Каден задумался. Хин учили его управлять пульсом и дыханием. Ему едва исполнилось одиннадцать, когда он двое суток подсчитывал каждый удар сердца. Но всему есть пределы. – Только если не придется бежать. – Бежать не придется, если все пройдет по плану. – А что за план? – После восьмидесяти шести тысяч ударов открой свою камеру ключом. – Восемьдесят шесть тысяч? – Сутки. За дверью сразу окажешься в маленькой нише. Дождись стражника, выйди из ниши и убей его. Сердце Кадена отбило два частых удара, прежде чем он усилием воли вернул его к прежнему ритму. – Как? – Как коз убивал, – ответил Тан. – Перережешь горло. Страх и смятение рвали в клочья спокойствие Кадена. – Ишшин – воины, – заметил он. – Ишшин уверены, что ты заперт, безоружен и беспомощен. Они знают, что я опасен, и ко мне приставили дополнительную охрану. А ты… – Он покачал головой. – Тебя они не боятся. – Что дальше? – спросил Каден, отгоняя образ крепко зажатого в руке ножа и раскрывающейся под острием теплой плоти. – Тебе приносит пищу тот же стражник, что охраняет эту часть тюрьмы. С его смертью путь будет свободен. Выжди еще четыре тысячи ударов сердца и иди. – Куда идти? Тан ножом полоснул себя по предплечью, оставил тонкий кровавый след. В свете фонаря порез казался черной полоской тени. Обмакнув в кровь палец, монах начертил на шершавом камне карту. Каден следил за возникающими на стене разветвлениями коридоров и лестниц. – Здесь твоя камера. – Тан указал на клетку в конце длинного прямого коридора, затем ткнул в квадрат куда больше. – А здесь гавань. – Гавань? – удивился Каден. – Ишшин нуждаются в снабжении, и не все можно доставить через кента. Здесь есть подземная гавань, выбитая морем. Ты пойдешь туда. – Разве ее не охраняют? – В устье охраняют, – ответил Тан, – но они не ожидают побега. Ты заберешься на судно, причаленное к каменному молу, спрячешься среди бочек и будешь ждать меня. С отливом судно уйдет, и мы с ним. – А труп? – спросил Каден, ощущая, как вспотели ладони. – Труп стражника, которого мне придется убить? – Смена караула не совпадает с приливами и отливами, – объяснил Тан. – Когда его придут сменить, мы уже будем в море. Сейчас у причала нет других судов для погони. Каден нахмурился. Слишком много возможностей споткнуться: прокрасться по коридорам Мертвого Сердца, отыскать тайную гавань, забраться на корабль, скрываться от всех глаз, пока крепость не останется далеко позади… – А кента? – спросил он. – Почему не уйти через кента? – Не будь глупцом. Грот с кента ишшин охраняют, как никакой другой. – Он кивнул на кровавую карту. – Запечатлел? Минуту Каден вглядывался в линии и изгибы, в квадратики и ответвления, затем кивнул. Тан основанием ладони стер чертеж, оставив на камне лишь красноватое пятно. Закончив, он отдал Кадену ключ и нож. – А зачем выжидать? – спросил Каден. – Почему, убив стражника, не двинуться сразу в гавань? – Чтобы смена караула наверху успела занять посты. Жизнь ишшин расписана по минутам. Выждав четыре тысячи ударов, ты, по всей вероятности, застанешь верхние помещения пустыми. Каден обдумал сказанное: – Не слышу большой уверенности. – Уверенности и нет. Если кого-нибудь встретишь, опусти голову, спрячь глаза. – А Тристе где? Как нам ее вытащить? – Никак. Каден медленно вздохнул: – Они ее убьют. – По всей вероятности. – Мы могли бы увезти ее с собой. Где двое, там и трое. – Нет, – покачал головой Тан. – Риск слишком велик. Уже из того, что видел, ты должен был понять: девушка не то, чем кажется, а видел ты не более десятой части. Она опасна и непредсказуема. – Но мы ведь еще можем что-то от нее узнать, – резко возразил Каден. – О кшештрим, о заговоре. – Уйми сердце! – прорычал Тан. – Все решает точный расчет времени. Каден проверил свой пульс, чуть задержал удары и только потом прошипел: – Она что-то знает. – Знает, – согласился Тан, – но нам не скажет. Матол жестко на нее давил, жестче, чем стал бы я на его месте. Она для нас бесполезна. Монах покачал головой. Каден хотел возразить, но Тан поднял руку: – Если ты выдержишь сроки, коридоры должны быть пусты, но, как ты сам заметил, «должны» не значит «будут». Один, в ишшинском наряде, ты, может, и проскользнешь. Если потащишь за собой Тристе, тебя заметят сразу. Риск слишком велик, а награда ничтожна. Он не дал Кадену времени поспорить – развернулся, открыл дверь и шагнул в коридор. – Ты считаешь? – спросил он, не оборачиваясь. Каден вслушался в медленный перестук у себя в груди. – Начал, – ответил он. – Не сбейся. Второго шанса не будет. * * * Это была не ошибка. Ошибки происходят от неведения или небрежности, от неумения или просчета. Ошибки – это сбои мышления. Здесь было другое, много хуже. «Больше похоже на полное безумие», – думал Каден, нащупывая путь по коридорам и выставив перед собой нож так, словно грозил им нескончаемой тьме. Он заставил себя молча и неподвижно отсидеть посреди камеры десять тысяч ударов сердца, прежде чем начать движение. Ключ, как и обещал Тан, повернулся в замке, хотя от скрежета волосы у Кадена встали дыбом. Смутный свет собственных глаз обрисовал ему стены и мелкую лужицу на полу. Двигался он медленно и осторожно, но чем больше стремился к тишине, тем больше шумов ловил вокруг. По коридорам метались сквозняки, ветер шуршал по неровностям камня. Со всех сторон разом доносился звон капель. За этой капелью или из-под нее слышался гул, похожий на шум волн или прилива, но этот звук был так тих, что мог быть и порождением его фантазии. Все двери в коридоре были окованы железом, одни запреты, другие приоткрыты, но все одинаковы: дерево и железо, дерево и железо. «Уведите его вниз! – прорычал Матол. – Заприте рядом с кшештрим». Значит, и Киль где-то в этом же бесконечном коридоре. Киль знает выход. Пусть желание спасти Тристе сумасшествие или глупость, но из всех миллионов аннурцев она одна была здесь, в Мертвом Сердце, и только ей он мог помочь. Конечно, Тан прав, девушка опасна, но Кадена она выручила, и плохим был бы он правителем, если бы начал свое правление, бросив ее у ишшин на бесконечные пытки. Если Киль здесь, если он знает другой выход, может быть, сумеет вывести и Тристе. Через сотню шагов Кадену попалась дверь, непохожая на другие. Обычную раму выбили из проема, перехваченное железными полосами дерево заменили стальной плитой, висевшей на петлях толщиной с запястье Кадена. Запирали плиту пять широких стальных засовов, вставленные в металлические скобы, – такие удержали бы разъяренного быка. На металле виднелись длинные потеки, морская соль разъела поверхность, покрыла ее хлопьями ржавчины, и с виду дверь готова была рассыпаться, но, нажав на нее ладонью, Каден ощутил прочность камня. Каден не мог судить о толщине плиты, но, как видно, ржавчина не проникла вглубь. Медленно выдохнув, он переключил внимание с коридора на собственный разум. В нем засел страх, колючий и цепкий, как шип горного куста в новом балахоне, но Каден не сумел понять, боится он ишшин, которые могут появиться в любую минуту, и Матола или того, кто ждет за дверью. Он принялся работать с эмоцией, освобождаясь от нее с каждым выдохом. Выслушать пленника он должен в ясном уме. Надо успокоиться. «Вот пол, – говорил он себе, ощущая босыми подошвами холодные скользкие камни. – Вот свет моих глаз». В будущем таилась угроза, но он жил не в будущем. «Вот ставень, – сказал он себе, сдвигая металлическую заслонку на зарешеченном оконце в стальной двери. – Вот окно в темноту». Сквозь открывшуюся щель он уловил шорох ткани о ткань, потом влажный нездоровый кашель. Звуки приближались. – Еще один гость? Сначала Каден услышал голос – тот же четкий выговор, запомнившийся ему по встрече с Килем несколько дней назад. Потом в щели появилось темное от грязи лицо, глаза на нем сощурились, встретив в полной темноте слабый свет радужек Кадена. Киль скользнул по нему взглядом, осмотрел коридор за его плечом: – Где Рампури и Экхард?