, его очень забавляло называть меня «девочкой» всякий раз, как мы пересекались в коридоре. Обычно я не реагировал, смотрел в пол и шел своей дорогой. Но тогда он вот это сказал, и у меня руки потяжелели, мне показалось, что я снова ощущаю шершавое дерево в ладонях и что, если опустить пальцы чуть ниже, я нащупаю гладкую изоленту. Резко развернувшись на полпути до палаты, я, не сбавляя темпа, пошел на всю их компанию. Парни даже начали отползать назад, не понимая, что я собираюсь сделать, и только Клык сидел, не двигаясь, с любопытством глядя на меня снизу вверх. Я подошел, взялся одной рукой за столешницу и перевернул стол – игровое поле вместе с домами, отелями, жетонами и кубиками поехало на пол под дружные вопли. – О, хоть платить не придется! – обрадовался Амир. Все остальные тоже весьма сдержанно возмутились – наверное, потому что проигрывали, и только Клык со злобным воплем вскочил на ноги. Он вытянул шею вперед, отвел плечи назад и с видом бойцовского петуха медленно пошел на меня. От выражения напыщенной серьезности на его лице мне стало смешно: похоже, он искренне полагал, что выглядит круто и устрашающе. Толкнув меня, Клык просипел своим прокуренным голоском: – Че ты ржешь? Я ему честно сказал: – Если ты меня еще раз тронешь – я тебя ударю. – Ты? Меня? Ударишь? – Он посмеялся над каждым словом в этом предложении. Я покивал ему в тон. – Я. Тебя. Ударю. В ту же минуту у меня замелькали искры перед глазами. От прилетевшего в лицо кулака я отпрянул, врезался в стену. Он первый меня стукнул, так что я считаю, что был ни при чем в нашем конфликте и в том, что случилось дальше, тоже: когда мы начали драться, перевернули стол, зацепили кулер, и пять литров воды залили паркет, а санитары, поскальзываясь на ней, прибежали разнимать нас и растаскивать по разным палатам. Я искренне считаю, что был не виноват, и на следующее утро так и сказал Дине Юрьевне, когда она вызвала меня к себе в кабинет. – Куда вы вчера ездили с отцом? – спросила она так строго, как будто это имело какое-то отношение к делу. Я подумал, что сейчас будет не к месту рассказывать, как мы ездили бить Артура, – она может связать этот факт с тем, что я подрался с Клыком, хотя это были два совершенно разных события. Но, с другой стороны, мне не хотелось ее обманывать, я ведь был так откровенен с ней все эти дни. Поэтому я мялся, протягивая: «Ну-у-у-у…», «Э‐э-э-э…», пока она не сказала: – Микита, я все равно спрошу у твоего отца. Уж он-то мне не соврет? – Может, и соврет. Я правда думал, что Лев может и наврать, а она глянула на меня исподлобья, будто решила, что я глумлюсь. Чтобы хоть с ней отношения не испортить, я рассудил, что лучше сознаться. – Мы ездили к Артуру. – Зачем? – Били его. Конечно, она тут же начала ойкать и переживать, да еще и пришла к странному выводу, что сама нас надоумила туда поехать. Мол, мы ведь с ней поговорили, а потом сразу драться (она так сказала – «драться», хотя это слово нисколько не подходило тому, что случилось на самом деле, но я ее не поправил). – Мне нужно позвонить твоему отцу, – говоря это, она нервно перекладывала бумажки на своем столе, как будто искала телефон, хотя он лежал на краю столешницы, прямо под ее носом. – Он меня, наверное, не так понял. Интересно, что это могло значить – «не так понял»? Она действительно ему позвонила и опять пригласила в свой кабинет, сказала, что «этот разговор не может ждать ни до завтра, ни до вечера». Хорошо, что было воскресенье. Зная, что Лев приедет, я чувствовал себя как в школе – ну, будто бы я провинился и моих родителей вызвали на ковер. В итоге, оказавшись все в тех же креслах друг против друга, мы оба выглядели как виноватые школьники, которых вот-вот отругают. Дина Юрьевна, положив ногу на ногу, сидела между нами, надувая ноздри. Она, естественно, не могла нас поругать, потому что психологи так не делают, но все равно чувствовалось, как она не одобряет наш поступок. – Я предлагаю обсудить случившееся вчера вечером, – произнесла она без своей привычной улыбки, сцепив руки на колене в замок. – Лев, вы… Папа перебил ее: – То, что случилось вчера вечером, было единственно правильным и возможным поступком. И нечего здесь обсуждать. – Отвечая насилием на насилие, вы ничего не решаете, Лев. – Конечно, решаю, – хмыкнул он. – Урод наказан, ребенок рад. Ребенок, ты рад? – Я кивнул. – Видите, он рад. Дина Юрьевна коротко перечислила список моих грехов: – Ребенок пришел вчера в корпус и, не успев даже дойти до палаты, перевернул стол с игрой, а затем подрался с другим пациентом. Я вклинился: – Клык первый полез. Сначала начал обзываться, потом ударил. Я просто ответил ему. Психолог нахмурилась. – Кто такой Клык? – Придурок этот… Не знаю, как его зовут. – Его зовут Леша. – Плевать, как его зовут, – поморщился я. – И на него тоже плевать. Если хотите, я пойду сегодня на тренинг, мне теперь все равно, что он там. – На тренинг не пойдете ни ты, ни Леша, – холодно ответила Дина Юрьевна. – Ты пойдешь домой, а Леша – в тюрьму. – Почему? – не понял я. – Потому что вы оба многократно нарушали правила. Лев недовольно закатил глаза. – Класс, а что делать с тем, что он торчит от травы? – Чтобы ваш ребенок не «торчал от травы», – она показала в воздухе кавычки, – советую сходить к психотерапевту. Лев скептически цокнул. – Он уже бывал у психотерапевтов, и… – Не ему, – перебила Дина Юрьевна. – Вам. Лев недобро сощурился.