– Можешь выходить. Он первым отстегнул ремень безопасности и выбрался из машины. От растерянности я не сразу сообразил, что делать, и, несколько помедлив, повторил за ним. Лев обогнул автомобиль и остановился возле меня. Я вопросительно глянул на него: – А что тут? – Вот это, – он указал на виднеющийся из-за деревьев дом-коробку этажей в девять, – это общага медицинского университета. Я там жил. Я не удержался от иронии: – Это экскурсия по местам твоей молодости? – А что, ты против? – Нет, мне интересно. Это было правдой. Я всегда шел к ней через эти дворы – самый короткий путь. И когда первый раз, в семнадцать лет, приехал на заселение, тоже добирался этой дорогой. Чтоб ты понимал, я забрал биту с собой, но она не влезла в сумку, поэтому я нес ее в руках, распугивая прохожих. А тут еще был вечер, сумерки… В общем, подходил я как раз к этому месту, где мы сейчас стоим, и вот здесь, возле футбольного поля – тогда оно еще не было футбольным, просто пустырем с кучей песка, – вот здесь двое парней донимали одного. Ну вот это типичное: «А деньги есть? А если найду?» – тогда это было повсеместно. И больше никого вокруг, только я это вижу. В общем, я повесил свою сумку на ветку дерева… Блин, где оно? Спилили, наверное. Жалко. Короче, повесил на ветку, сжал в руках биту и пошел к ним. А они спиной стояли и меня не видели. Не знаю, что было бы, если бы мне всерьез пришлось ею воспользоваться, но повезло: ребята оказались пугливые. Они обернулись на звук моих шагов, увидели биту, увидели серьезные намерения на моем лице и сказали: «Тихо, тихо, мы уже уходим» – и действительно ушли. А парень этот, с которого они деньги трясли, тоже учился в медицинском, только на третьем курсе. Он в тот день возвращался с пар домой, не в общагу, а в обратную сторону, вон туда… Лев указал на кирпичный дом по правую руку от нас – тоже старый, советский, но поприличней, чем общага. Это уже обычный жилой дом. Парень оказался интересным. У старшекурсников часто встречалось предвзятое, этакое покровительственное отношение к первакам, но он общался со мной на равных, искренне интересовался, почему я выбрал медицину, что мне близко, а что не очень… У него были хорошие конспекты, гораздо понятнее, чем у меня, и он не жадничал. Рассказывая, Лев то и дело заглядывал в телефон, будто кому-то отвечал на сообщения, а потом снова смотрел на меня. – То есть вы подружились? – уточнил я. – Да, вполне. Ему, наверное, из-за той ситуации хотелось мне помогать, и он много чего для меня сделал, не только по учебе. – А что еще? – Какое-то время он хотел стать онкологом и, когда заболела твоя мама, помог найти хорошего врача – ту женщину, которая поставила правильный диагноз. Когда речь шла о помощи моей маме, я всегда невольно преисполнялся благодарностью, даже к незнакомым людям. – Хороший друг. Лев покивал. – Ага. Был. – А где он теперь? Папа посмотрел на кирпичную девятиэтажку – ту, что справа от нас. Сказал: – Да все тут же. Только теперь у него двухэтажная квартира – он разбогател и выкупил квартиру у соседей сверху. Не уверен, что это вообще законно было, он столько несущих стен посносил… – И почему вы больше не дружите? Лев, усмехнувшись, внимательно посмотрел на меня: – А ты что, еще не понял? И вот тогда – когда он так об этом спросил – я понял. Меня обдало жаром, затем – холодом, затем затряслись колени, противно свело желудок. Не случилось ничего плохого, но я все равно почувствовал себя как в кошмаре. Нервно задергав завязки на капюшоне, я спросил: – И зачем мы здесь? А Лев вместо ответа обогнул машину, открыл водительскую дверь и дернул за рычажок багажника. Тот, щелкнув, приподнялся. Лев кивнул мне. – Подойди. – И тоже пошел к багажнику. – Зачем? – Меня уже не на шутку трясло. – Что-то покажу. – Что? Я представил, что там реально лежит труп Артура, я подойду, а там черный мусорный пакет с очертаниями человеческого тела. Еще и машина чужая – ну конечно, что еще может быть у Льва в багажнике чужой машины? Он смотрел на меня, настойчиво призывая подойти, и я, делать нечего, медленно зашагал на прямых ногах. Заглянув в багажник, я оцепенел. Одинокий фонарь на футбольном поле высвечивал в черном пространстве длинную деревянную биту. На рукоятке, обернутой белой изолентой, виднелась кривая надпись: «Шева». Месть Я отпрянул от багажника, как будто обжегся. Поднял испуганный взгляд на Льва. – Зачем это? – Чего ты боишься? – искренне не понял он. Легким движением он вытащил биту, перехватил ее левой рукой, а правой захлопнул крышку багажника. Затем снова повернулся ко мне. – Возьми. Он протянул биту, и она оказалась между нами, как разделительная полоса. Длинная, не меньше метра – я и не знал, что они такие огромные. В темноте я пытался разглядеть те розовые пятна крови, о которых говорил Лев, но все сливалось в едином темном пространстве. – Ну? – поторопил папа. Я посмотрел на него, потом снова опустил взгляд на биту. Даже не двинулся. – Для чего она мне? – В бейсбол поиграем, – невозмутимо ответил Лев. – Очень смешно, – вяло огрызнулся я, но протянул руку и обхватил рукоять. Ясно было, что он не отвяжется. – Возьми двумя руками, – сказал папа. Я взял, выставив биту перед собой. Лев окинул меня оценивающим взглядом, поднял мои руки повыше от основания рукоятки, переставил правую руку над левой. Спросил, удобно ли мне так, и я опасливо уточнил: – Удобно для чего? – Для замаха. Я, мигнув, сглотнул от страха и ничего не ответил. Телефон у Льва завибрировал уже в сотый раз за время этой нашей «прогулки по парку», и, ответив, он сначала махнул мне: мол, пойдем, – но потом резко остановился. Посмотрел на меня еще раз, очень внимательно. Я тоже на себя посмотрел: что-то не так? Он сказал: