Слава, проходя мимо Макса, бросил ему: – Лучше уйди. – Уйти? – удивленно переспросил тот. – Я вроде ясно сказал, – стальным тоном ответил Слава. С жестоким равнодушием он залил мое боевое ранение перекисью – та, зашипев, больно защипала, и глаз начал слезиться. Видимо, почувствовав себя в проигрышной позиции, Макс осторожно спросил: – Мы еще увидимся? – Нет, – быстро и однозначно ответил Слава. Я еле сдержался, чтобы не расплыться в злорадной улыбке. – Ну, может, и к лучшему, – со вздохом сказал Максим. – Раз у тебя такие гены. Когда хлопнула входная дверь, ознаменовавшая уход Макса, Славина злость тут же перекинулась на меня. – Мики, что с тобой не так? – спросил он, налепив на мою рану пластырь с ваткой. – Это с тобой что не так? – парировал я. – Все твои мужики распускают руки, не замечал? – Вообще-то ты сам его ударил. – Да потому что… – растерянно начал я, но, не найдя что сказать, беспомощно спросил: – Какого хрена вообще? Зачем ты его сюда привел? – Это моя квартира, я могу приводить сюда кого захочу. – Нет, не можешь! – капризно возразил я, чувствуя, что вот-вот заплачу. – Боже… Я закрыл лицо ладонями, чтобы спрятать слезы, и глухо заговорил: – Лучше бы мама была жива, чем вот это все. Или лучше бы меня забрал к себе родной отец. Почему я должен жить с тобой и наблюдать всю эту гомохрень? Почему я должен объясняться из-за твоих наклонностей с другими людьми? Почему должен переезжать из-за них? Ты вертишь моей жизнью, как хочешь, только потому, что тебе хочется трахаться с мужиками. А у тебя есть какие-то другие планы на жизнь, кроме того, чтобы просто быть голубым в «лучшей стране мира»? Я выдохся и замолчал. Слава молчал тоже. Когда я глянул на него через пальцы, он просто спросил: – Ты закончил? От этого вопроса меня словно током пронзило. Я тут же пожалел обо всем, что сказал. – Не слушай меня, – шепотом попросил я. – Я не знаю, зачем это говорю. Это не я. – Я вижу, что это не ты, – непонятно ответил Слава. И вдруг попросил: – Посмотри на меня. Его мягкий тон вызвал у меня недоверие, и я сильнее прижал ладони к глазам. – Нет. – Мики, убери руки, – уже строже повторил он. – Нет, нет, нет! Он взял меня за запястья, убирая мои руки в стороны, и я удивился: Слава тоже умеет быть сильным. Гораздо сильнее меня – я не смог сопротивляться. Заглянув мне в глаза (я старательно отводил взгляд в сторону, но что толку), Слава спросил: – Что ты принимал? – Ничего. – Уже поздно отпираться. – Нет, не поздно, – упорствовал я. – Охренительно, – выдохнул Слава. – Тебя не было пару часов, но ты успел накачаться наркотой. Это уже не имело никакого смысла, но я все равно продолжал стоять на своем: – Я не под наркотой! Почему ты мне не веришь? – Потому что тебе невозможно доверять, – жестко ответил Слава. – Теперь я понимаю, почему Лев тебя бил. Этой фразой он будто бы отвесил мне пощечину. Я думал, он должен меня защищать, а он вот так просто, всего парой слов, легитимировал насилие надо мной. Выдохнув, я произнес в тон ему: – Теперь я тоже понимаю, почему Лев бил тебя. * * * Это был первый Новый год, который я провел, не вставая с постели. В десять часов вернулся Ваня, и я слушал, как они со Славой весело болтают в гостиной, смотрят «Один дома» и звякают посудой. Брат несколько раз заходил в нашу комнату, останавливался на пороге и спрашивал в темноту: «Почему ты не выходишь?» – но я только закрывал голову подушкой, отрезая себя таким образом от разговоров. В конце концов Ваня, вернувшись к Славе, спросил, что со мной. Я не услышал ответ, прижав подушку плотнее к ушам. В какой-то момент я просто заснул, так и не дождавшись наступления нового года. Пробуждение было тяжелым, вязким, словно я пытался вынырнуть из затягивающей трясины. Я открывал глаза, потом снова закрывал, проваливаясь в беспокойные, хаотичные сновидения – они смешивались с явью, и я с трудом отличал реальность от фантазии. Я слышал, как кто-то ходил по комнате, слышал голоса, и, кажется, один из них обращался ко мне: «Мики, где твой паспорт?» Я только недоуменно спрашивал сам себя: «Паспорт? Зачем кому-то мой паспорт?» – но ничего не отвечал. Когда я окончательно пришел в себя, на часах был почти полдень, а я совсем не ощущал себя выспавшимся. Едва отодрал себя с кровати, как пришел Слава со своим неестественно радостным «Добрым утром» и сообщил: – На столе твой новогодний подарок. Я повернулся к своему столу, но там ничего не было – на первый взгляд. Приглядевшись, я рассмотрел вытянутую полоску бумаги с логотипом авиакомпании – ни с чем не перепутаешь. Схватив билет дрожащими пальцами, я разглядывал его не дыша: 1 февраля, направление Канада – Россия, с пересадкой в Южной Корее. Не веря своим глазам, я оглянулся на Славу. – Серьезно? Можно слетать домой? Он кивнул. – Да, это первая хорошая новость. – А есть вторая? – Конечно. – Он говорил дружелюбно, но я чувствовал в его тоне фальшь. – Вторая хорошая новость: обратный билет я тебе не покупал. Я не сразу понял, что это значит, и только вопросительно повел бровью. – Ты возвращаешься в Россию, – сказал Слава, перестав улыбаться. – Пусть Лев занимается твоим воспитанием. Я не сразу нашелся что сказать. – То есть как… – растерянно заговорил я. – Ты… отсылаешь меня обратно? Просто меня? Одного? Слава изобразил удивление. – Ты что, не рад? Я думал, ты мечтаешь попасть домой. – Да, но не один… – А ты не будешь один. Ты будешь со Львом. Он сказал, что с удовольствием тебя примет. – Да как… В смысле… – У меня все еще не находилось слов. – Как я буду с ним жить, если по бумажкам он мне никто? – Я уверен, бабушка вас прикроет, они же теперь такие хорошие друзья. У меня кипел мозг: конечно, я ожидал чего угодно за вчерашний инцидент, но только не этого. Стараясь не поддаваться растущей агрессии, я терпеливо заговорил: – Да, я знаю, что виноват. Я пришел под наркотиками, это правда. Но я же был на вечеринке. В смысле, там такое случается, это же… нормально. Просто накажи меня, и все, зачем ты меня отсылаешь? На последних словах я бессознательно сорвался на жалобный тон, пытаясь смягчить Славу, но он даже во взгляде не поменялся. С насмешкой в голосе спросил: – А что скажешь насчет травки? Это тоже «случается»? Из-за неожиданности такого поворота я автоматически принял ту же линию разговора, что и вчера, – отрицание.