– А ты… любил ее? Фредди молчал, наверное, целую вечность. Правда, Полетт потеряла счет минутам, ей казалось, что стрелки ее внутренних часов замерли и время превратилось в нечто иное. Когда Фредди заговорил, она уже почти забыла, о чем спрашивала. – Не знаю, ла. Не могу сказать, любовь это или нет. Наверное, что-то вроде дыма, которым сейчас мы полны. Это сильнее всяких чувств, сродни безумию или смерти. – Почему? Почему – смерти? – Потому что та женщина была наложницей, имуществом моего хозяина. Очень важный человек, Большой брат для мелюзги, как я. Звать Ленни Чан. Только безумец влюбится в женщину Большого брата. Он же всегда узнает, э? – Так и случилось? – Да. Он узнал и прислал своих людей. Они ее убили и утопили в реке. Хотели убить и меня, но я сбежал. Моя мать меня прятала, но они вызнали и убили ее – за меня. – Фредди усмехнулся. – Если б Чан знал, что я здесь, меня бы давно не было в живых. Но он думает, что я мертвый, он не ведает, что я возродился как Фредди Ли. Будем надеяться, он так и не узнает, ла. Рано утром, узнав о выдвижении английских кораблей к Тигриной пасти, Нил и Джоду взобрались на фок-мачту “Кембриджа” и в подзорную трубу наблюдали за боем. Когда китайские батареи на Чуенпи открыли огонь, пара на мачте возликовала, уверенная, что атака англичан будет отбита. Но вот английские орудия начали обстрел укреплений, и уверенность сменилась тревогой. Не веря своим глазам, наблюдатели смотрели, как английские ядра крушат стены фортов Чуенпи и Тайкока, но еще больше их ошеломил штурм, который начали войска, высадившиеся с пароходов, баркасов и ботов. С высоты было хорошо видно, как они ринулись в проем, пробитый в стене, а вот их обходной маневр открылся, лишь когда подразделение сипаев появилось в тылу форта. Тучи пыли и дым скрыли начавшееся побоище, но о нем наглядно свидетельствовали трупы в воде, все прибывавшие числом, однако весь ужас происходящего стал явью, только когда косяки обугленных тел выплыли в пролив. Английские же корабли, судя по всему, не получили ни царапины. Быстрота, с какой все закончилось, поражала не меньше однобокости потерь. По часам Нила, атака началась в девять утра, а уже в одиннадцать британские флаги развевались по обеим сторонам пролива. Единственным оплотом сопротивления оставалась флотилия боевых джонок под командованием адмирала Гуань Тяньпея. В начале боя джонки попали под убийственный огонь противника и, уступая ему числом, отошли в укрытие бухты, отделявшей Чуенпи от Хумэня. Защитой им служила песчаная коса – препятствие, неодолимое для тяжелых кораблей, но отнюдь не страшное для судов с высокой осадкой. Поначалу английская эскадра, занятая одновременным обстрелом Чуенпи и Тайкока, игнорировала китайскую флотилию, но после падения обоих фортов обратила на нее внимание – группа вооруженных пушками ботов двинулась на расправу. Они еще не подошли на дистанцию выстрела, когда рядом с ними возник сияющий железом корпус “Немезиды”. Пароход обогнал боты, на скорости прибыл к косе и, ткнувшись волнорезом в песок, дал залп снарядами, с жутким воем взлетевшими с носовой палубы. Нил догадался, что применено то самое оружие, некогда интересовавшее Чжун Лоу-сы, – ракеты Конгрива, предтечи которых использовались в битве при Бангалоре. Описав дугу в воздухе, они нанесли сокрушительный удар: джонка, в пороховой погреб которой угодила ракета, с оглушительным грохотом взорвалась, и через мгновенье вся бухта была объята пламенем, китайскую флотилию как будто смело огненным потоком. На “Кембридже” затрезвонила рында, подавая команду “По местам стоять, к бою!”. Форпосты Тигриной пасти были в руках англичан, и атака победоносных кораблей на следующую линию укреплений – огневые точки Хумэня и острова Северный Вантун, где стоял “Кембридж”, – казалась неизбежной. Но, как ни странно, корабли отошли к Чуенпи, чтобы забрать ранее высаженный десант. Видимо, наступление отложили на завтра. Вечером, проверив, как сипаи и обозники устроились в трюме, Кесри зашел к капитану Ми, и они поговорили о давешнем бое. Порванный мундир капитана, получившего легкую рану мушкетной пулей, был надет в один рукав, забинтованная рука покоилась на перевязи. – Сочувствую, сэр, – сказал Кесри. – Не стоит, – ухмыльнулся капитан. – Я так даже рад провести отпуск по ранению в Макао. Потери британцев, сообщил он, составили тридцать восемь человек ранеными, убитых нет. У китайцев же погибли почти шестьсот солдат и бессчетно раненых. На Чуенпи захвачено и выведено из строя тридцать восемь тяжелых орудий, на Тайкоке – двадцать пять. С учетом пушек на потопленных джонках и прочих, уничтожено сто семьдесят три орудия противника. – Сипаи себя показали отменно, майор Пратт их превознес до небес. – Правда, сэр? – Кесри знал, что капитан давно мечтает попасть в победную реляцию. – А вас упомянули? Ми покачал головой: – Нет, хавильдар, ни словом. – Может, позже? Ведь завтра снова в бой. – Да кто его знает. Говорят, на Полномочного надавили – мол, заканчивай с войной. Кажется, китайскому командованию уже послана бумага с условиями капитуляции. Не удивлюсь, если нас отправят обратно в лагерь, а начальники продолжат бесконечную переговорную трепотню. Кесри огорченно поежился. Он-то надеялся, что начало полномасштабных действий приведет к скорому завершению всей кампании. И вот нате вам – следующим утром из Хумэня вышла лодка с белым флагом, направлявшаяся к флагманскому кораблю Полномочного представителя. Вскоре было объявлено о прекращении боевых действий, бенгальские волонтеры возвращались на Ша Чау. Всю ночь “Кембридж” впитывал новости и слухи. Но вот размах трагедии уяснился, и взвинченность китайских офицеров и матросов, которых кидало от ярости к глухому отчаянию, достигла предела. Когда пришла весть о роли “черных чужаков” в бойне на Чуенпи, отношение китайских моряков к ласкарам резко изменилось: былая дружба вмиг улетучилась, уступив место холодности, словно Нил, Джоду и другие были в ответе за содеянное сипаями. В открытую о том никто не говорил, что было еще хуже. Нилу даже полегчало, когда Комптон обрушился с обвинениями: – Почему, Нил, почему? Почему твои соотечественники убивают моих, если между нашими народами нет вражды? – Не надо равнять нас с сипаями, Комптон. Мы – не они. При всем желании, мы с Джоду не стали бы сипаями. Да и зачем нам? Знаете, в Индии они убили народу больше, чем где-либо еще. Единственной хорошей новостью было известие, что адмирал Гуань жив. Его сочли погибшим при обстреле джонок, но он сумел добраться до Хумэня. На рассвете поступил приказ адмирала: “Кембриджу” срочно сменить позицию. Едва развиднелось, корабль отошел от острова Северный Вантун и встал возле огневой точки на другой стороне пролива. Команда готовилась к неизбежному бою. Ранним утром в проливе появились три английских фрегата, и матросы “Кембриджа” заняли боевые посты. Но англичане почему-то развернулись и ушли. И только позже стало известно о возобновлении переговоров между мандаринами и британским Полномочным представителем. Вскоре выяснилось, что у англичан имелся еще один повод для прекращения боевых действий: едва начались переговоры, как судно с грузом Ланселота Дента подняло якорь и, миновав Тигриную пасть, направилось к Гонконгу. Все прекрасно понимали, что за перемирием стоит купец Дент – мохк хау хаак сау, кукловод за ширмой. Разумеется, он щедро проплатил английских военачальников, чтоб обеспечить безопасность своего груза. – Вот что получается, когда войну затевают торговцы, – с горечью сказал Комптон. – Сотни жизней зависят от мздоимства. Вечером он совершил ездку через пролив и, наведавшись в Хумэнь, вернулся со сногсшибательным известием: генерал-губернатор Цишань капитулировал, приняв все требования захватчиков, включая выплату компенсации в шесть миллионов серебряных долларов за конфискованный опий. Он также согласился передать англичанам под их базу остров, который те уже давно вожделели, – Гонконг, в китайских официальных бумагах именуемый “Гора Красное Кадило”. Соглашение о том будет составлено в ближайшее время. Последствия боя на Чуенпи проявились почти сразу. В одну ночь уйма лодок заполонила гонконгскую бухту, точно мусор, вынесенный вдалеке прогремевшим штормом. Однако это были не те маркитантские лодки, что ежедневно приходили из Коулуна, предлагая провиант, безделушки и другие товары, но сампаны-развалюхи, доверху груженные домашним скарбом – кухонной утварью, циновками, печками и тюками с одеждой. На изогнутых бамбуковых навесах сидели собаки, кошки и куры, а впереди грудились выводки ребятишек с привязанными к спинам досками, чтоб не утонули, если вдруг свалятся за борт. Казалось, плавучее население прибывает вместе с приливом. Каждую ночь накатывали волны лодочного люда, и Полетт, проснувшись утром, видела, что сампанов вокруг “Редрута” стало еще больше. Фредди, теперь ежедневно навещавший питомник, был на короткой ноге с новоявленными переселенцами. – Это мой народ, э? – говорил он. – Моя мать была лодочницей, я вырос среди даньцзя[94]. – Но почему их так много? – спрашивала Полетт. – Чем их привлек Гонконг? – В Гуандуне очень неспокойно. Лодочный народ встревожен. Оставаться нельзя, э? Говорят, Гонконг отдадут англичанам. Лодочники считают, здесь им будет безопаснее. Вскоре кое-кто из новичков, перебравшись на сушу, стал где попало возводить лачуги и халупы. Берег, с которого Полетт начинала подъем к питомнику, уже не был безлюден. Сперва в дальнем краю его появилась одиночная хибара, а через неделю вокруг нее выросла целая деревушка. Обитатели ее выглядели миролюбиво, однако Полетт обрадовалась предложению Фредди сопровождать ее в подъеме на холм и приняла его не колеблясь. Меж тем англичане тоже расширяли свое присутствие на Гонконге. Каждый день туда-сюда сновавшие боты и баркасы доставляли с военных и торговых судов, бросивших якорь в бухте, солдат, матросов, судовладельцев и экскурсантов. Остров наводнили бригады маркшейдеров, измерявших склоны холмов и вбивавших колышки. Однажды в питомнике появилась группа из полудюжины официального вида мужчин, вооруженных землемерными циркулями и мерными лентами. Они поинтересовались, кому принадлежит участок, и ответ Полетт, что он арендован мистером Пенроузом, их, похоже, удовлетворил. – Что-то слишком много вопросов, ла, – после ухода землемеров сказал Фредди. – Может, они хотят оттяпать землю? Полетт будто ударили под дых. – Нет! – воскликнула она. – Это невозможно! – Люди говорят, англичане, получив остров, заграбастают все, что им понравится. Коренные жители острова, коих осталось всего четыре тысячи, сказал Фредди, очень обеспокоены недавними переменами. Спокон веку Гора Красное Кадило считалась гибельным местом, где властвуют хвори и разрушительные смерчи. В прошлом народ с материка избегал Гонконга как чумы и жалел его обитателей, приговоренных влачить существование на бесплодном острове, лежавшем под несчастливой звездой. А теперь вдруг сия звезда стала путеводной. Старожилы боялись, что англичане отберут у них землю и дома. Некоторые были так напуганы, что распродали имущество и перебрались на материк. – Может, поговорить с землевладельцем, э? Вдруг он захочет продать участок? Через пару дней Хорек сообщил, что помещик нанес визит на “Редрут” и предложил выкупить землю под питомником и примыкающий к ней участок, общей площадью два акра, запросив тридцать испанских долларов. Хорек ухватился за выгодное предложение и уже внес аванс в пять долларов. В день, когда с формальностями было покончено, в паланкине он совершил редкое для себя восхождение к питомнику и, оглядевшись, сказал: – Вы здесь отменно поработали, Полетт, и заслужили владение этой землей. – Простите, сэр? – Еще не смекнули? – улыбнулся Хорек. – Я купил ее для вас, это ваше приданое.