Я переводил взгляд с одного на другого. Лев ничего не ел, только цедил чай мелкими глотками. – Ты тоже ничего не мог сделать, – добавил Слава. – Так что хватит терзаться. – Я растерялся. – Неудивительно. Я тоже. – Я врач. Мне нельзя теряться. – Но это же был… Я думал, Слава скажет: «Твой сын», но он почему-то сказал: – …не чужой человек. Лев ответил: – Мне нужна нормальная работа. Я хочу работать в реанимации, врачом, а не быть на побегушках, как резидент. – И что ты предлагаешь? Но он ничего не предлагал, он сказал: – Страховка нам полагается только через месяц. Какой будет счет, если Ваня весь этот месяц проведет в коме? – Через две недели, – поправил Слава. – И я, в отличие от тебя, надеюсь, что он придет в себя гораздо раньше. Лев начал злиться. – А я, в отличие от тебя, понимаю, что если человек не пришел в себя в первые сутки, то… Слава раздраженно перебил его: – И что теперь? Предлагаешь его отключить через недельку, если не очнется? Дешевле выйдет? Я положил недоеденный тост на тарелку и встал из-за стола. – Ты наелся? – спросил Слава. – Сыт по горло, – буркнул я, удаляясь в свою комнату. «Если человек не пришел в себя в первые сутки, то…» – эта фраза засела у меня в голове. То – что? Никогда не придет? Не придет в течение месяца? Умрет? Зайдя в комнату, я тут же нажал кнопку включения на системном блоке – комп загудел, как старый двигатель. Дождавшись загрузки, я открыл браузер и завис над поисковой строкой гугла. Что спросить? Я быстро напечатал: «Самая длительная кома». Американка Эдуарда О’Бара впала в кому в шестнадцать лет, провела в ней сорок два года и… Умерла. Выход из комы для нее пролегал через смерть. Но меня это не устраивало, мне нужен был другой исход. Я снова застучал клавишами: «Самая длительная кома с хорошим исходом». Терри Уолес из Америки провел в коме почти девятнадцать лет и очнулся. «Прекрасно!» – мысленно обрадовался я и начал читать дальше: «В настоящий момент Терри Уолес страдает кратковременной амнезией и помнит только то, что происходило в последние четыре минуты». Отстой. Я начал щелкать по смежным ссылкам – «Кома», «Нарушение сознания», «Вегетативное состояние». Упорядочив прочитанное в голове, я понял, что Лев не совсем прав: не обязательно приходить в себя в первые сутки, можно и на вторые, и на третьи, но лучше как можно быстрее. Если счет пойдет на месяцы или даже годы – шансы начнут резко стремиться к нулю. Хорошая новость заключалась в том, что мы находились всего лишь во втором дне. Плохая – неизвестно, сколько таких дней, наполненных мучительным ожиданием и чувством вины, еще впереди. Я отодвинулся от компьютерного стола вместе с креслом, посмотрел на часы: десять утра. Начало дня, а я понятия не имел, чем его заполнить, лишь бы не думать о случившемся. Открыл тумбочку, достал скрученный косяк, зажигалку и спрятал их в нагрудный карман рубашки. Вышел из комнаты и столкнулся в коридоре со Славой – в руках у него были какие-то бумажки, похожие на те, что кладут в почтовые ящики. – Что это? – спросил я. – Извещение. Завели уголовное дело. – На кого? – На подрядчика, который устанавливал ворота. Лев выглянул из спальни, заинтересовавшись нашим разговором. – Покажи. – Он забрал документ из Славиных рук и быстро пробежался по тексту глазами. Потом вернул, пожав плечами. – Даже не знаю. Он же на них прыгнул. – Тридцать килограмм веса смогли вырвать ворота из земли? – иронично спросил Слава. – Скорее всего, их плохо укрепили. Плохо укрепили… Повторяя про себя эти слова, я вернулся в комнату, к компьютеру. Снова загуглил: «Футбольные ворота упали на ребенка». Последовал поток новостей из разных уголков России – каждый год, если не каждый месяц, футбольные ворота убивали или травмировали детей. Тогда я перевел запрос на английский язык и сделал поиск по канадским новостям. Последняя подобная информация была за июль 2014 года, а до этого – за 2012 год. Не нужно быть математиком, чтобы посчитать: шанс пострадать или умереть от футбольных ворот в России в десятки раз выше, чем в Канаде. И Ваня, столько лет прожив живым и невредимым в провинциальном детдоме, вот так нелепо впадает в кому в самой безопасной стране мира при ужасно редких обстоятельствах. Странно. Ужасно странно. Я поднялся, схватил рюкзак со спинки стула, распахнул для выхода окно. Подумав, что лучше не пропадать без предупреждения, учитывая обстоятельства, оставил на столе записку: «Скоро вернусь». Предупреждать лично не хотелось – начнутся вопросы, куда и зачем, а мне это самому было не до конца понятно. Точнее, я знал куда – в школу, на стадион. Я повторял про себя все травмы, которые случились с Ваней за последнее время: вывих стопы, перелом пальца на ноге, ушибы ребер, трещина в руке и… Ворота. Ничего из этого не случалось со мной за всю жизнь, но случилось с Ваней за несколько месяцев. Не успевало зажить одно, как он ломал другое, и так по кругу. Недавняя драка с арабскими детьми показалась мне частью этой истории, а вся история в целом – не про футбол, не про Ванину неуклюжесть и тем более не про буллинг в детском коллективе. Все это не то, чем кажется. Перевернутые ворота на стадионе не трогали – оградили красно-белой лентой, как место преступления. Одинокий мальчик Ваниного возраста пинал мяч во вторые ворота – в штангу, чтобы тот отскакивал обратно к нему. Больше на стадионе не было ни души. Я, приняв серьезный вид, подошел к стоящим воротам. При виде меня мальчик схватил отлетевший мяч и прижал к груди, словно я могу отобрать. Он замер, следя глазами за моими действиями. А я с видом знатока начал осматривать ворота. Пошатал – они не шатались, ничуть. Стояли как влитые, как будто выросли на этом месте. Я внимательно осмотрел конструкцию: обе штанги и перекладина были вкопаны в землю. Что ж… Потерев ладони друг об друга, я сделал глубокий вдох и подпрыгнул, хватаясь руками за верхнюю перекладину. Пацан позади меня запищал, и я, удивившись, опустился на землю. – Ты чего? – Испугался, что тоже упадут… – объяснил мальчик, показывая за свою спину. – Как на Ваню. – Эти точно не упадут. Ты его знаешь? – Мы из одной команды. – Понятно. – Я кивнул, слегка пнув штангу, как бы пробуя на прочность. – Те были такими же? – Не. – Отвечая, он все время облизывал губы. – Те мы расшатали. Я удивился. – Зачем? – Ну… Это Ваня придумал. Было весело. – Сейчас тоже весело? Я разозлился, но злость моя была беспомощной. Я понимал, что этот пацан ни в чем не виноват. – Сейчас не весело, – серьезно ответил он. – Сейчас страшно. Я заметил, как он внимательно разглядывает меня, будто изучает интересную скульптуру. – Ты его брат? Мне захотелось вредничать. – С чего ты взял? – Вы похожи. – Ага, этого быть не может, не ври. Мальчик всерьез обиделся. – Я никогда не вру. – Все врут. – А я никогда не вру. Его огромные голубые глаза стали темно-синими, а светлые брови свелись к переносице. Я испугался, что он сейчас расплачется, и примирительно сказал: – Ладно, хорошо, ты не врешь. – Никогда, – подчеркнул он. – Никогда, – согласился я.