Рука начала массировать меня между ног, и я попросил: – Прекратите. – Тебе не нравится? – Конечно нет. – А я чувствую, что нравится. – Мало ли что вы чувствуете, я же сказал: прекратите. Он резко отдернул руку, как будто обжегся, и отодвинулся от меня. Я не ожидал такой реакции. – Считаешь меня слишком взрослым для тебя, да? – в голосе Артура звучала такая горечь, что мне стало его немного жаль. – Это факт. Вы взрослый, а мне… шестнадцать. – Ты похож на своего отца. – На какого? – спросил я, сглотнув. Все происходящее стало тяготить меня, я уже сотни раз пожалел, что пошел за ним, и теперь пытался вырулить разговор к чему-то обыденному. Похож на отца? Отличная тема, давайте лучше об этом! Он повернул мое лицо к себе за подбородок, провел большим пальцем по губам и хрипло произнес: – На Славу. У тебя ротик как у него. Давай поиграем с ним? Откинувшись на кровать, Артур закурил странные самодельные сигареты. Я посмотрел, как он медленно поднес одну из них ко рту и зажег, но неясный приступ омерзения заставил отвернуться – меня трясло, тошнило, скручивало, а от взгляда на Артура делалось еще хуже. Казалось, меня выпотрошили, как куклу, которую невозможно починить. – Хочешь? – Боковым зрением я увидел, что он протягивает мне сигарету. – Я не курю. – Это не сигареты. – А что? – Травка. Я повернулся к нему. – Где ты ее взял? – В кофешопе. Она здесь легализована. – Серьезно? – Да. А что ты так смотришь? – Так от нее же глючит. – Ну и что. Он достал новый косяк из обычной на вид сигаретной пачки, поднес его к моему рту. Я зажал между губами папиросную бумагу, дождался, пока Артур ее подожжет. Он глубоко вдохнул, показывая мне, что я должен сделать так же, и я послушался. Тут же закашлялся, но все же не так сильно, как от сигаретного дыма. Через пятнадцать минут я будничным тоном сообщил Артуру: – Пожалуй, пойду домой. Он дал мне на прощание еще одну самокрутку и велел спрятать ее от родителей, но это оказалось ни к чему: я выкурил ее еще по дороге. У самого дома вспомнил про диктофон и отключил запись. Затем набрал 911. Пока я ждал принятия вызова, играла веселая мелодия, словно я позвонил в магазин на диване. Прошла минута, вторая… Какая-то женщина с переноской в руках спросила меня, где находится ветеринарная клиника, но я ответил, что не говорю по-английски. В этот момент в трубке раздался приятный голос: – Nine-one-one, what’s your emergency? – I want to report a crime. Женщина, ищущая ветеринарную клинику, недовольно на меня оглянулась. Serious Conversation in the Park До полицейского участка я дошел сам – ближайший находился в соседнем квартале. Милая девушка из службы спасения говорила, что, если надо мной совершается какое-либо преступление, они могут прислать машины, а я путано отвечал, что преступление уже позади, что я просто хочу сообщить, что знаю одного загадочного преступника. Я так и выдохнул в трубку: «загадочный преступник». Тогда она ответила, что, если сейчас мне ничего не угрожает, я могу самостоятельно обратиться в полицию и написать заявление на «загадочного преступника». Казалось, я ее насмешил, и она меня этим несколько рассердила. Я сделал так, как она сказала, и отправился в полицейский участок. Чернокожий охранник на входе обыскал мой рюкзак и грубовато поинтересовался, по какому я вопросу. Он был похож на стереотипного копа из старых американских боевиков, и это сходство позабавило меня. Плохо сдерживая смех, я ответил: – Я знаю одного страшного преступника. Он с сомнением покосился на меня и позвал другого копа – гораздо больше похожего на настоящего копа («Потому что в фуражке», – подумал я), и мне опять стало весело. Настоящий коп провел меня в светлую комнату, усадил за стол («Это что, стол из “Икеи”?» – смеялся я), сам коп разместился с другой стороны. Он попытался заглянуть мне в глаза, но у него не получилось, я отворачивался и качался из стороны в сторону – сам не знаю почему, меня это успокаивало. Казалось, так я устанавливал связь с самой Вселенной. – С тобой что-то случилось? – спросил настоящий коп. Я радостно закивал, потому что мы наконец перешли к главному. – Да, конечно! – Что случилось? Я зашептал, как будто это был секрет: – Меня совратили. – Сколько тебе лет? – Пятнадцать. Я ему это сказал. – Пятнадцать, – задумчиво повторил коп. – Мы позвоним твоим родителям. Как их зовут? Он начал что-то быстро печатать на компьютере, но я сказал: – Их нет в вашей базе. Мы мигранты. Мы в мигрантской базе. У вас такая есть? – Разберемся, – ответил коп. – Ты можешь назвать их имена? Я назвал – и Славу, и Льва. – Я из гей-семьи. – Я понял, – кивнул коп. – Слава бы сейчас обрадовался. Ему нравится, что тут можно говорить все как есть. То есть это клево, что в Канаде можно попасть в полицию и назвать обоих родителей, понимаете? В России так нельзя. В России я бы сейчас говорил только про Славу, и он бы приехал один. Это было бы лучше. Он бы не ругался. Слава добрый. В России вообще лучше, чем у вас. Вы не обижайтесь. Вы не обижаетесь на меня? Я не хочу вас обидеть, потому что у вас пистолет. У нас в России говорят, вы тут психи, можете стрельнуть в башку без предупреждения. Или это про Америку говорят? Я забыл… – Ты курил травку? Я как можно сильнее закачал головой: – Нет, нет, нет, я не такой, вы что… Испугавшись, что веду себя странно и даже не чувствую этого, я сел прямее, потер щеки и нахмурился, пытаясь изобразить серьезное лицо. Пока я рассчитывал степень, с какой лучше хмуриться, чтобы выглядеть нормально, коп косился на меня. Потом, встав со стула, он сказал: – Мы позвоним твоему отцу. – У меня два отца, а не один! – возмутился я. – Мы что, ехали в такую даль, чтобы мне тут одному отцу звонили, а не двоим? Но он уже скрылся в коридоре и не слышал моих возмущений. Пока я ждал родителей, несколько раз вспоминал о диктофонной записи – нужно было предъявить доказательства полиции, – но, как только я касался мобильника, на меня нападал панический страх: нельзя этого делать! Это же копы. Копы – это опасно, они самого меня посадят, я ведь накуренный, они так и скажут: ты накурился, мы тебя раскусили, а запись твою мы забираем, выложим в интернет, и все узнают, какой ты на самом деле. Да, так и сделают, копам нельзя доверять, так во всех фильмах говорят. Поэтому я убирал руку от телефона и, продолжая покачиваться туда-сюда, ждал родителей. Мне было странно, что полицейские не допрашивают меня, не пытаются выяснить, кто меня совратил, – неужели им не интересно? А может, они в сговоре. Да, скорее всего, они в сговоре со всеми педофилами мира, прямо как католическая церковь, это все одна большая западная организация, странно, что я не замечал раньше такой очевидной связи. Сто процентов педофилы платят им взятки, чтобы те покрывали их, и поэтому у канадской полиции такие большие окна – очень большие окна, наверное, дорогие. У католиков в храмах тоже большие окна, да еще и вычурные такие, жуть.