– Ты лучший соавтор. Люблю, когда не спорят. – Отложив на тумбочку листок с вычеркнутыми абзацами, я снова обратился к Ване: – Значит, вообще без любовных линий?.. О, я знаю, о чем ты думаешь: любовная линия между Шмулем и Джонси. Но это невозможно, потому что Джонси занимается балетом. Если он окажется геем, это тоже будет клише, стереотип, понимаешь? Читатели скажут: «Какой ужас». Отложив распечатки в сторону, я оперся руками на бортик Ваниной кровати и задумчиво произнес: – До чего же странные у них имена… Этот визит к Ване прошел легче предыдущего: я не плакал, как и обещал, было даже забавно – и я надеялся, что Ваня, если он меня слышал, тоже так считает. Покинув больницу, я сел в автобус и поехал в Стенли-парк – там у меня должна была начаться собственная любовная линия. Ну я так планировал, по крайней мере. Сейчас расскажу по порядку. Со встречи с Лорди я вернулся несколько оскорбленным и уязвленным, но несильно, потому что карманы у меня были набиты под завязку и новую порцию я рассчитывал растянуть как минимум на неделю, а такой широкий жест с ее стороны усмирял мою задетую гордость. Тем не менее нельзя было не думать о том, что будет через неделю, когда заначка закончится. Где брать ее снова, если Лорди категорически заявила, что больше не пойдет мне навстречу? Я долго размышлял над этим вопросом, как и в прошлый раз, перебрав в голове все криминальные варианты добычи денег (и, конечно, все их откинул, потому что я нормальный). Логически рассудив, я понял, что раз моя бывшая девушка по причине завершения наших отношений больше не хочет мне помогать, то мне нужны новый человек и новые отношения. Конечно, сразу вставал вопрос: а не сведут ли меня эти отношения с ума, ведь придется опять заниматься сексом, и я, скорее всего, вновь стану до того раздраженным, что захочу ударить партнера, и все снова скатится в тартарары, и так далее, и тому подобное – но! Я придумал, как решить эту проблему. Я придумал влюбиться. Это ведь так и работает, верно? Люди в кого-то влюбляются, и идея облизать чужие губы перестает казаться им странной, хотя, будем честны, это противоречит элементарным правилам гигиены. Но влюбленных как будто бы не волнуют такие мелочи. Заново скачивая «Тиндер», я спрашивал себя, точно ли это сработает, ведь есть что-то странное в намеренном стремлении влюбиться, но с другой стороны: по какой причине скачивают «Тиндер» все остальные? «Тиндер» скачивают невлюбленные люди, которые хотят стать влюбленными, – и я идеально подходил под эту категорию. Заполняя свой профиль (имя – Мик, возраст – 18), я дошел до графы «Ищу», где нужно было определиться, отображать мой профиль мужчинам или женщинам. Сначала я воспользовался детской считалочкой («Эники-беники ели вареники»), и мне выпали женщины, потом я задумался, что мужчин легче развести на бабки, и поставил галочку перед ними, потом я вспомнил, что не собирался никого разводить на бабки. Потом я подумал: «Возможно, я бисексуал, ведь меня от всех тошнит» – и поставил галочку на «Всем». Отображать мой профиль всем. В этот раз я не собирался вешаться на первого встречного, как получилось с Лорди, а планировал сконцентрироваться на людях, которые действительно казались интересными и годились для влюбленности. Чтобы понять, кто это вообще должен быть, я составил список личных качеств, увлечений и занятий, по которому мне было бы проще выделить подходящего человека. В список качеств входили высокий уровень интеллекта, чувство юмора (чем чернее, тем лучше), любой талант из сферы искусств и понимание всех моих отсылок из литературных произведений. В списке увлечений и занятий были любые занятия, связанные с творческой деятельностью. Я также отметил, что увлечение или занятие медициной тоже считаются, потому что для этого требуются мозги. Но стоматологов я сразу отмел – никаких стоматологов, если попадутся. Весь вечер я переписывался с кандидатами и кандидатками, исключая то одного, то другую. Но, говоря откровенно, они исключали меня первее. Была, например, Ребекка – длинноногая красотка двадцати лет, получала образование в музыкальном колледже, могла поддержать обсуждение творчества Ремарка, но камень преткновения крылся в ее бабушке. Она написала: «Извини, мне пора. Идем с бабушкой на кладбище». «Зачем идти? Закажите катафалк, она ж, наверное, тяжелая», – ответил я. Из-за этой безобидной шутки она удалила меня из мэтчей, хотя я не имел в виду ничего плохого. Вот поэтому важно совпадать в юморе. Митчелл, мой второй кандидат, казался ничего, пока не упрекнул меня за использование фразы «социальные конвенции». Я ему написал, что не люблю социальные конвенции, а он мне ответил: «А я не люблю гуглить заумные термины, которые используют люди, чтобы казаться умнее». На что я сказал: «Если тебе в двадцать два года словосочетание “социальная конвенция” кажется заумным, то у меня для тебя плохие новости». Короче, он тоже удалил меня из пар. Остался Майкл. С ним я и договорился о прогулке в парке, хотя Майкл не отличался ни искрометным юмором, ни удивительными талантами, у него была только одна примечательная черта: он успел назначить со мной встречу раньше, чем поругаться. Ну а еще он попал в ту категорию, которой не обязательно быть талантливой и творческой, – он оказался студентом-медиком. Я пришел раньше, чем он. Сел на скамейку возле огромной зеленой вывески – Welcome to Stanley Park. Почти сразу же ко мне подсел парень в мантии-накидке, я глянул на него сбоку, но из-за капюшона лица разглядеть не получилось – просто вылитый чел из Ваниных игр про ассасинов. Мы не сказали друг другу ни слова. Когда сидеть в тишине стало неловко, я решил подняться, и вот тогда парень заговорил. Ни с того ни с сего он принялся рассказывать какую-то ерунду про времена, когда курево можно было купить на любой остановке, и про всякие способы незаметной передачи наркотиков друг другу. Я подумал, что сейчас он начнет толкать мне что-то запрещенное, и спросил: – Ты вообще кто? – Майкл. Он опустил капюшон накидки – и правда, сходство с фотками было, хотя и не сильное. Я почему-то представлял, что он будет выше и шире, а в реальности Майкл оказался ниже меня ростом и с щуплым телосложением. Вся эта его бредовая речь тут же меня заинтересовала. Повернувшись к нему всем корпусом, я с любопытством спросил: – Ты куришь? – Запоздало подумал, что стоило поубавить энтузиазма и радости в голосе. – Нет, – ответил он не очень убедительно. Я недоверчиво оглядел его, и он признался: – Иногда. Это ведь не проблема? – Конечно нет. – Отлично. Я чуть было не добавил: «Мы идеальная пара», но вовремя прикусил язык. Я решил не говорить Майклу вот так сразу, что тоже курю, и уж тем более ни о чем не просить – иначе план рисковал провалиться. Сначала я хотел влюбиться – искренне. У меня на это была всего неделя, пока не закончится заначка, но я ведь тщательно отбирал кандидатуру – что могло пойти не так? Мы гуляли по парку, и я старался быть ему интересным, а для того чтобы быть собеседнику интересным, нужно говорить о нем самом (об этом я в возрасте тринадцати лет прочитал в популистской книге по психологии, что-то типа «Как понравиться людям» или «Топ‐10 советов, как найти общий язык с кем угодно»). Так что я вываливал на Майкла весь свой багаж знаний, тот, что еще с детства приобрел благодаря Льву: про фенилкетонурию и сальмонеллез. Про сальмонеллез Майкл и без меня знал, а про фенилкетонурию спрашивал, что это такое. И я рассказывал ему про белок фенилаланин и фенилпировиноградную олигофрению, а Майкл слушал меня как лектора. – На каком ты курсе? – спросил я, закончив свой вдохновенный экскурс в медицину. – На четвертом. «Господи, ну ты и дурак, никогда не пойду к тебе лечиться», – хотел сказать я, но не сказал, потому что такого совета в книгах по психологии не было. Когда мы прощались, договариваясь «как-нибудь обязательно встретиться еще», я размышлял, могу ли влюбиться в Майкла всерьез. Мне было сложно понять, по каким критериям люди определяют влюбленность, поэтому решил, что, будь Майкл книгой или фильмом, я бы поставил ему восемь звездочек из десяти (две убрал за сомнительные врачебные способности). В остальном он был ничего: внимательно слушал, интересно рассказывал, с первого раза понимал мои шутки (кажется, даже не обижался на них). Потом я спохватился, что на внешность тоже нужно обратить внимание, и считал его, как рентген: темные волосы, резко очерченные скулы, карие глаза чуть навыкате, как у рыбки (но это даже забавно). Ничего отвратительного в его внешности не было. «Значит, симпатичный», – заключил я. Я шел домой, вдохновленный как самой прогулкой, так и идеей в кого-то влюбиться. Фантазировал, что у меня наконец-то будут здоровые отношения, как у других людей, и в этих отношениях все наконец-то будет по-человечески: никакого насилия и, надеюсь, никакой тошноты во время секса. Но, уже зайдя в автобус, поймал себя на том, что не помню, как выглядит Майкл. Зажмурив глаза, я лихорадочно возвращал к себе его образ: темные волосы, скулы, выпуклые глаза – но ничего. Эти отдельные черты не складывались в одно лицо. Его образ окончательно исчез из моей памяти в течение пары минут, голос забылся где-то через пять, а к тому моменту, как я доехал до дома, мне стало ясно: Майкл определенно похож на проходной фильм. Два часа были занимательны и приятны, но пересматривать его мне не хотелось. * * * Теперь каждый день, каждый чертов день, было одно и то же. Утро начиналось одинаково: я брал в руки телефон, а там сообщение от Майкла: «Доброе утро, как спалось?» Вечером, пока я чистил зубы перед сном, он обязательно писал: «Спокойной ночи, сладких снов». А между этими двумя сообщениями был целый день, забитый бессмысленными диалогами: он рассказывал о своем дне, расспрашивал о моем, кидал мемы (должен признать, это было лучшей частью нашего общения – они были смешными). Однажды я в шутку назвал его Мишей, объяснив, что так в России интерпретируют имя «Майкл», и он посчитал это особенным. Ну типа ласкового прозвища, котики, там, зайки, солнышки, вот он и подумал, что Миша – это теперь его особенное имя для меня одного. Ну Миша так Миша. На неделе мы еще пару раз ходили гулять, и я был удивлен, с какой стороны он начинал раскрываться. Его отличительной особенностью была напускная самоуверенность. Несмотря на свой небольшой рост и жуткую худобу, он мастерски умел смотреть сверху вниз – даже на тех, кому едва дотягивал до подбородка. Носил кожаную куртку, кидал многозначительные взгляды поверх темных очков-авиаторов, но больше всего меня забавляла его походка: словно двухкилограммовые яйца между ног тянут его к земле и приходится медленно ходить на полусогнутых (полагаю, он считал это крутой походкой). Но со мной Миша разговаривал очень робко, даже застенчиво, хотя и предпринимал попытки с пафосом рассуждать на серьезные темы. Увы, я смотрел его подписки на фейсбуке[4] и в инстаграме[5] и заранее мог предположить, что он скажет. Он раздувался как петух и начинал: – Клево, конечно, что у нас решили вопрос хотя бы с чем-то, но мне кажется отвратительным, что человека могут посадить за хранение чего бы то ни было… Мы прохаживались по городу, а он молотил языком. Я в такие моменты отключался, чтобы с ним не спорить: все-таки он был мне нужен. Поэтому, чтобы отвлечься, разглядывал город: наблюдал, как голуби дерутся за хлебные крошки, дети на площадке играют в резиновый мячик, какая-то парочка целуется на скамейке. Последнее вызвало во мне вялое отвращение. Параллельно я переживал, нормально ли, что его мысли и суждения вызывают у меня раздражение, – получится ли у меня влюбиться, если мне не близки его взгляды? Но, с другой стороны, наверняка это не плохо, если у людей в паре разные мнения. Потом я опять включался, а Миша все продолжал: – …просто я считаю, что никто не имеет права нарушать права человека просто потому, что он че-то там хранит в собственном доме… Меня настораживала его осведомленность в теме употребления, как и сама потребность говорить об этом, но я не стал заморачиваться: мне показалось, что своего мнения у него нет, он просто пересказывает чьи-то чужие слова, чтобы выглядеть умнее. В нашу третью прогулку (и в седьмой день Ваниной комы – это была моя личная система отсчета) Миша внезапно сказал: – Давай попробуем построить отношения. – Какие отношения? – напрягся я. – Романтические. Я удивился: так скоро! Меня сбила с толку быстрота развития событий: я ведь еще не успел сказать ему, что мне пятнадцать, что я курю, но не могу покупать курево сам, что у меня нет на него денег – короче, я совсем не подготовил почву для начала этих отношений. И конечно, я не успел влюбиться, но это вдруг показалось мелочью. – Ну-у… – медленно произнес я. – В отношениях все должно быть честно, да? – Да, – несколько растерянно ответил Миша. – Мне пятнадцать. Это мое признание погрузило нас на миг в неловкую тишину. Потом Миша сказал: – Понятно. Я тут же начал оправдываться: – Но я умнее своих лет и выгляжу старше, так что… – Нет, ты не выглядишь старше, – перебил он меня. – Выглядишь на четырнадцать. Я стушевался. Теперь, похоже, была моя очередь сдавленно говорить: «Понятно». – Ты догадывался? – Нет, – пожал плечами Миша. – Мало ли, кто как выглядит. Я не думал, что ты мне врешь.