«Мне плевать, что ты думал», – неожиданно резко оборвал Лев. «Что?» «Ничего». «В смысле, тебе плевать…» Слава не договорил, его оборвал хлесткий удар по щеке. Я отшатнулся, как будто ударили меня, и, удивленно мигая, посмотрел на родителей. Слава, едва касаясь пальцами, держался за щеку, Лев, замерев, неотрывно смотрел на него, как будто сам не верил в то, что сделал. «Прости, – выдохнул он. И, не дождавшись никакой реакции, опять: – Прости, прости, прости, я не хотел…» Он попытался обнять Славу, но тот, отстранившись, посмотрел на меня. Вывернувшись из рук Льва, он тремя легкими шагами оказался рядом и закрыл дверь, отсекая меня от происходящего в комнате. * * * А теперь я стоял на сцене в «самый прекрасный день их жизни» и неотрывно смотрел на Льва, стараясь выдержать такую же холодную невозмутимость во взгляде. Буквально доля секунды, но ее хватило для немого диалога, понятного только нам: «Молчи». «А я и не собирался ничего говорить». Известны ли мне обстоятельства, препятствующие данному союзу? Может быть. Но я о них ничего не сказал. Emergency Я сразу понял, что нравлюсь ему – Артуру, мужчине-с-головой-многогранником, к которому нельзя подходить. Заметил его цепкий взгляд еще при первом рукопожатии, тогда, у центральных ворот парка. Не знаю, это, конечно, неправильно, но, когда мне чего-то «нельзя», я всегда хочу проверить: а что будет? Мне льстило его внимание, поэтому я, как бы играя в поддавки, не сводил с него глаз весь вечер – время от времени он улавливал это и подолгу смотрел в ответ. Празднование начало завершаться только к утру, на рассвете пошли разговоры о том, кто куда собирается («Мы еще погуляем» – «А мы, наверное, в отель»). Артур подошел ко мне. – Прогуляемся? Я растерялся. – Что? Но прозвучало ничего, резковато даже. – Говорю: прогуляемся? – Зачем? – Дома вы с братом будете только мешать. – Мы идем к Пелагее играть в настольные игры, мы договаривались. – Хорошо. Он отступил на шаг, и я искоса глянул на него: в профиль он казался даже симпатичным – прямой нос и выпирающий подбородок придавали ему сходство с греческими скульптурами. Я ощутил смесь интереса, страха и восторга: он такой взрослый, такой независимый, а ходит вокруг меня в стыдливом смущении, познакомиться пытается. – А куда? – спросил я, повернувшись к нему. Он оживился. – Что «куда»? – Куда прогуляемся? Артур пожал плечами. – Да так… По городу. На рассвете, наверное, красиво. – Ну хорошо, я тогда отпрошусь у родителей. Артур поспешно возразил: – Тогда лучше не надо. – Что не надо? – Идти со мной. – Почему? – Сколько тебе лет? Мне казалось, тебе уже… – Шестнадцать, – соврал я, прибавив лишний год. Само как-то вырвалось: представил, что скажу как есть, и он передумает. Решит, что для прогулок с ним я слишком маленький. – Ну… Тогда как знаешь. Я забеспокоился, что он сейчас уйдет, перестав со мной заигрывать, и заторопился к родителям – они стояли на парковке, совещаясь, как уместить все подарки в одном багажнике. Не сводя взгляда с Артура (а он, поспешно наматывая шелковый шарф вокруг шеи, поглядывал в нашу сторону), я спросил у отцов: – Все прошло хорошо? Вам понравилось? Лев многозначительно промолчал, а Слава ответил: – Все отлично. Ты как? – В порядке. Мы к Пелагее, играть в настолки. Можно? – Можно. Мозг ей только не сильно выносите. – Мы чуть-чуть, – заверил я. Обняв Славу на прощание, я повернулся к Льву и сказал: – Покеда. – И тебе не болеть, – откликнулся он. Обогнув машину, я перебрался к следующей группке ожидающих такси: Рома, Пелагея, Юля и Ваня прятались от вечернего ветра под деревянным навесом и играли в города («Гравити Фолз!» – «Нет такого города». – «Тогда Готэм». – «Да Ваня, давай нормальный». – «В смысле, он нормальный!..» – «Изумрудный город!» – выкрикнула Юля совсем не к месту). Я, подойдя к Пелагее, шепнул ей на ухо: – Отпусти меня погулять? – Какое «погулять»? – возмутилась она, и я занервничал, что родители услышат. – Поздно уже. – Ну тебе жалко, что ли? – Жалко! – кивнула она. – Себя. Что со мной твои родители сделают, если узнают, что я тебя проворонила? – Они не узнают. Я просто чуть-чуть попозже к вам приду. Заметив, что она начала сомневаться в своем категоричном отказе, я решил додавить. – У меня голова разболелась, хочу развеяться. – Ну… – Она замялась. – Пожа-а-а-алуйста, – протянул я. – Будь на связи, включи звук, следи за телефоном, понял? Я кивнул и, дождавшись, чтобы машина родителей уехала первой, поспешил уйти: быстрее, чем станет страшно, быстрее, чем благоразумие проснется во мне и возмутится: «Он старше тебя почти в три раза, придурок». Я заметил Артура у центральных ворот, на выходе из парка. Он торопливо повернул в сторону католической церкви, и я бесшумно прошмыгнул за ним. На улице больше не было ни души, вокруг горы и лес. Меня тревожно передернуло: если произойдет убийство, никто и показаний не даст, что последний раз меня видели с ним.