Мы неловко замолчали. Пора было уходить, но я еще не спросил самое важное. – Его… не били? Мальчик удивился вопросу. – В смысле? – С Ваней никто не дрался? Не бил его? Не обижал? – Нет. Теперь всё. Я кивнул, отходя от ворот. – Спасибо. Пока. – Меня зовут Джимми Ховард! – крикнул он мне вслед. Я обернулся. – Пока, Джимми Ховард. Я шел в сторону дома, курил последний косяк и представлял себя Доктором Хаусом, которому нужно сложить ряд разрозненных нелогичных фактов и получить логичный ответ. Пытался вспомнить, где был Ваня, когда ничего не ломал, – на уроках музыки, на тренировках по футболу… может быть, играл на улице с соседскими ребятами? Я не помнил. Я вообще плохо помнил, что было с Ваней в эти спокойные моменты жизни. Подойдя к дому, я привычным жестом сунул недокуренный косяк под карниз окна, раздвинул створки и забрался в комнату. Моего отсутствия никто не заметил – записка лежала на столе нетронутой. В квартире стояла тишина. Постучав в спальню родителей, я громко сказал: – Хочу собрать консилиум! – И прошел к столу, в нашу гостиную-столовую-кухню. Я сел, деловито сложив сцепленные руки перед собой. Слава, заходя в гостиную, замер на секунду. – Выглядишь и правда как председатель консилиума. Лев завернул на кухню, набрал стакан воды. Когда родители разместились за круглым столом и выжидательно посмотрели на меня, я, прочистив горло, твердым голосом произнес: – У меня есть основания предполагать, что Ваня подстроил падение ворот. Заметив на лице Льва скептическую готовность разносить мои аргументы в пух и прах, я напрягся. Конечно, папа тут же заключил: – Чушь. Внутренне поникнув, я еще старался держаться внешне. – Почему ты так думаешь? Лев поставил стакан на стол – солнечный луч, пробивающийся через жалюзи, преломился через воду и нарисовал радугу. – Потому что несчастный случай – это несчастный случай. Ворота падают, так бывает. Зачем искать двойное дно? – Затем, что дело не только в воротах, а в целой серии травм, – терпеливо объяснял я. – Он играл в футбол. Спорт – это травмы. – Я играл в баскетбол два года и ни разу ничего не сломал. Лев пожал плечами. – Ты – это ты. Он не такой осторожный, хуже координирует движения. Чувствуя, как начинаю сам сдаваться от этой непрошибаемой логичности, я прибегнул к остальным аргументам. – Его на самом деле никто не бил. – С чего ты это взял? – Я разговаривал с мальчиком из его команды. Он сказал, что его никогда никто не бил и не обижал. Лев закатил глаза. – Ну конечно, так он тебе и признался. Почему ты ему поверил? Я понимал, что говорю очень неубедительно, но других причин у меня не было. – Он сказал, что никогда не врет. Лев неприятно посмеялся. Отчаявшись, я посмотрел на Славу. – А ты что думаешь? Он осторожно сказал: – Думаю, это может быть правдой. Я обрадовался, почувствовав поддержку, а Лев тут же вспылил, отодвинул стол (я ощутил себя прижатым к стене) и резко поднялся. – Что за чушь? – насмешливо сказал он. – Зачем ему ронять на себя ворота? Такой экстравагантный способ самоубийства? А из-за чего? Из-за той девчонки? Я не понял, про какую «ту девчонку» речь, но у меня был свой вариант. – Может быть, из-за… обстановки. – Из-за какой обстановки? – Обстановки дома. Вы постоянно ссоритесь из-за денег, из-за всего… Вы думаете, он это не чувствует? Не знает, что его уроки музыки – еще одна причина, чтобы поругаться? Лев засмеялся, но не так, как когда правда бывает смешно, совсем не по-доброму. – Господи, какие вы нежные! Оба! – говорил он, имея в виду меня и Ваню. – Родители ссорятся – вот это трагедия! А у кого они не ссорятся? – Не у всех при этом один родитель бьет другого, – с вызовом ответил я. – Что? – Ты слышал, что я сказал. Слава коснулся моего плеча, попросил нас обоих прекратить, но я отдернул руку, тоже поднялся с места, вышел из-за стола. Теперь мы оба стояли – Лев был выше меня на голову, смотрел сверху вниз, как на мелкую букашку. Раньше этот спокойный ледяной взгляд заставлял меня дрожать от страха, съеживаться до размеров точки, а сейчас я с удивлением понял, что ощущаю… скуку. Может, это из-за травы, а может, мне и правда надоело бояться. – Тебе самому нужна помощь, – спокойно сказал я. Лев ответил в тон мне, тоже спокойно, но между слов сквозила невыраженная агрессия: – Я себя прекрасно чувствую. Я покачал головой. – Нет. Я думаю, ты чувствуешь тревогу из-за денег, работы и потери профессиональных навыков. И еще из-за того, что превращаешься в такого же урода, каким был твой отец. Я заметил, как он изменился во взгляде, – что-то лопнуло, будто лед дал трещину. – Я точно знаю, – добавил я. – Потому что чувствую то же самое. В возникшей тишине было слышно, как тяжело вздохнул Слава. Лев молчал, не сводя с меня взгляда, – трещины трещинами, но таяние ледников даже не думало наступать. Он качнулся вперед, взял со стола стакан. Со странным спокойствием я подумал: по законам драматургии стакан, стоящий на столе, обязательно должен разбиться. – Можешь кинуть его в меня, если хочешь, – предложил я. – Мне все равно. Лев сделал шаг назад. Потом еще один – он отступал, не сводя с меня взгляда. Поравнявшись с кухонной столешницей, он оставил на ней стакан. Затем, медленно развернувшись, ушел в спальню. Слава выдохнул. Я тоже выдохнул, расслабившись. Снова опустился на стул. – Ну и компания подобралась, – произнес Слава, потирая глаза.