Следом за Львом я прошел в здание аэропорта, позволил просканировать себя металлодетекторами и, найдя на электронном табло время окончания регистрации (оставалось полчаса), отправился в зал ожидания для встречающих и провожающих. Мы сели на металлические кресла возле автомата с кофе, и Лев спросил: – Хочешь кофе? Я помотал головой. – Хочу чай. Мы внимательно посмотрели на меню автомата – там был чай. Я подумал: забавно, чай в кофейном автомате. Хотя на самом деле я думал о том, что делать, если я больше никогда не увижу Льва. Почему у их истории такой дурацкий конец? У Славы со Львом был первый поцелуй. Лев говорил, что у него со Славой будет последний. Я перебирал в голове все события, между тем первым поцелуем в прошлом и этим дурацким аэропортом в настоящем. Слава окончил колледж. Лев окончил университет. Они начали работать. Мама ушла. Я пришел. Потом пришел Ваня. Теперь все, что я знал о том, как строить семью, – это они. К сожалению, все, что я знал о том, как рушить семью, – это тоже они. Вот о чем я думал. Но мельком думалось сразу и про всякие глупости: про чай, про скользкий пол, про развязавшиеся шнурки. Отставив бумажный стаканчик, я наклонился, чтобы их завязать, и непринужденно спросил Льва: – А вот если бы не вся эта ситуация с Ваней, ты бы все равно уехал? Он пожал плечами. Выпрямившись, я осторожно заметил: – Но ведь тогда не было бы такой потребности в деньгах. – Наверное, все равно бы уехал. – Ты что, с самого начала планировал уехать? – несколько разочарованно спросил я. – Зачем тогда приезжал? – Славе это было очень важно, а я думал, что люблю его больше, чем работу. – А оказалось, что работу любишь больше? – Вряд ли дело в этом. – А в чем? Лев молчал. – В чем? – повторил я настойчивей. – У взрослых все сложно, Мики. – У меня тоже все сложно. – Это не первая моя эмиграция в жизни. Это было неожиданно, я удивился. – Да? А куда была первая? – В Америку. – В одиночку? – С парнем. Ну, с бывшим. Фу, бывший парень. – И что пошло не так? Лев усмехнулся. – Всё. Я подумал: «Прямо как сейчас». Он сменил тему: – Не изводи его сильно, окей? Ему сейчас нелегко. – Да кого я когда изводил? – с напускной обидой спросил я. – Я же душка. Женский роботизированный голос сообщил, что регистрация на рейс закрывается через пятнадцать минут. Мы со Львом посмотрели друг на друга – никто не решался уйти первым. Я вздохнул. – Похоже, тебе пора. Я поднялся, допил горький чай из стакана и выбросил его в мусорку. Посмотрел на Льва. До того момента я чувствовал себя абсолютно спокойным, может быть, слегка грустным или удрученным сложившейся ситуацией, но я совершенно точно не собирался делать то, что произошло в следующую секунду. Я разревелся. Самым постыдным образом – с надрывом и всхлипами, как ребенок. И, похоже, напугал этим Льва. – О боже, Мики… – Он осторожно коснулся моего плеча, как будто не решаясь обнять. Тогда я сам бросился к нему, преодолевая невидимую стену между нами, прижался щекой к белой рубашке, сцепил вокруг него руки в замок и сжал что было силы. Лев крепко обнял меня за плечи, успокаивающе заговорил над ухом: – Все будет хорошо, ты можешь приехать ко мне, когда захочешь, я всегда буду тебе рад. Я поднял на него заплаканные глаза, он перехватил мой взгляд и сказал одну из тех типичных фразочек разводящихся родителей: – Я расстаюсь со Славой, а не с тобой, ты же понимаешь? Я не стал ему поддакивать или кивать, потому что злился. – Звони хоть каждый день, если хочешь. – И буду звонить, – с угрозой пробубнил я. – Я буду ждать. – Я тебе еще надоем. – Неправда. Ты мне никогда не надоешь. Лев слегка отодвинул меня от себя, вынуждая расцепить руки и отпустить его. Взяв за плечи, он заглянул мне в глаза и негромко спросил: – Помнишь, как я сказал, что люблю тебя больше всех на свете? Конечно, ведь такое было всего один раз. В голове у меня повторился тот ужасный день: собака, нож в руке, поиски таблеток, окей, гугл, как отравиться цитрамоном… – Помню, – выдохнул я. – Ничего не изменилось. Я люблю тебя больше всех на свете. Он поцеловал мою мокрую от размазанных слез щеку – и это было вместо «Прощай». Ничего больше не сказав, он взял сумку и отправился к стойке регистрации – быстро и ни разу не оглянувшись на меня. Я подумал: хорошо, что он не оглянулся. Если бы мы еще раз встретились взглядами, я бы точно сделал какую-нибудь глупость – побежал следом или закричал: «Останься!» А так – я выдержал это прощание. Когда Лев скрылся в зоне досмотра, я неспешно побрел к туалету – умыться. Из зеркала на меня посмотрело мое раскрасневшееся отражение с опухшими глазами, но самое пронзительное было не в этой детской заплаканности. На моей щеке отпечатались пуговицы с рубашки Льва – так сильно я к нему жался. Я провел рукой по небольшим вмятинам на коже, через несколько минут они исчезнут, и тогда – конец. У меня ничего не останется от физического присутствия Льва. Я съехал спиной по кафельной стене, сел на пол возле умывальников и снова заплакал, но уже по-другому, совсем бесшумно. Всякий раз, как в туалет кто-то заходил, у меня интересовались, не нужна ли мне помощь, но я только качал головой. Один мужчина, в плаще и костюме, все-таки присел возле меня. – Что-то болит? – Сердце, – всхлипнул я. – Сердце? – встревожился он. – Может, скорую? Я снова помотал головой. – Это метафора. Он не уходил, продолжая изучать меня обеспокоенным взглядом, и мне пришлось подняться – пока кто-нибудь реально не вызвал скорую. – Со мной все хорошо, – заверил я. – Просто чуть-чуть погрустил. Извините. До свидания. Я вышел из туалета, направился к выходу, стараясь выглядеть нормальным. В груди что-то без перерыва ныло и кололо, но я уже не был уверен, что это метафора. * * *