– Мы, коммодор Бремер и Полномочный представитель Эллиотт, сим уведомляем население Гонконга, что в соответствии с публичным договором между высшими чинами Поднебесной и Британии остров стал частью владений Королевы Англии, и всем его обитателям следует уяснить: отныне они подданные Ее величества, коим надлежит безропотно исполнять все монаршие установления. Кесри перевел взгляд на незнатных зрителей, собравшихся на холме. Среди них он узнал Фредди, рядом с которым стоял юноша в сюртуке и панталонах. Лицо его как будто было знакомо, но Кесри не мог вспомнить, где видел этого человека. Пушка бабахнула в восьмой раз, когда внимание Полетт привлек великан-заряжающий. Вглядевшись в него, она достала подзорную трубу. – Куда ты смотришь, э? – Вон на того пушкаря. – На какого? Полетт передала трубу Фредди: – На, погляди. Может, узнаешь его. – Да кто он такой? – Смотри, смотри. Фредди приник к окуляру, с добрую минуту разглядывая великана, и лицо его расплылось в улыбке. – Думаешь, это он? Калуа с “Ибиса”? – Возможно, хоть я не уверена. Парад закончился, и на поляну хлынули зрители, чтоб хорошенько рассмотреть английских солдат и сипаев. Полетт дернула Фредди за рукав: – Давай подойдем поближе. Спустившись с холма, они затесались в толпу и остановились ярдах в пятидесяти от пушки. – Да, это он, – сказала Полетт. – Никаких сомнений. И тут гигант посмотрел в их сторону. Осоловелый взгляд его задержался на Полетт, потом переместился на Фредди и вновь на девушку. И тогда вдруг глаза его вспыхнули, на губах заиграла улыбка. Увидев неподалеку Кесри, он чуть заметно качнул головой, словно говоря: ближе не подходите. – Интересно, он знает, что хавильдар – брат Дити? – проговорила Полетт. Калуа как будто прочел ее мысли и теперь чуть заметно кивнул. Полетт улыбнулась: – Да, знает. На другом конце поляны мистер Бернэм с брезгливой гримасой взирал на толпу, окружившую военных. – Нет ни малейшего желания уподобляться этой шушере, – сказал он жене. – Сейчас мы уедем, но сперва я перемолвлюсь с коммодором. – Хорошо, дорогой, я подожду тебя здесь. Мистер Бернэм повернулся к Захарию: – Я могу быть уверен, Рейд, что под вашим приглядом никакой обкуренный придурок не слямзит ридикюль моей супруги? – Будьте благонадежны, сэр. Судовладелец отошел, оставив между миссис Бернэм и Захарием неуютный прогал, который они постепенно сократили, встав почти плечом к плечу. Помолчали. Потом миссис Бернэм сказала: – Давненько мы не виделись, мистер Рейд. Надеюсь, пребываете в добром здравии? – Да, благодарю вас. Они не встречались с новогоднего раута. В Макао Захарий провел пару дней, а все остальное время был на Гонконге, сопровождая мистера Бернэма, начавшего возведение новых построек. – А как вы себя чувствуете, миссис Бернэм? – К сожалению, неважно. Потому-то я и осталась в Макао, когда муж уехал на Гонконг. Врачи сказали, что островной воздух мне вреден и лучше от него воздержаться. Захарий вмиг узнал томную манеру и напускное равнодушие, обычно приберегаемые мадам для светских мероприятий. В прошлом, когда они состояли в тайном сговоре против всех, его восхищала способность миссис Бернэм на публике выглядеть неприступной скалой. Но сейчас этой маской хотели обмануть и его, что было как соль на рану. – Наверное, жизнь в Макао приятна, – сказал он, стараясь не выдать своих чувств. – Говорят, там полно военных, оправляющихся от ран. Затянувшаяся пауза свидетельствовала, что заряд угодил в цель. Наконец миссис Бернэм справилась с собой. – В городе много военных? Я о том и не знала, поскольку даже не выходила из дому. – Неужели? – Захарий ждал этого момента и знал точно, что скажет, подражая вкрадчивой манере, столь излюбленной его собеседницей. – А мне вот случилось на пару дней заехать в Макао, и я, готов поклясться, видел, как вы входили в лавку модистки, что неподалеку от церкви Святого Лазаря. Вообще-то я даже видел, как через час-другой вы оттуда вышли вместе с капитаном Ми. По слухам, модистка иногда сдает комнату. – Мистер Рейд! – Мадам побелела. – На что это вы намекаете? Захарий хохотнул, будто гавкнул. – Полно, миссис Бернэм, передо мной-то нет нужды притворяться. Иль забыли, что мне прекрасно известен ваш лицедейский талант? – Что вы… такое говорите… – запинаясь, пролепетала миссис Бернэм. Скосив взгляд, Захарий увидел, что она укрылась за парасолем. – Он тот самый лейтенант, о котором вы мне рассказывали? – Ответом была мелкая дрожь зонтика, и Захарий чуть мягче добавил: – Не прячьте лицо, миссис Бернэм, не надо. – Поверьте, мистер Рейд… мы просто беседовали… – придушенно проговорила мадам. – Вы же никому не скажете, правда? Капитуляция еще больше смягчила Захария, и он, сам того не желая, задал вопрос, не дававший ему покоя с новогоднего раута: – Но почему – он? Что вы нашли в этом неотесанном мужлане? – Не знаю, – тихо сказала миссис Бернэм. – У меня нет ответа. Но если б можно было вернуться в прошлое, я бы его не выбрала. – Что так? – Мы с ним очень разные. В нем нет расчетливости, он совершенно бесхитростен и руководствуется одним чувством долга. Это покажется странным, но я не встречала другого столь законченного бескорыстника. Захарий криво улыбнулся. – Вы обольщаетесь либо очень наивны, миссис Бернэм. Воякам неведомо бескорыстие. Все они погрязли в долгах и продаются по пятьдесят долларов за штуку. Не верите, спросите мужа – у него их полные карманы. – Нет, Невилл не такой, – спокойно и твердо сказала мадам. Она перевела взгляд на противоположный край поляны, где капитан Ми, опершись на эфес сабли, разговаривал с офицерами. – Вы столь уверены, что он невосприимчив к искусам, как прочие? – Да, абсолютно. – Ладно, поглядим, – усмехнулся Захарий. Он понимал, что подкупить капитана будет непросто, но считал это возможным, игра точно стоила свеч. Чем больше Захарий о том думал, тем важнее казался успех сей затеи, дабы не рухнуло все устройство мира, никому не позволяющее пренебречь законом алчности, этим великим двигателем прогресса, который согласует потребности с доходами и, обеспечивая спрос, справедливо раздает награды самым достойным. В тот день, когда над Гонконгом гремел салют, Комптон прибыл на “Кембридж”. В Тигриной пасти, где так и стоял корабль, стрельба слышалась отчетливо. Все понимали, что англичане празднуют обретение острова, и общее настроение было скверным, но Комптон переживал событие особенно тяжело и, закрыв руками лицо, в бессильной ярости скрежетал зубами. Однако он прекрасно сознавал, что тут ничего не поделаешь: генерал-губернатор Цишань оказался в безвыходном положении, поскольку император предписывал любой ценой изгнать чужаков, но англичане фактически завладели островом, и попытки выдворить их неизбежно разрушили бы огневое затишье. После отказа исполнить их требования британцы могли атаковать Гуанчжоу, что привело бы еще к большим потерям. Оставалось только надеяться, что император, получив доклад, поймет мудрое губернаторское решение избрать путь наименьшего урона. Никто не знал, как откликнется непредсказуемый владыка. В ожидании ответа из Пекина приходилось готовиться к новому столкновению с англичанами. Потому-то Комптон и прибыл на “Кембридж” – он доставил приказ о передислокации к Первому порогу Жемчужной реки. Нил хорошо знал этот своего рода водопад в нескольких ли от Вампоа. На реке было два таких места с отмелями, появлявшимися, а потом исчезавшими. Всякую неделю тамошний фарватер пролегал иначе, и судам с низкой осадкой приходилось нанимать местных лоцманов. Обитая в Вампоа, Нил не раз бывал возле Первого порога, где реку, протекавшую по зеленой равнине, с обеих сторон окаймляли рисовые поля, сады, там и сям разбросанные деревеньки. Пейзаж навевал воспоминания о сельских просторах Бенгалии, сонных и утопающих в зелени. Однако нынче здешние окрестности претерпели разительные перемены. В последний месяц тысячи солдат и рабочих встали лагерем по обоим берегам. На восточном берегу поднялись глиняные стены форта, реку пересекал крепкий настил из огромных бревен, выглядевший дамбой. Для его сооружения вырубили лес на площади в сотни акров; строительные расходы взяли на себя купцы гильдии Ко-Хон, на одну только древесину истратив, по слухам, тысячи серебряных таэлей[95]. При необходимости одна подвижная секция настила открывала проход судам. “Кембридж” миновал эту преграду и тотчас бросил якорь, встав напротив форта; ему отвели роль плавучей огневой точки, защищающей крепления настила к западному берегу. Опробовав разные варианты, офицеры приняли решение развернуть корабль носом в сторону вероятного появления противника, тем самым как бы сузив контуры судна и превратив его в цель меньшего размера. Изъяном этой позиции было то, что она не позволяла использовать бортовые орудия. Для восполнения сего недостатка палубные пушки перетащили на бак. С учетом всей важности носовой батареи в бомбардиры назначили самых опытных матросов, разрешив им набрать орудийные расчеты по своему усмотрению. Одним из первых должность бомбардира получил Джоду, который, к вящей радости Нила, взял его в свой расчет, доверив функции сумбадара, заряжающего. Следующие две недели орудийные команды провели в освоении и оттачивании артиллерийских навыков. Корабельные офицеры, плохо знакомые с организацией стрельб на судах европейской постройки, мало чем могли помочь, и матросы, покопавшись в памяти, составили собственные руководства. Всем заправлял ласкар-маканец[96], некогда служивший на португальском судне, именно он подавал команды мигом занять боевые посты.