— Вытрись, — велела княгиня. — Графин вон возьми, на столике, да мокрой тряпицей почисти. — Это яд? Слизь оттиралась обычной водой, оставляя глубокие, будто от булавки, проколы. — Буду я на тебя, девчонку, еще яд тратить. Так, колдовство мелкое, немощным старушкам в помощь. Мой, Серафима, покойный супруг канцлером берендийским был, много разных штучек после него осталось. Сильнейшие мира сего не могут лишь на штыки полагаться, особенно когда в империи столько вашего брата развелось. Ну чего разнюнилась? Царапину зарастить не можешь? — Я, ваше сиятельство, огнем призвана, не по лекарской части. — Глупости, — сказала княгиня по-французски. — Первоэлемент указывает лишь на источник силы, а не на приложение оной. Скорее ты, мадемуазель, неуч. На правду я не обиделась. — А теперешний канцлер тоже разных штучек в своем распоряжении имеет преизрядно? — Хорошее произношение. Выговор арадский? — В тамошнем пансионе обучалась, к сожалению, не чародейству. — Это и понятно. Женщины в этом мире редко одаряемы силами, потому и учить их не берутся. А на вопрос свой ответ и сама знаешь. Его высокопревосходительство обладает всеми возможностями любому чародею противостоять, а уж темпераментная недоучка ему вообще не соперник. Она бросила быстрый взгляд мне за спину и перешла на берендийский: — Анатоль, внучок мой драгоценный. Обернувшись, я узрела сквозь клубы чадных ароматов фигуру князя Кошкина. — Вы не утомились, гранд-мама? — Утомилась. — Старушка откинулась на подушки. — Отпущу, пожалуй, твою суженую. Эх, молодо-зелено, не все вам при развалине древней сидеть, вам и поворковать охота. Про невесту твою одно скажу: хорошая девочка, чистая. По нраву она мне пришлась. Знаешь что, внучок, подарок я ей сделать желаю. Подойди к шкапчику да подай мне серебряную шкатулку. Князь на цыпочках пересек комнату, скрипнул дверцами и поднес к кровати ларец. Княгиня открыла шкатулку крошечным ключом, который висел у нее на шее, и достала оттуда хрупкий, свернутый в трубочку лист. — Это береста, милая Серафима, на ней начертана аффирмация сего отрока. Отрок на «отрока» поморщился, но почтительно вытянул шею, рассматривая документ. — И с этой минуты, Серафима Карповна, я вручаю вам судьбу и будущность моего внука Анатолия Ефремовича Кошкина. Я молчала, не зная, что ответить, на ощупь береста была гладкой и скользкой. — Гранд-мама, — сказал Анатоль со слезами в голосе, — я и Серафима, мы оба благодарим вас за сей драгоценный дар, за доверие, коим вы удостоили наш союз, за ваше благословение… Он запнулся, будто не в силах справиться с чувствами. — Ступайте, дети, — прошелестела княгиня. — С Богом. Жаль, что в комплекте с аффирмацией шкатулка не шла, неудобство хрустящего подарка я ощутила, оказавшись за дверью спальни. — Желаете сохранить фамильный артефакт у себя? — спросила я князя. — Как залог нашей любви? Мы шли по коридору, и чтоб схватить меня за руку, ему не пришлось даже придвигаться. — Хотя бы наедине оставьте притворство! — Я искренен с вами, Серафима. Что бы ни мешало нам в прошлом, поверьте… Избежать объятий с последующим лобзанием, мне помогла берестяная грамотка. Она хрустнула, я взвизгнула, лакей, шедший шагах в пяти, обернулся на звук, князь, приняв невинный вид, улыбнулся и прошептал: — Моя будешь, шелковая, покорная… Скоро… Уж не знаю, чего ожидала Наталья Наумовна, но, когда я, вернувшись в голубую гостиную, сообщила, что желаю немедленно отправиться домой, личико ее выразило удивленное раздражение. Князь же изъявил мне благодарность за визит и откладывать его окончание не стал. Обратная дорога прошла в молчании. Нянька, не помогая никому раздеться, ушла к себе. — Что ж, прикажете ужин готовить? — вопросила Акулина, появляясь из кухни. — Готовь, — всхлипнула кузина, бросая шубу на пол. — Барышня! — Барыня! Сбежавшие на первый этаж горничные, приняли мою одежду, подняли и отряхнули кузинины меха. — Неплохо бы вздремнуть, — сообщила я в пространство. Аффирмацию я положила в ящик комода и легла на постель. Навья шурудела в своей комнате, будто что-то переставляя. Марты присели у меня в ногах и принялись отчитываться. Домов осмотрели всего три, но первые два находятся в черте города, зато последний — на той самой Цветочной улице, на которой обитает Евангелина Романовна, только в самом конце, понравился им чрезвычайно. Особняк в два этажа, большой сад, пруд, который зимою переоборудовался в каток, а летом мог использоваться как для лодочных прогулок, так и для купаний. — Вам бы самой, барышня, посмотреть. — Ремонт требуется, крыша протекает, да и полы на втором этаже менять придется. — Там последний год не жил никто. — Разруха и запустение. — Ну мы это агенту говорили, чтоб, значит, цену сбить… — Посмотрю, — пообещала я. Они еще успели посетить столярную мастерскую, где выяснили расценки на паркетный набор, и узнать адрес кровельщика, который работал с черепицей. Кажется, мои служанки решение уже приняли и будут меня к нему же подталкивать. — Посмотрю… Я, видимо, задремала, потому что, когда открыла глаза, рядом сидела уже «Маняша». Она держала меня за руки: — Снилось что-нибудь, дитятко? Я пустила с кончиков пальцев силу: — Ничего. — Может, давай вместе попробуем, как раньше? Она попыталась пристроиться на мою подушку, ее шпильки оцарапали мне щеку. Я вскрикнула, рассыпав на одеяло ворох искр. — Барышня Попович пожаловала. — Стоящая на пороге Марта-толстушка, рассмотрев подпалины, всплеснула руками. — Сейчас все приберем, Серафима Карповна. Оставив служанок прибираться, я спустилась к подруге. — Безобразничаешь? — спросила Геля, чмокнув меня в щеку. — От советов отбиваюсь. — От плохих или от хороших? Пожав плечами, я вдруг подумала, что нельзя пренебрегать советом плохого человека только от того, что совет исходит от него. Потому что совет как раз может быть хорошим. — У меня, представь, свободный вечер образовался, — пригласила я Евангелину в гостиную. — Визит к гранд-мамуле пришлось на пораньше перенести. К счастью, кузина была у себя, так что комната оказалась в нашем полном расположении. — И как тебе показалась княгиня Кошкина? — Старая, как горы, и такая же непостижимая. Пересказывая подробности нашей беседы, я улыбалась. — Это у них семейное, аффирмациями разбрасываться? — задумчиво пробормотала Геля, а потом прижала ладонь к груди. — Эльдар. — Он тебя вызывает? — Ты не чувствуешь? Где твой оберег?