Зверев не сомневался, что такое предложение вызовет недоумение у одних, острое неприятие у других, но черносотенцы мгновенно ущучат свой интерес в наведении драконовских порядков, и на дадут сорвать выступление. Так оно и случилось, и главным «защитником» выступил Марков Второй, рявкнувший на весь зал: «Не сметь мешать выступающему!» Прозвучало на манер: «Свободу Юрию Деточкину», но подействовало, и дальнейшее выступление прошло более-менее гладко: — Второй вывод, господа, имеет более практическую и спешную сторону — надо немедленно наращивать производство боеприпасов. Немедленно, и любыми, самыми драконовскими мерами надо нарастить производство стрелкового оружия. Вы мне сейчас не поверите, но буквально через месяц-другой русская армия почувствует недостаток пулеметов, тяжелой артиллерии, а к концу года должен разразится снарядный и патронный голод. Периодически в речи Михаила мелькали непривычные термины, но Зверев дал твердую установку: «Михаил, пора нашу терминологию запускать в массы». — Третий вывод самый болезненный — надо освободить армию от генералов, неспособных вести боевые действия в сегодняшних условиях. Как сказал один умный человек: «Генералов мирного времени надо расстреливать в превентивном порядке». Шучу, конечно, но чисткой генералитета надо заниматься спешно, дабы избежать сотен тысяч ненужных смертей. Благодарю, за внимание. Вспыхнувшие в зале аплодисменты овациями назвать было трудно, Очень уж болезненно звучало пророчество о сотнях тысяч сверхплановых смертей. Зато хлопки прозвучали даже со стороны левых, что впрочем, не помешало расслышать нарочито громкий говорок Пуришкевича: «До него тут выступали князья и графы, а теперь мы выслушаем поучения хама!» Реакция последовала мгновенно: протянутые с мольбой руки и восторженный вопль Самотаева услышали даже в коридоре: «Вова-а! Дружище! Ты даже не представляешь, как ты мне дорог!» Последнее вызвало гомерический хохот зала и шквал аплодисментов. — Ну как? — плюхнувшись на свое место, спросил Зверева Самотаев. — Отлично, вот только, — Дмитрий на секунду замялся, — гадом буду, если этот крендель не вызовет тебя на дуэль. — Было бы о чем сожалеть, — легкомысленно отмахнулся Михаил, — одним придурком будет меньше. — Кто бы сомневался, — уважительно откликнулся Зверев, — но мне он нужен живым и здоровым. — Умеешь ты, Тренер, озадачить, — расстроенно протянул Михаил, — впрочем, сам говорил: «Неразрешимых задач не бывает», что-нибудь придумаем. Небольшого роста, хорошо сложенный, с тщательно выбритым красивым черепом и аккуратной бородкой, Пуришкевич был известен переселенцам участием в убийстве Гришки Распутина. Не то, чтобы дуэль могла повлиять на историю, но известные фигуры переселенцы старались не трогать. Широкую известность Пуришкевич приобрел своими диковатыми выходками в стиле Жириновского. Не попав стаканом в Милюкова, он схватился за графин и лишь стоящий на стреме пристав, спас череп глав-кадета от столкновения с тяжелой стеклотарой. На первое мая левые всегда приходили с алыми гвоздиками в петлицах. Им в пику Владимир Митрофанович ввалился во фраке и с гвоздикой… в ширинке. Правая публика была в восторге, но многие брезгливо морщились. Таких грехов за Пуришкевичем водилось более чем достаточно, и многим он уже изрядно надоел. С самой первой встречи, Самотаев почувствовал недоброжелательство, исходящее от этого клоуна и сегодняшний экспромт был домашней заготовкой. Дуэль с придурком Тренер не одобрил, но что же тогда делать? Прикинув и так, и эдак, Миха обернулся к сидящему за ним Львову: — Никола, дело есть… Выходящих из зала заседания, встретило бьющее через стрельчатые окна фойе вечернее солнце и вспышки репортеров. «Господин Самотаев, один вопрос для Финансовой газеты, — бросился к лидеру социалистов долговязый хлыщ, — А ну кыш отсюда, — долговязого бесцеремонно шуганул Гиляровский. — Миша, не тяни, как прошло утверждение законопроектов? — Прекрасно, Владимир Алексеевич, бюджет прошел без единого слова против. — Неужели даже эсдеки поддержали? — Видать в лесу зверь издох — воздержались. — Надо же! Люди, изощренно владеющие боевыми искусствами, двигаются совсем не так, как простые обыватели. Как на пути Пуришкевича оказался бывший полутяж Львов, никто так и не понял. Вот разъяренный думец стремительным шагом идет к своему обидчику. Вот вспыхивает магний в руках хлыща из Финансовой газеты и вот, уже скорчившись, Владимир Митрофанович Пуришкевич опирается на увязавшегося за ним старика Хомякова из «Союза 17 октября», а сам Николай вполне натурально едва не падает в противоположную сторону. Такую картину видели окружающие, и никто не заметил впечатавшегося в живот придурка локтя. На самом деле удар был строго дозирован, в противном случае клиент мог бы получить разрыв селезенки. — Господин Пуришкевич, — демонстративно потирая «ушибленный» бок на все фойе обиженно пробасил Львов, — ну нельзя же так неосторожно! Вы меня чуть с ног не сбили, — укоризны в голосе Николая хватило бы на дюжину нахалов. — Прочь с дороги! — пытаясь разогнуться, сдавленно просипел Пуришкевич. — Да вы, батенька, форменный нахал! — «искренне» изумился Львов и тут же, повернувшись к публике, — Господа, да что же такое?! Меня, члена Госдумы сбивают с ног и не извиняются! — человек-гора обиженно кивнул в сторону жертвы. На шум стали оборачиваться. Стоящие в центре Марков и священник Станиславский из союза Михаила Архангела, поспешили на выручку своему незадачливому коллеге, но вездесущие гиены пера оказались проворнее. Представитель Финансовой газеты ринулся задавать вопросы, его соперники успели ослепить незадачливого скандалиста вспышками магния, но всю малину им испортил Львов — прижав к своему правому боку Пуришкевича, как это обычно делают мамаши с непослушными детьми, Николай в три шага донес (правильнее сказать доволок) клоуна до спешащих навстречу черносотенцев. — Господа, успокойте, пожалуйста, своего коллегу, — «заботливо» придерживая за плечи страдальца, заодно не давая ему даже пикнуть, Львов тут же повернулся к подходящему мимо лидеру октябристов Гучкову, — Александр Иванович, скандал надо замять! Смерть Владимира Митрофановича в наши планы не входит, но если не угомонится, ребра переломаю, — сказано было с легкой озабоченность и так, чтобы слышал только Гучков и зажатый в ручищах Львова Пуришкевич. И куда только делся социалист-недотепа. Теперь на Гучкова смотрел уверенный в себе человек, которому этот спектакль изрядно надоел. Холодное бешенство, вспыхнувшее было в глазах одного из самых отчаянных дуэлянтов России, сменилось пониманием. Не сразу, но почувствовав на себе взгляд хладнокровного убийцы, Гучков осознал: на этот раз Пуришкевич задрался не по чину. Неизвестно, как воздействовали на своего клоуна члены правой фракции, но в сторону социалистов тот отныне шипел только шепотом. Зверев же бросил загадочную фразу: «Видать товарищу грамотно объяснили политику партии и правительства. Эх, замочить бы его, но пока нельзя», а почему нельзя, так и не сказал. Обидно. В тот же вечер, вспоминая все перипетии междусобойчика, бывший председатель III Государственной Думы и личный враг Николая II, а ныне просто приглашенный на галерку Александр Иванович Гучков, впервые осознал, что столкнулся с новой силой. Эта партия исподволь, без всяких истерик и с неотвратимостью парового катка вломилась в Большую Российскую Политику. Непозволительно долго не придавал он значения горстке новых социалистов, выступающих, то с левых, то с правых позиций. А он-то еще легкомысленно удивлялся, что могло быть общего с этими нуворишами у московского купечества во главе с Коноваловым, но, главное, их поддержал всегда сторонящийся политики Второв. Вот уж кого нельзя было упрекнуть в непрактичности. Естественным образом встал вопрос — что могло привлечь такого человека? Что особенного он увидел в этой партии? Ко всему, последнее время в ту же сторону стали поглядывать Рябушинские. Было о чем задуматься, и тщательно проверить слухи, окружающие новых социалистов. * * * Появившийся в далеком уже 1907-ом году, Железный Дровосек эпизодически радовал своих читателей оценками происходящего. Как водится, публика разделилась на два лагеря — одни каждый номер мусолили до дыр, другие яростно плевались, но никто не уходил обиженным. Зато люди непредвзятые отметили, мастерское лавирование над схваткой, а при более внимательном рассмотрении оказалось, что Дровосеку дороги и левые, и правые, а не любил он только дураков. Наверное, не любил он и дороги, но о них Железяк не писал. В целом же, Дровосек вносил посильный вклад в просвещение российского интеллигента и вклад этот был таков, что даже министр внутренних дел Маклаков, как-то в сердцах бросил: «Вот кого надо натравить на Думу, а мы его ловим». По поводу «ловим», это, конечно, громко сказано, хотя бюрократические мероприятия отрабатывались в соответствии с регламентом. Да и как было поймать Железного, если с седьмого, по четырнадцатый годы в свет вышло всего три брошюры, при этом дата выхода в свет очередного опуса отсутствовала. Распространялся Дровосек уличными мальцами. Пойманные оборванцы не скрывали, что подошел к ним господин, молча сунул сверток и денежку. Адреса были указаны на каждой книге. На вопрос, откуда мальчишки знали, что им надо делать, и почему забрав деньги, книги не выбросили, они только пожимали плечами, дескать, так нельзя, это все знают. Больше о таких господах никто, и ничего не слышал, а о том, что таинственные распространители работали с серьезной подстраховкой и двум филерам свернули шею, так мало ли за что филеров могли наказать — судьба у них такая. Попытки выйти на распространителей через получателей так же ни чего не дали — господа, указанные на конфискованных книгах, только недоуменно разводили руками. Выпуск Дровосека, посвященный началу войны, Зверев хотел организовать сразу после чрезвычайного заседания Думы, но информация из генштаба, поступала скудно, а репортеров на фронт не опускали. Более-менее картина прояснилась после ряда интервью, взятых у раненых, и расспросов знакомых офицеров и тираж попал потребителю в начале сентября. Для России война началась ни шатко, ни валко, т. е. мобилизация и сосредоточение русских войск шли согласно предвоенных планов. Разбираясь с этой историей, Зверев раскопал для себя много интересного. Оказывается, еще задолго до начала войны, союзники весьма точно предвидели развитие событий, но французы не были бы французами, если бы не навязали России самый удобный для себя вариант противодействия Германии. По этим планам Россия должна была начать вторжение в Восточную Пруссию первого августа. С этим планом согласился бывший тогда начальником генштаба сухопутных сил Империи генерал Жилинский. Тот самый Жилинский, которому пришлось этот план воплощать, будучи уже главкомом Северо-Западного фронта. При этом кому, как не ему было знать, что времени на сосредоточение войск не хватит в принципе, особенно в части тылового обеспечения. Россия, это вам не Франция или Германия, с их крохотными территориями и прекрасными сетями дорог. Здесь за две недели мобилизацию не провести, а заранее предупреждать Россию никто не собирался. Получался запрограммированный тупик. На что надеялся Жилинский, подписывая невыполнимый планое, гадать не приходилось: естественно, на русский авось. Выход, конечно, был. Для этого следовало увеличить численность боеготовых частей или, как минимум, грамотно их перераспределить с учетом прогнозируемых планов будущей войны. В первом случае надо было тратиться, во втором думать. Ни того ни другого делать не хотелось, и эта телега докатилась до своей канавы. Сам по себе Жилинский, сделав головокружительную карьеру до начальника генштаба и последующим понижением до командующего Северо-Западным фронтом боевыми подразделения ни разу не командовал. При этом называть его придворным шаркуном было бы ошибкой. Просто, обладающему прекрасными способностями, и ставшему неплохим аналитиком, Жилинскому, что называется, везло. Понимая опасность ситуации, Жилинский как мог оттягивал начало вторжения. На него давил главнокомандующий великий князь Николай Николаевич, на князя давили французы, требующие неукоснительного выполнения обязательств, а то, что их требования были обернуты в глаголы «…умоляем Вас..», то такова была форма. Это позже, читая подобные телеграммы, потомки будут нести пургу, дескать, вот видите, французики вляпались и тут же тренькнули жалобу этому придурку Николаю 2, мол, спаси нас несчастных, а тот и рад прогнуться под франков. М-да, мороз крепчал и танки наши быстры, то есть, люди всегда с восторгом вырывают из контекста неотделимое, и приклеивают несуществующие. Как бы там ни было, но по плану Шлиффена, Германия должна была стремительно разгромить Францию, и, развернув свои войска, обрушиться на Россию. Как шутили тевтоны: «Позавтракаем в Берлине, обедаем в Париже, а ужинать будем в Санкт-Петербурге». Шутники. В принципе, в отношении Франции, план почти удался, но всю малину немцам испортило запланированное еще в предвоенные годы русское наступление в Восточной Пруссии. Четвертого августа, обходя с севера Мазурские болота, в Восточную Пруссию вторгается 1-я армия под командованием генерала Ренненкампфа. Пятого августа, обходя болота с юга, в Пруссию вошла 2-я армия под предводительством генерала Самсонова. Стратегический замысел заключался в широком охвате германских сил с выходом к берегам Вислы и отсечением Кёнигсберга. Седьмого августа 1-я армия столкнулась с превосходящими силами 8-й германской армии и поначалу начала терпеть поражение, но сумев переломить ситуацию, нанесла поражение тевтонам в битве под Гумбинненом. Требование не дать противнику оторваться, описано во всех учебниках по тактике, но тут начинаются пляски с бубнами или головокружение от успехов. Не исключено, что в решении дать 1-й армии отдых, осознанно или неосознанном желанием Жилинского придать Ренненкампфу недостающие по плану силы. В итоге, вместо немедленного преследования противника, 1-я армия пару суток перекуривает после трудов ратных и подтягивает расстроенные тылы. Дескать, никуда теперь фрицы не денутся, а будут они тихохонько ждать дальнейшего избиения. Незадолго до этого, во Франции, будущие немецко-фашистские захватчики, мечтающие широченными клещами охватить французов далеко за Парижем, вдруг сообразили, что для такого молодецкого удара у них попросту не хватает войск. Решение находится быстро — передовые части правого крыла должны резко повернуть влево и пройдя мимо сосредоточенных для защиты Парижа французских корпусов, лупануть в тыл силам фраков, сосредоточенным слева от Парижа. Все бы так и получилось (или не получилось, только, кто же теперь разберет), но угроза полного разгрома в Восточной Пруссии заставила Главный штаб тевтонов отобрать у фон Клюка два корпуса и кавалерийскую дивизию, прикрывающие его силы со стороны Парижа и перебросить их в помощь 8-й прусской армии. С этого момента наступление фрицев во Франции превратилось в откровенную авантюру, которая вполне возможно бы удалась. Но на беду дойчей французский главком, генерал Жоффр, нашел в себе силы на практике воплотить лозунг о превентивном расстреле генералов мирного времени. На самом деле никого он не расстреливал, но треть генералитета он вышвырнул, оставив только молодых и борзых. Не будь дураками, эти ребята вломили в оголенный фланг и тыл армии фон Клюка. Разыгравшаяся битва стала называться «Чудом на Марне», война на западном фронте перешла из маневренной в позиционную, а фрицы потеряли надежду на победу. А вот русским армиям не повезло. После успехов 1-й армии, Жилинский решает, что коль скоро тевтонов перед 1-й армией не наблюдается, стал быть, они частью драпают за Вислу, а частью отступают к Кёнигсбергу.