– Это палантин, – презрительно сообщила та. – И – да, часто. Мне его Калерия подарила, это ручная работа. И мне он очень нравится. – Вы позволите взять пробу? – Арина протянула руку, словно собиралась сделать предложенное прямо сию минуту, собственноручно. – Для экспертизы. – Что?! – взвилась Райская. – Вы думаете, я позволю… Да вы за год столько не заработаете, сколько он стоит! – Ну-ну, – примирительно улыбнулась Арина. – Мы вовсе не собираемся ничего портить. Если вы именно этого опасаетесь, – с улыбкой добавила она. – Для экспертизы будет достаточно буквально нескольких волосков… – она прижала к уху телефон, в котором длинные гудки уже сменились зверевским баритоном. – Артем Валерьевич, ты далеко сейчас? Можешь ко мне зайти? Волокна на исследования возьмешь. Уже подписывая Райской пропуск на выход, Арина все еще ломала голову: правда ли та что-то слышала про Лялю? Или так, со злости брякнула? Потому что с чего бы этой холеной госпоже понадобилось беседовать – да еще на столь болезненную тему – с официантками, которые для нее «все на одно лицо»? Неужели и впрямь что-то случайно услыхала? Или, что вероятнее, историю про «кто-то в день убийства видел Лялю в клубе» она только что выдумала? Просто чтоб досадить более успешной сопернице. Выдумала – и тут же испугалась. Не девочка пятилетняя все же, про ответственность за дачу ложных показаний наверняка в курсе. Хоть и вспыльчивая, но очень, очень неглупая… Странно только: сперва зажатая сидела, как свернутая пружина, а потом как-то расслабилась. Может, ждала какого-то вопроса – опасного вопроса! – который так и не прозвучал? Но что это за вопрос? * * * За очередным поворотом открылся недлинный бульварчик, и Марина плюхнулась на первую же лавочку – ноги отказывались идти дальше. Не то от усталости – она редко ходила пешком, да почти что никогда – не то от того, что идти было некуда. После теткиной смерти она к нотариусу не пошла – не потому что не знала, к какому, а как будто… сглазить боялась. Вдруг, если она начнет разбираться с делами по очереди, все поломается? Как там рекомендуют гуру деловых тренингов: решайте дела не в порядке срочности, а в порядке важности, так, кажется? Или наоборот? Нет, все-таки в порядке важности. Хотя, конечно, если сломанный ноготь не подпилить немедленно, можно нечаянно порвать колготки (а запасных именно в этот момент с собой не будет, и купить будет негде, так всегда!) или, боже упаси, важные бумаги – и тогда все запланированное может полететь к чертям из-за сущей ерунды. Или сломанный ноготь – это как раз «важное» (по возможным последствиям) дело? В общем, поди еще разбери: какие из дел срочные, какие – важные. Как бы там ни было, нотариуса она решила посетить потом – когда все окончательно завершится. Ах, если бы она сходила к нему сразу! Все завершится, как же! Теперь оказывается, что это самое «все» не только не завершилось, а наоборот – запуталось так, что непонятно, что делать дальше. Какая уж там новая свободная – прекрасная! – жизнь! Все так плохо, что свались ей сейчас на голову шальная сосулька, наверное, в последний момент только вздохнула бы с облегчением. Впрочем, откуда на бульваре сосульки? Они падают с нависающих крыш или с балконов, а тут – кусты боярышника да липы с березами. Куда же это она забрела? Место казалось смутно знакомым… Да, если пройти немного дальше и два раза свернуть – или три? ай, неважно! – по левую руку будет крыльцо. Там, за темными, зеркально промытыми стеклами, за узорной плиткой ярко освещенного холла – темноватый, очень уютный зал: мягкие кожаные кресла, тяжелые низкие столы, и в глубине – небольшой подиум, где красивые мальчики и девочки блестят идеальными телами. Вот уж нет, туда она точно не пойдет! Как это она сюда забрела? Подсознание, что ли, шутки шутит? Сверху сыпалось что-то невнятное – не то ранний дождь – на календаре-то уже весна, а поглядишь, и не подумаешь – не то снежная крупа. Мелкая, колючая. Лавочка была жесткая, влажная. Кожаный плащ с легчайшей, но очень теплой подкладкой – теткин подарок – отлично защищал от холода и сырости. Но от неуюта он защитить не мог. И от мыслей, разрывающих голову, тем более. Вполне можно было зайти в какое-нибудь кафе – вон одно, чуть подальше другое – если уж так необходимо подумать. Сесть за столик – за самый маленький, чтобы никто гарантированно не подсел – взять дежурную чашку кофе… И, быть может, бокал коньяку? Кофе с коньяком неплохо помогает сконцентрироваться. Как будто сама смесь ароматов собирает разбегающиеся мысли. Но она продолжала сидеть на жесткой мокрой лавке с дурацкими чугунными завитушками по бокам. Холодно, мокро, неудобно… отвратительно. Так же, как и внутри. В уютном полумраке теплого кафе она, глядишь, начала бы успокаиваться – а что толку? Или наоборот: безнадежное отчаяние скрутило бы до полной невозможности дышать? Ветер, гадкая ледяная крупа и неудобная лавка как будто отвлекали от черной бездны. Нет уж, никаких кафе. Чем хуже, тем лучше. Нотариус – довольно молодой, тетка не любила «старперов» – глядел на нее равнодушно. Сквозь профессионально вежливую маску пробивалось что-то вроде брезгливой жалости. Или насмешки? Ах, да какая разница, как он смотрел, главное – что он сказал. Точнее – чего не сказал! В первый момент она даже не поняла – как это? Что за… Он повторил. Медленно, размеренно, как будто несмышленому младенцу объяснял. Или идиотке, у которой в мозгу полторы извилины. Вроде бывшей однокурсницы, на общажной кухне не позволявшей убавлять газ под кастрюлей с бульоном: чем сильнее, дескать, бурлит, тем быстрее курица сварится, очевидно же! Марина над ней еще подсмеивалась потихоньку. А выходит, она и есть та самая идиотка! Все рассчитала, все распланировала… прибавила огонь под кастрюлей до максимума – пусть бурлит, так быстрее сварится! Господи! Но как можно было догадаться? Как можно было усомниться в том, что казалось даже не очевидным – единственно возможным. При том, что вращение Солнца вокруг Земли кажется именно что очевидным… Тетка ей помогала, конечно, время от времени – но не так чтоб именно помогала, скорее подарки делала. От широты душевной. Черт бы ее побрал, эту широту! Тогда Марина об этом не задумывалась. Помощь ей не требовалась – она же самостоятельная, вполне успешная женщина, прекрасно справляющаяся с любыми проблемами. Сейчас проблем вдруг стало столько и, главное, такого масштаба, что хоть голову сломай, не поймешь, за какую хвататься. Никакой адвокат не поможет. Хуже того. Адвокат – это еще одна проблема. Хороший адвокат, дорогой. От тетки, чтоб ей на том свете икалось, в «наследство» достался. Ко всему прочему оказалось, что он был еще и не единственным теткиным адвокатом. Ну да, с ее богатством она могла и десяток себе позволить. Впрочем, чего теперь проклятия воссылать? Кому? Теткина смерть не оказалась ключом к той самой прекрасной и свободной жизни. Нет, Марина вовсе не считала дни, дожидаясь от нее наследства – но если уж Калерия все равно умерла, почему бы этим не воспользоваться? Воспользовалась… дура. И что теперь делать? Как исправить то, что исправить невозможно? Кто это сказал: фарш назад не провернешь? Вся ее жизнь в один краткий миг (пусть даже не совсем краткий) превратилась в… фарш. И главное, смерть Филиппа так и не принесла облегчения. А ведь она была уверена! Как она молила – прямо как булгаковская Маргарита – дай жить, дышать, отпусти! И вот его не стало. Дышать действительно стало легче. Только – как будто незачем. Вокруг толпились скучные дела, скучные люди, скучные… скучное все! Хотя, может, это и есть – жизнь? Она ведь, в сущности и состоит из написать отчет по проекту, сдать в химчистку любимую дубленку, выбрать в турагентстве курорт посимпатичнее, заплатить штраф за неправильную парковку, пополнить холодильник, в конце-то концов! Кстати, да, штраф заплатить надо… Машины уже нет, а штраф так и висит… А курорты ей теперь так и так не светят, даже турецкие… На соседней лавочке сидела пара: не то влюбленные, не то два приятеля, с нынешней модой унисекс не разберешь, кто мальчик, а кто девочка. Тот, что сидел дальше – его лицо Марина видела – был совершенно определенно мальчик. Ну или парень. Хотя в высовывающейся из-под черного вязаного колпачка мочке уха и болталась какая-то серьга, но вполне сурового вида. Не то череп, не то оскаленная волчья морда. Его собеседник сидел вполоборота, так что ей была видна только спина: узкие плечи под темно зеленой курткой, капюшон, снизу темные джинсы и кроссовки. Впрочем, на воркование влюбленных беседа не походила. До Марины доносились лишь обрывки реплик, но интонации… Нет, влюбленные даже в ссоре говорят по-другому. Больше похоже на деловой или рабочий конфликт. Может, эти двое ведут один проект, и не могут совместить свои представления о конечном результате? Причем проект, скорее всего, связан с обработкой изображений. Может, они рекламный ролик делают? Впрочем, какая ей-то разница! – Там отлично видно, кто заходит в кабинет, – тот, что сидел к Марине лицом, говорил добродушно, расслабленно, вот только взгляд у него был какой-то очень уж высокомерный. – Заказчица, как же! – он презрительно хмыкнул. Узкие плечи под зеленой курткой шевельнулись: – Ну хорошо, хорошо, пусть. Но ты же понимаешь, что мне нужно время! – голос был хрипловатый, ломкий, как у подростка. – Короче, я сказал. Повторять не буду, уши у тебя есть. Решай быстрее. Хотя… – он осклабился. – Выбора-то у тебя все равно нет. Я ж не идиот, я ее так заныкал, что хоть все вверх дном переверни, не найдешь. Так что давай быстрее все прокручивай, я долго ждать не буду. Ты же хочешь хорошей жизни и совсем не хочешь всякого другого… – тут он почему-то сложил пальцы квадратиком, в телефоне этот знак почему-то именовался «решетка». – А за просто так нигде ничего не бывает. Тебе все ясно? Капюшон зеленой куртки качнулся – визави парня с серьгой кивнул. Парень с серьгой лениво поднялся и, небрежно махнув рукой, зашагал прямо к Марине. То есть он зашагал просто в ее сторону, конечно, но она почему-то испугалась и отвернулась. По низко свисающей ветке березы прямо за ее лавочкой скакала синица. Хватала высохшую сережку, дергала, едва не валилась с ветки – сережка не поддавалась – подпрыгивала, опять дергала, бросала неподдающуюся добычу, клевала что-то на ветке – должно быть, почку – и снова принималась воевать с сережкой. Шаги прохрустели по ледяной крошке совсем близко – Марина даже заметила краем глаза темную штанину и высокий «военный» ботинок. Мелькнул и скрылся. Прошел. Облегченно вздохнув, она оглянулась на соседнюю лавочку – того, в зеленой куртке с капюшоном, уже не было. И все это было… странно. Горькое безнадежное отчаяние, безжалостно давившее все – и мысли, и силы – как будто отступило. Как странно. Да, странно: как будто тумблер какой-то внутри повернули. Марина встряхнула головой – словно из-под воды вынырнула. И долго ты собираешься тут рассиживаться? Чего дожидаешься? Небесного гласа? За тебя никто ничего не сделает. У тебя есть проблемы – так давай их решать. Для начала хотя бы попытайся понять, что именно из… проблем сейчас доступно твоим возможностям. Но пора уже что-то делать! Время все расставит по местам – это не про тебя. Время… Тот, в зеленой куртке говорил, что ему нужно время… А что если… Когда парень в вязаном колпачке с ней поравнялся, Марина почему-то отвернулась. Но пока он сидел, она хорошо видела его лицо. И, кажется, видела его не в первый раз! Да нет, не может быть! Это было бы уже какое-то невероятное совпадение! С другой стороны, почему это оно такое уж невероятное? Может, не зря ноги привели ее именно сюда? И если она правильно поняла, о чем эти двое беседовали – конечно, ни о каком не рекламном ролике! – тогда… тогда… Там, за зеркальными стеклами, за витыми светильниками холла и кожаными креслами… что-то там еще было. Именно там, совсем недавно, когда она, сама не зная зачем, туда забрела. Бессмысленно, конечно, ведь Филиппа уже не было. Но что-то там было… воспоминание прошло в голове, как в глубине омута двигается тень большой сонной рыбины – такая же темная, как окружающая вода, но все же заметная… Что-то там было… Ведь она не соврала этой, как ее, следовательше! Кто-то же, в самом-то деле, говорил же… Кто же это был? Марина, чувствуя себя в знакомом месте неожиданно неловко, стояла в углу между залом и коридором, а кто-то из обслуги сказал… Нет, не вспомнить! Вязаный колпачок виднелся уже в конце аллеи. Резко поднявшись, Марина зашагала следом. Почему-то она была уверена, что совершенно точно знает, куда именно он направляется. Если это действительно так… это же все меняет. Нет, даже не так. Это меняет все! * * * – Всю жизнь мечтал жить на двадцать пятом этаже… или даже на сорок третьем, – мечтательно протянул Мишкин, любуясь видом, расстилавшимся под окнами квартиры убитого стриптизера. По паспорту красавец значился Всеволодом Иванцовым (интересно, подумала Арина, его в детстве Севой или Володей окликали), но все в группе продолжали называть его Филиппом. – Угу, – буркнула Арина, задумчиво взирая в недра здоровенного, на полстены, гардероба. – Стоишь у окна и думаешь: почему люди не летают, как птицы? А потом вдруг отключается лифт, и вопрос о птицах приобретает практически жизненно важное значение. – Недооцениваешь ты оперов, Арина Марковна! – продолжал балагурить Стас. – Подумаешь, лифт отключен! Мы и ножками пройдемся, чай, не баре! – На двадцать пятый этаж? – скептически хмыкнула она: мишкинский треп отвлекал, так что смутное беспокойство – что-то с этим стриптизерским гардеробом было не то – никак не желало превращаться в конкретную мысль. – Или, скажем, на сорок третий? Как раз пока до квартиры доползешь, пора будет спускаться, чтоб на работу не опоздать. – Обижаете вы нас, госпожа следователь! – Мишкин шмыгнул носом, изображая обиженного пацана в духе «дядь, чего тебе, жалко, что ли?». – Давайте я сейчас выйду, спущусь, а после поднимусь – без лифта – а вы засекайте время. – Ты бы лучше вышел с понятыми вопрос решил, – недовольно проворчала Арина. – Да ой! – он махнул рукой. – Вопрос с понятыми я решил сразу, как мы сюда заявились. Всего-то три этажа и пришлось обойти. Только они попросили попозже их позвать, когда протокол надо будет подписывать. Не наркопритон же обыскиваем, а? Задумывалась-то система понятых толково, привычно мелькнуло у Арины в голове. Очень правильно, чтоб за каждым следственным действием наблюдали независимые свидетели – дабы у тех представителей правоохранительных органов, которые не совсем ангелы, не возникло соблазна чего-нибудь в этих самых действиях нахимичить. Не шали, за тобой наблюдают! На практике же все получалось совсем не столь распрекрасно. Даже если не учитывать того, что в понятые вполне могут попасть люди, заинтересованные в результатах – а где ж взять других в непосредственной близости от места преступления? Соседи, сослуживцы – никто же не может гарантировать, что кто-то из этих «близких» в процессе следствия не превратится плавно из абстрактного постороннего в ключевого свидетеля, а то и в основного подозреваемого. А самое главное – людей, да, вот этих самых «посторонних и независимых», было жалко. Мы-то, думала она, тут по долгу службы колотимся, а за что же ни в чем не повинные граждане должны несколько часов своего драгоценного времени терять? В награду (к этому слову так и просились саркастические кавычки) за наличие гражданской ответственности – если согласились на мольбы опера, отправленного на поиск понятых? Встречались, конечно, и такие, для кого участие в процессе – пусть даже в виде тупого многочасового сидения на стульчике у стеночки – становилось желанным развлечением посреди однообразных будней. Бабульки-пенсионерки, домохозяйки и тому подобные персонажи. Но таких было немного. Почему-то даже у бабулек (а тем более, у дедулек) и домохозяек, как правило, тоже находилось миллион более важных дел. Поэтому за присутствием понятых «от и до» следили только на действительно серьезных мероприятиях, вроде обыска у «больших» людей или упомянутой Стасом отработки наркопритона (если посолиднее) – вот уж там-то ни на буквочку от уголовно-процессуального кодекса отступить было невозможно. Хотя бы потому, что после налетит радостно-хищная орда адвокатов и все добытые с боем доказательства, которых и так вечно не хватает, моментально окажутся, что называется, негодными. Но сейчас, при осмотре квартиры даже не подозреваемого, а всего лишь жертвы, на несколько вольное обращение с процессуальными нормами можно было и глаза закрыть. Собственно, так бывало чаще всего. К счастью. Иначе и вовсе работать стало бы невозможно. – А парень-то, похоже, не один тут жил… Арина потрясла головой. Так вот что за диссонанс уловила она в содержимом гардероба – размер висевших сбоку джинсов. Классического, то есть универсально мальчиково-девочкового фасона, но кроме фасона есть еще и размер! Может, втиснуться в эти джинсы узкобедрый Филипп еще и сумел бы, но вот длина… Эти штанцы ему едва коленки бы закрыли. Да и веселенькие кухонные полотенчики с ромашками и цыплятами наводили на те же мысли. Она заглянула в ванную, откуда и подал свою реплику Ненашев – криминалист, подменявший иногда Зверева. Да, по поводу полотенчиков и даже одежды толкования могли быть разные – может, джинсы были коротки не из-за роста владельца или владелицы, а по прихоти модного дизайнера, а на полотенчиковые узоры убитому вовсе было плевать. Но вот эти вот шампуни, бальзамы, лосьоны, пенка для умывания и главное – радостно бирюзовый, явно девичий бритвенный станок в фарфоровом стакане посреди стеклянной полочки – все это недвусмысленно сообщало о регулярном присутствии в доме особы женского пола. Тем паче, что с бирюзовым станком соседствовал «опасный» золинген – не новый, но в очень, очень хорошем состоянии. То есть брились в квартире как минимум двое. Равно как и косметикой пользовались. Собственно, ничего удивительного: у мальчика же любовь наличествовала, настолько мощная и неодолимая, что он весьма денежную работу бросить решил. Жила ли тут Ляля со смешной фамилией Резвун постоянно – бог весть, но гащивала, как минимум, вполне основательно, это ясно. Хотя ясность – штука обманчивая, пусть сперва эксперты свое слово скажут. – Павел Викторович, давай все на пальцы, – распорядилась Арина, сердясь на себя за избыточную, совсем не обязательную сухость. – Особенно вот эти дамские причиндалы. У юноши, конечно, невеста имелась, но, в то же время, и профессия была специфическая, так что леший знает, чьи следы тут обнаружатся. Может, и полезное что-то будет… – Что, все обрабатывать? – недовольно скривился Ненашев. – Может, с носителями изъять? – Пал Викторыч, ну что ты как маленький? А в лаборатории следы с носителей сами собой снимутся? И сколько носителей ты изымать собрался? Может, сразу КамАЗ подогнать? – Ну, может, генетику делать придется, – протянул тот, – потожировые там, может, скрытые какие обнаружатся… – Ох, – Арина подумала, что с Ненашевым иногда бывает трудно. Как, впрочем, и с любым из нас, поэтому… да, давайте жить дружно и стараться не раздувать конфликты на ровном месте. – Ну давай по мелочи. Вон зубные щетки изымем. Черт его знает, которая чья. Щеток из фарфорового стакана с толстомордым круглоглазым котенком на боку торчало целых пять. Причем одной из них, судя по состоянию щетины, чистили раковину.