– Конечно! – легкомысленно бросил я, запершись в ванной. Пока я стоял под горячим душем, смывая с лица (и даже с волос) капли крови, мне не было слышно, о чем говорят родители, – и хорошо. Не хотелось снова переживать те события, пускай даже в чужом пересказе. Выбравшись из ванны, я переоделся в чистую одежду и подошел к раковине, чтобы почистить зубы. Теперь до меня начали долетать обрывки разговора. – У него и так проблемы с насилием, как можно было додуматься дать ему биту? Ты даже не понимаешь, насколько это нездорово! – Это, конечно, Слава злился. – А по-моему, это самое здоровое насилие, что когда-либо было в его жизни, – отвечал Лев. Меня удивило, как спокойно он держится. – Насилие не может быть здоровым. – Думай что хочешь, мне плевать. Я, по крайней мере, хоть что-то сделал. – Так я вообще об этом не знал! – А если бы знал, то что? – раздражался Лев. – В полицию ты пойти не можешь. Что тогда? Слава долго молчал. Я закончил чистить зубы, но еще раз нанес пасту на зубную щетку – хотелось достать ею до самого горла, чтобы это противное послевкусие тошноты пропало. – Видимо, ничего, – заключил Лев. – Ничего бы ты не сделал. Молодец, хороший папа. Какое-то время то ли стояла тишина, то ли Слава говорил так тихо, что у меня ничего не получалось разобрать. Потом послышался голос Льва: – Ты сам послушай запись. Поймешь меня. Я выкрутил воду в кране на полную, а то мало ли… Я не хотел снова слушать тот разговор, не хотел опять блевать, а потом чистить зубы в третий, четвертый и пятый раз. Я прополоскал рот и, выждав минуту-другую, осторожно приоткрыл дверь ванной. Снаружи происходило странное: родители почти обнимались. Слава стоял, спиной подпирая комод, а Лев, опершись на крышку, зажал его между своих рук, как в ловушке. Ну то есть это не выглядело настоящей ловушкой, их лица были очень близко друг к другу (Лев при этом что-то негромко говорил, а Слава слушал без всякого сопротивления), так что, я думаю, все происходило добровольно. Когда я прикрыл дверь ванной, та хлопнула, и родители отпрянули друг от друга, словно делали что-то неприличное. Переведя взгляд с одного на другого, я пожал плечами. – Да ладно, продолжайте. Но они не продолжили. Лев неестественно бодро спросил: – Ты готов? – Ага. Засунув ноги в ботинки, я опустился на колено, чтобы завязать шнурки. Делая это, искоса поглядывал на родителей – между ними происходило какое-то общение взглядами, которые у меня не получалось расшифровать. Когда я надел куртку, приготовившись выйти за порог, Слава окликнул меня. Я повернулся, а он, подойдя ближе, осторожно обнял меня, словно боялся сломать. Я так же осторожно обнял его в ответ. – Прости меня, – сказал он. – За что? – Я правда не понял, почему он извиняется. – За то, что с тобой случилось. – Ты не виноват. Прислонившись губами к моему виску, он с некоторой грустью прошептал: – Я тебя люблю, – и отпустил меня, шагнув назад. Лев шутливо потянул меня за капюшон к выходу и, бросив на Славу прощальный взгляд, замявшись, неловко спросил: – Можно я заеду потом? Он долго смотрел на него, но Слава, закусив нижнюю губу, так и не ответил. Разочарованный, Лев вздохнул: – Ну что мне сделать, чтобы ты прекратил эту пытку? – Я подумал о том, что ты сказал насчет Артура, – начал Слава совсем про другое, как будто неаккуратно сменил тему. – Мне его не жалко, вообще. Я даже могу признать, что он это заслужил, могу признать, что ты поступил правильно. Скорее всего, в глубине души я бы и сам хотел сделать с ним то же самое. Но разница между тобой и мной в том, что я бы не сделал этого никогда. Как и большинство людей. А ты – пошел и… У тебя это даже никакого конфликта внутри не вызывает. Вот что жутко. – Жутко? – переспросил Лев, явно уязвленный таким определением. – Да, Лев, жутко. Может, это и помогло нашему сыну, но с тобой-то все равно что-то не так. – Я тебя пугаю? – Когда он это спросил, у него потемнели глаза – действительно пугающая метаморфоза. Слава, как мне показалось, сразу знал ответ на этот вопрос, но почему-то все равно задумался для виду, прежде чем кивнуть. – Да… Да, думаю, да. Ты меня пугаешь. Я усмехнулся: вот бы кто понравился Дине Юрьевне. Слава прекрасно понимает свои чувства. У Льва заиграли желваки на скулах, как бывало, если он злился. Но теперь с ним происходило что-то другое, какая-то иная эмоция, потому что, потупившись, он почти жалобно ответил: – Мне жаль это слышать. Я‐то тебя люблю. – В этом и проблема, – негромко ответил Слава. – Иногда это похоже на наказание – быть тем, кого ты любишь. Я судорожно глотнул воздух, словно от удара под дых – так жестко прозвучали эти слова, что даже мне стало не по себе. Я посмотрел на Льва: он не менялся в лице, только впадины на скулах становились то больше, то меньше. Потом он неожиданно осипшим голосом сказал: – Я вызову вам такси. Отвези его сам, пожалуйста. – Пап… Я потянулся ко Льву, мне хотелось поддержать его, сказать, что все в порядке, но одним резким движением он оказался за порогом квартиры, и, когда я опомнился, Лев, так и не обернувшись, уже быстро спускался по ступеням. Афиша фильма про сложные отношения отца и сына Я сидел на пуфике в коридоре, грыз передними зубами язычок от куртки и лениво следил за Славиными движениями: он посмотрел в зеркало, поправил капюшон толстовки, запустил пальцы в волосы, как будто хотел их разлохматить, хотя нормальные люди обычно приглаживают, быстро зашнуровал кеды – явно не по погоде, как и все остальное в его прикиде, начиная от дырявых джинсов и заканчивая тонкой кожаной курткой. Был бы тут Лев, он бы начал душнить, напоминая, что мы живем в Сибири, а не в Африке, но его не было. – Зачем ты ему это сказал? – не сводя глаз со Славы, спросил я. – Я сказал правду. Человеку иногда полезно узнать о себе правду. Пойдем. Он хлопнул меня по плечу, призывая встать, и я нехотя поднялся на ноги. Такси ожидало нас у подъезда, я медленно плелся, спотыкаясь о снежные бугры в темноте. Обгоняя меня, Слава заметил: – Перепачканный кровью ты был куда бодрее. – Я черпаю энергию из крови насильников, – вяло пошутил я, но Слава юмора не оценил. Он открыл передо мной дверь такси, пропуская вперед, в салон, затем сел следом за мной. За рулем сидела женщина, и я подумал: надо нормально себя вести, ей, может, неприятно находиться в девять вечера в одной машине с двумя мужчинами. Решил, что никаких разговоров о крови и насилии, но Слава все испортил. Он сказал: – Все это было не очень хорошо, Мики. Надеюсь, ты понимаешь. – Нет, это было хорошо! – возразил я с куда бóльшим напором, чем планировал. – Тебе не понять. Слава, стушевавшись, негромко ответил: – Ладно. Извини. Но я уже подхватил эту воодушевляющую волну яростного спора и сказал, лишь бы поперек его мнения: – И с папой ты зря так. Он крутой. – Крутой, потому что бьет людей? – иронично уточнил Слава. Вот, он первый это начал – про битье людей. Я ответил: – Потому что он меня защитил. – Ясно.