– Ты уже третий за утро. Конечно, при таком пристальном внимании мне понадобилось больше времени, чем обычно, – примерно раза в два. Закончив, я побыстрее застегнул джинсы и, не глядя в глаза, вернул стаканчик медбрату. – Один из самых унизительных моментов моей жизни, – сообщил я ему. Он хохотнул. – Учту твой отзыв. После этих процедур меня осмотрел врач-терапевт: измерил вес, рост, давление, температуру, посмотрел на язык и оценил «кожные покровы». Потом меня отпустили, и до вечера, пока не пришли результаты анализов, я находился на втором этаже. Здесь, в отделении, которое между собой медсестры называли «детоксом», пахло грязью, потными телами подростков, болезнью и почему-то старостью. Ребята в основном лежали в палатах, а те, что все-таки ходили по коридору, были болезненно худыми, с шаркающей стариковской походкой, пустым взглядом. Сначала я тоже недолго посидел в палате, но моими соседями оказались трое угашенных парней, и я предпочел выйти. Мысль о том, что я заперт с таким контингентом на пару недель, казалась невозможной. Хотелось плакать: я же не такой, как они, это же видно! Почему это вообще со мной происходит? К счастью, мука длилась недолго. Другая медсестра, не с этого этажа, с другого, велела мне взять вещи и уйти с ней. Вещей у меня не было, поэтому я прямо так, из коридора, сразу и ушел. – А в чем дело? – уточнил я, пока мы спускались по лестнице. – Дмитрий Викторович переводит тебя в отделение реабилитации. Эта медсестра была ничего, улыбалась и гораздо охотней шла на контакт. – Что за отделение? – Обычно пациенты, попадая к нам, сначала проходят лечение на втором этаже – там медикаментозное лечение, детоксикация, снятие ломки. Потом перевод на первый, где начинается реабилитация, то есть психотерапия. – Значит, меня не будут лечить? – обрадовался я. – Не будут лечить медикаментозно. – Она интонационно подчеркнула последнее слово. – Только психотерапия. – Почему так? – В твоих анализах наркотиков не обнаружено. – Ну да, – сказал я, будто это само собой разумелось. – Потому что я не наркоман. Она снисходительно глянула на меня, мол, ну конечно. Отделение реабилитации выглядело совсем не так, как отделение «детокса». Первое, что бросилось в глаза: хороший ремонт, паркет под ногами, салатовые стены – непривычный цвет для больницы. Пахло лимонным чистящим средством, в коридорах вместо металлических стульев стояла мягкая мебель, из столовой доносился приятный запах свежих булочек. Как и на втором этаже, в палатах не оказалось дверей – фигурный проем был выполнен в форме арки и наличие двери просто не предполагалось. Сразу после вереницы палат шло еще одно помещение – тренажерный зал. Я охнул, увидев его: беговая дорожка, велотренажер, степпер, силовые тренажеры – как будто деньги никто не отмывает. Следом за залом – два кабинета, единственные помещения, которые можно было запереть. На первом было написано: «Тренинговая», и ниже на ручке двери висела табличка: «Соблюдайте тишину, идет психотерапевтический процесс», на втором – «Психолог». Я удивился пустоте в коридорах и палатах, и медсестра тут же шепотом объяснила мне: – До семи часов проходит тренинг. Меня разместили в палате № 3 – за неимением дверей цифру с номером повесили сбоку от палаты, на стене. Пространство оказалось огромным: до ближайшей соседней кровати нужно было сделать не меньше пятнадцати-двадцати шагов. Палата была рассчитана на троих: у каждого свои шкаф, тумбочка и письменный стол. В полседьмого приехал Слава, привез вещи, пачку листов бумаги А4, ручку и карандаш, «Цветы для Элджернона» и «Жутко громко и запредельно близко». Забрав все это, я злорадно сообщил на прощание: – Кстати, в моих анализах не обнаружили наркоту. – Я знаю, – флегматично ответил Слава. – Я же говорил, что не наркоман. Он посмотрел на меня с нескрываемой иронией. – А знаешь, где обнаружили наркоту? В твоем рюкзаке в аэропорту. «Хоть бы похвалил», – с обидой подумал я, удаляясь вместе с вещами из комнаты для свиданий. Пока меня не было, закончился тренинг и остальные пациенты высыпали в коридор, разбрелись по палатам. Я почувствовал облегчение от их внешнего вида: большинство ничем не отличались от любого другого ровесника моего возраста. На фоне болезненной худобы одних другие удивляли своим атлетическим телосложением. У меня был только один сосед, и поначалу я обрадовался, что такую огромную комнату мы будем делить вдвоем. Но оказалось, что этот один стоил целых двух. Соседа звали Амиром, хотя он не был похож на человека с таким именем: смуглая кожа сочеталась с блондинистыми, почти белыми волосами, светло-голубыми глазами и греческим профилем. Очень интересная внешность и очень сучий характер. Тумбочка Амира была заставлена газированными напитками в жестяных банках, хотя это было запрещено (и газированные напитки, и хранение пищевых продуктов в тумбочках). Он пил их, вальяжно развалившись на своей кровати с наушниками в ушах, и, опустошив банку, сминал ее и кидал на мою половину. Потом брался за следующую и так за вечер выхлебал три или четыре. Когда у меня лопнуло терпение, я подошел к нему, вынул один наушник из уха и спросил: – Ты не планируешь убраться? – имея в виду банки, которые он раскидал по полу. – А ты не планируешь убраться? – передразнил Амир мою интонацию. И, похоже, он имел в виду не банки, а меня самого. Я вернулся к кровати, поднял одну из банок и кинул ее прямо в соседа. Терять все равно было нечего. Он открыл рот от возмущения, принял сидячее положение, выдернул наушники и кинул в меня эту же банку обратно. После этого я тоже сел – на свою кровать – и мы принялись испытующе друг на друга смотреть. Молча. Потом я сказал: – Ты похож на тупую свинью. – А ты – на педика, – незамедлительно ответил Амир. – В этом хотя бы нет ничего плохого, в отличие от свиньи. Эта фраза его особенно задела – он, прошипев что-то типа: «Ах ты…», бросился на меня с кулаками. Но эпичной битвы не случилось: кто-то тут же позвал медперсонал, и парни-санитары во главе с психологом прибежали нас разнимать. По хихиканьям остальных ребят: «Новенькие подрались!» – я догадался, что Амир тут, как и я, недавно. Оттащив друг от друга, санитары выставили нас перед молодой женщиной-азиаткой в белом халате (у нее-то на бейджике и значилось, что она психолог – Дина Юрьевна). Она оглядела нас таким взглядом, словно планирует вынести приговор, и я почувствовал себя как на эшафоте. – Обсудим случившееся на завтрашнем тренинге, – коротко сообщила она, развернулась на каблуках и, стуча по паркету, быстро удалилась. Я выдернул воротник футболки из цепких рук санитара и отошел в сторону. Они, посмеиваясь над нами, тоже разошлись, велев «больше не баловаться». Смерив Амира взглядом, я решил, что хоть кто-то из нас должен поступить как умный человек – собрал смятые банки с пола и отнес их к мусорному ведру. – Молодец, – противно-елейным голосом сказал он. – Завтра скажу, что они были твои. – И что будет? – спросил я. Мне правда было интересно. – Тебя выгонят. – Вот и славно, – удовлетворительно заключил я, лег на свою кровать и отвернулся от соседа. Я закрыл глаза, стараясь заснуть, чтобы быстрее наступило завтра и меня действительно отсюда выгнали. * * * Тренинговая оказалась просторной, не загроможденной мебелью – только двадцать шесть мягких кресел, выставленных в круг, и странные таблицы на стенах (например, таблица с перечислением эмоций). Когда мы расселись по местам, я сразу вспомнил те дурацкие сцены из фильмов: «Здравствуйте, я алкоголик». Неужели здесь так же придется говорить? По правую руку от меня сидел парень лет семнадцати, бритый как зэк, оба запястья у него были исполосованы бритвой или ножом – этакая рябь из кроваво-красных порезов. По левую руку пацан был похож на ботаника, в круглых очках, задумчивый, так и не скажешь, что чем-то балуется. Пока ждали психолога, ребята вели себя сдержанно, переговаривались вполголоса, но шума не создавали – удивительно, потому что в школе, когда учителя не было в классе, мои одноклассники разве что из окон друг друга не выбрасывали. Потом пришла Дина Юрьевна, села в последнее свободное кресло – нас с ней разделяло три человека – и с улыбкой повторила правила тренинга «для новеньких» (это персонально для меня, значит). Правила были такие: конфиденциальность («Все, что звучит в кругу, не должно покидать его пределов»), я-высказывания («Каждый говорит только за себя»), принцип доброжелательности («Мы по умолчанию относимся друг к другу с принятием и уважением»). Ну и еще всякие мелочи, мол, нельзя перебивать, нельзя опаздывать, нельзя шуметь. Говорить можно было только по очереди, передавая по кругу небольшую игрушку – фиолетового кота. Это был такой маркер, мол, говорит только тот, у кого в руках кот. Рассказав все это, Дина Юрьевна посмотрела на меня, и я почувствовал себя в ловушке: ну капец, она что теперь, со мной заговорит? Она сказала: – У нас сегодня есть новенький – Микита. Давайте все по очереди с ним познакомимся. Скажите, как вас зовут, почему вы находитесь здесь и как начался ваш день. Начнем с меня… Она, не переставая улыбаться, сказала то, что я и так знал: ее зовут Дина Юрьевна и она здесь, потому что она психолог. Точнее: «Потому что мне важно помогать вам, ребята, в вашей нелегкой борьбе с зависимостью…», ну что-то такое, бла-бла-бла. День у нее, кстати, начался нормально. Круг пошел не в мою сторону, а от меня – так что я, к собственной радости, оказался одним из последних говорящих. Остальные ребята представлялись весьма странно. – Меня зовут Андрей, я здесь, потому что я наркоман. Мой день начался хорошо. – Меня зовут Саша, я здесь, потому что у меня алкогольная зависимость. День начался не очень, я не выспался. Ну и так по кругу – все они как ни в чем ни бывало называли себя наркоманами и алкоголиками. Никто не сказал: «Я здесь, потому что меня сдал отец, подписав бумажки», хотя я был уверен, что большинство из них тоже не своими ногами сюда пришли.