– А вот и телефончик нашего красавца, – сообщил Мишкин, осматривавший стеллаж возле гардероба. – Глянь, Арина Марковна, изымаем? Ответить она не успела. Из прихожей донесся скрежет дверного замка. – Вы дверь запирали? – почему-то шепотом спросила Арина у насторожившегося Мишкина. Тот пожал плечами: – Да нет. Зачем? Там Молодцов в прихожей… Арина мотнула головой в сторону входа – пойдем, мол, поглядим, что за гостей принесло… Но неизвестный, ковырявшийся в замке, видимо, понял, что дверь не заперта – и ринулся прочь. Негромкий топот по лестнице показался Арине оглушительным. Прихожая была уже пуста. За распахнутой дверью, после короткого коридорчика, где располагалось еще три квартиры, открывался лифтовый холл – квадратный, просторный, с большим окном и застенчиво притулившейся в уголке трубой мусоропровода. Слева от лифтов дверь с выбитым стеклом вела на лестницу. Выглянув, Арина успела заметить спину Молодцова, уже заворачивавшего на нижний лестничный марш… Вернулся тот минут через сорок. Покрасневший, запыхавшийся, и слова не столько произносил, сколько выдыхал с присвистом: – Сбежал… – Кто сбежал? – хором выдохнули все: и Арина, и Мишкин, и даже Ненашев. – Да черт… его… знает!.. Пацан… какой-то… Хлипкий… такой, курточка… ка… капюшон. – Описать или узнать сможешь? – без особой надежды спросила Арина. – Да я его только со спины видел, – Молодцов расстроенно махнул рукой. – Так может, не пацан, а девушка? – не унималась она. – Раз хлипкий. Опер пожал плечами: – Фиг их нынешних разберет. Может, и девчонка. Хотя по лестнице летел, как мальчишка. – Как он от тебя ушел? – вклинился в разговор Стас. – Ты ж сразу за ним рванул. Олимпийский чемпион, что ли, по бегу вверх и вниз? – Какое там! – отмахнулся все еще не отдышавшийся Молодцов. – Невезуха просто: на семнадцатом, что ли, этаже как раз мамаша с коляской из лифта выкатилась. Ну он сразу туда – и фьюить! А я не успел, коляска как раз на пути встала. Пока соседний лифт пришел, пока я спускался, этого гаврика и след простыл. Я уж казню себя, что по лестнице не побежал. – Семнадцать этажей наперегонки с лифтом? – скептически хмыкнула Арина. – Пусть даже и вниз. Брось, Иван Сергеич. Просто не повезло. Выходя из подъезда Арина чуть приотстала от оперов – телефон в кармане заиграл вальс из фильма «Мой ласковый и нежный зверь», что означало вызов от Зверева. Она улыбнулась – ну хоть в чем-то сегодня удача. – Неужели уже сравнил волокна? – восхитилась она, забыв даже поздороваться. – Так чего тянуть? – хмыкнули в трубке. – Если бы совпадение намечалось, я по всем позициям прогнал бы, а так мне и микроскопа хватило. – Неужели не? – уточнила Арина голосом настолько же убитым, насколько полминуты назад он был радостным. – Абсолютно, – равнодушно подтвердил Зверев. – Нет, ну то есть и там шерсть, и тут шерсть, а не то чтобы там капрон какой-нибудь, а тут наоборот вискоза. И даже цвет более-менее похожий. Но те ворсинки, что я в стрип-клубе изъял, совершенно другой структуры. Кручение, мерсеризация… а! чего я тебя грузить буду. Главное – нет, это не тот шарф. Хотя когда я на него взглянул, мне и самому показалось… Но – нет. Извини. Да что ж за день такой! Сперва упущенный шанс поймать… ну да, неизвестно кого, но наверняка же в квартиру убитого не случайный визитер явился! А мы его упустили! А теперь вот и еще одна ниточка оборвалась. Причем в буквальном смысле – ниточка. Арина была заранее уверена в результатах сравнения волокон из стрип-клуба и из шарфа Райской. Вот тебе и уверенность. Обидно: такая подходящая была кандидатура на роль убийцы… Да еще и алиби у нее… Значит, главным остается вопрос – кто же была та дама, что заказала приватный танец на время убийства? И ведь остроносенькая Альбина с такой уверенностью опознала на записи Райскую… Да и управляющий, похоже, был с этим согласен. И черт бы с ним, с алиби, его и подстроить можно. Но шарф-то! Если сама Райская напялила ради убийства другой шарф – причем очень похожий на свой собственный – то зачем?!! Какой смысл устраивать себе железобетонное алиби, и приходить практически без маскировки? Получается, кто-то под нее замаскировался? Зачем? Чтобы подставить, вероятно? Ну да. А еще кто-то сунул в руку трупу Лялину сережку – чтобы подставить уже Лялю. Какая жалость, что у менеджера Светланы алиби не просто железное, а прямо-таки железобетонное: с одиннадцати до почти двух она не отлучалась из общего зала – даже в туалет не выходила – что подтверждают официанты утренней смены, охранник и кассирша. Впрочем, в роли убийцы Арина эту несчастную влюбленную девицу и так не представляла: вряд ли Филипп при ней разваливался бы вольготно на диване, прикрыв глаза. Вот при какой-нибудь клиентке – не исключено. При Ляле – и вовсе. Но Ляли в тот день вообще в клубе не было. Да и с мотивом у нее… не очень. У девушки имелся жених – весьма, надо сказать, завидный – и радужные перспективы будущего счастья, и предположить, что она все это собственноручно уничтожила? Она что, сумасшедшая? Интересно, как беременность на мозги влияет? * * * 27.03.00.27 статус: приватный защита: max джокер: верните деньги рубль: вы с ума сошли джокер: вы ничего не сделали рубль: заказ выполнен джокер: не вашими руками рубль: глупости джокер: я точно знаю!!! верните аванс!!! рубль: исключено джокер: верните деньги, я в полицию пойду!!! рубль покидает беседу джокер: верните деньги, мошенник!!! * * * В стекло скреблась мелкая ледяная крупка. Как будто зверь какой царапался, стремясь попасть внутрь, в тепло, в мягкое озерцо желтого света от настенной лампы… Давно пора тут все переделать! Сегодня дорогой дизайнерский уют раздражал особенно сильно. Буквы на мониторе дрожали и даже как будто прыгали. Этого не может быть! Впору не верить собственным глазам! Но вот же оно, черным по белому: прыгающие буквы складывались в слова – однозначные, но совершенно невероятные! Немыслимо! Да что эта джокерша себе позволяет! В полицию она, видите ли, пойдет! А ведь пойдет, не побоится – джокерше терять нечего. А как быть тем, кому – есть что терять? Точнее – кого. Нет, не только кого, что – тоже, но это вторично. Ну будет вместо соболей кролик, а вместо семги доширак – вот уж беда не беда. Но как жить, если пропадет человек, которого ты временами почти ненавидишь, и в то же время вся твоя жизнь – рядом и вокруг? В школьном учебнике по геометрии – или в какой-то факультативной книжке, что ли? – была смешная иллюстрация, демонстрирующая разницу между окружностью и кругом. И заодно – как эту самую окружность получить. В середине картинки был изображен столбик, от столбика шла веревка, другим концом привязанная к козе. Ну то есть это коза была привязана к веревке, а, впрочем, разницы никакой. Главное, что коза не могла отойти от столбика дальше, чем позволяла длина веревки. Это – радиус, объяснил преподаватель. Коза, может, и хотела бы дальше – вон там какая трава (хоть и нарисованная, но пышная и даже на вид сочная) – да веревка не пускает. Граница между этой самой травой и уже выеденным участком вокруг столбика – это окружность, она окружает столбик (и козу заодно). А голая, объеденная козой проплешина – круг. Запомнилось на всю жизнь. Хотя чувствовать себя козой на веревке иногда бывало… тошно. Пусть веревка – выдуманная, а отходить от центрального «столбика» страшно, да и есть ли там трава, за пределами границы? Но иногда так и подмывало – натянуть веревку, да так, чтобы она лопнула! И – свобода! Иди куда хочешь, ешь какую хочешь траву. А не хочешь – не ешь. Но главное: может, тогда тот, кто в центре, тот, кто держит твою веревку – выдуманную, но оттого не менее крепкую! – заметит это? Или – не заметит даже? Но обрывать «веревку» было страшно. Как будто это и не поводок, жестко натирающий шею, а… например, пуповина. И если ее оборвать – просто умрешь. Нет, может, и не умрешь. Но пробовать не просто страшно, а страшно невыносимо. Вдруг – правда умрешь? Однажды страх оказаться «без привязи» как будто отпустил, очень уж сочная «трава» поманила из-за границы доступного… да, это было всего однажды. Показалось: впереди – новая жизнь. Правда, новая. Независимая. Без поводка. Без центрального «столбика». Ну… или – с другим поводком… может быть… а может быть – и вовсе без него, правда-правда! И – ничего не вышло. Сочная «трава» за границей «своего» круга оказалась сухой и колючей. Разбившая все надежды фраза до сих пор звенела в ушах: это моя собака… Собака была ужасна. Помесь кабыздоха с носорогом. Ни намека на породу. Она рычала. Она скалилась. Она пускала слюни и… Она радостно сгрызла новенькие, незадешево купленные ботинки… Лежала на останках и лыбилась. Очевидная, казалось бы, реплика «тебе придется от нее избавиться, у меня на нее аллергия» застряла в горле, наткнувшись на жесткий, непринимающий, почти ненавидящий взгляд. Ну да, как можно было предполагать, что моя жизнь допустит какие-то изменения… И так ли уж это плохо – привязанность? Даже если она, оказывается, одна на всю жизнь. Разве можно прожить – без привязанности? Да, то есть нет, конечно. Впрочем, пустое это все. Сейчас надо понять – или, если невозможно понять, придумать! – что делать дальше! Главное ведь даже не сжимающий горло ужас возможной потери, не жуткое ледяное дыхание грядущей пустоты. Главное – чувство собственной… беспомощности? ненужности? бессмысленности? Да что, в самом деле, такое! Думаете, я и впрямь ни на что не гожусь? Типа «годилка не выросла», так, да? А вот и не так! Я ведь еще и помочь могу – еще как могу! Да, прошлая попытка принести пользу оказалась не слишком удачной… Воспоминание о том провале до сих пор неприятно саднит. Нет, не провале, все было сделано, как задумано… Вот только результат вышел не тот, что ожидалось. Собственно, результата вообще никакого не вышло. Наверное, усилия были недостаточные приложены… Да-да, дело именно в этом! Поэтому отсутствие результата ничего не значит! Ничегошеньки! Если ты бьешь по ореху слишком слабо, конечно, скорлупа остается целой. Но это же не значит, что надо отказаться от… ореха. Надо просто продолжать бить – и посильнее. Неприятное воспоминание отступило, уверенность поднималась изнутри горячей сладкой волной. Даже во рту стало сладко – как от хорошего шоколада. Лучше швейцарского и непременно темного, с горчинкой. Горчинка – это азарт. Без него, на одной уверенности далеко не уедешь. Главное – долго не раздумывать. А то вновь наползут сомнения… Нет, к черту сомнения! Решительность. Только в ней – спасение. Может быть – спасение. Так. Нет. Стоп. Никаких «может быть». Сомнения губительны. Только решительным сопутствует удача! Удача сейчас нужна как никогда раньше. Жажда равенства, жаркое стремление доказать собственную необходимость – все это уже было. И еще будет, наверное. Но сейчас игра идет на безопасность. Ничего. Что и как делать – уже ясно. От помехи нужно избавиться, тогда все станет по-прежнему. И даже лучше прежнего!.. * * * Вадик был очень, очень доволен собой. Когда в клубе засуетились, забегали, кто-то – Альбинка, кажется – крикнул ему в дверь: «Филиппа убили!», Вадик только усмехнулся. Что нужно сделать прямо сейчас, было совершенно очевидно. Все записи ликвидировать было, конечно, нельзя, но все – и не нужно. Та, что от входа – ерунда, а вот вторая… Да, он очень быстро все сообразил. Он вообще был сообразительный, просто раньше случая толком не подворачивалось.