Кстати заметить, уступить он мог просто затем, чтобы поскорее выставить меня из кабинета и вновь усадить за главный труд. Работая на совесть, мы с Кудшайном неплохо продвинулись вперед – особенно сейчас, приступив к основной, согласно моим догадкам, части текста. Уверена, весь генеалогический и географический материал со второй таблички окажется ужасно информативным позже, когда у нас будет шанс побеседовать с кем-нибудь из географов и попробовать выяснить, существует ли хоть часть земель, описанных древними, в реальном мире. Но как сюжет… как сюжет это, пожалуй, интересно не более «Книги Гепанима» со всеми ее «родословиями». История Пели куда увлекательнее, хоть я и опасаюсь, как бы в тех строках, которых нам не удалось прочесть, с ней не стряслось чего-либо ужасного. Скажу откровенно: будь это любой другой текст, я с превеликой радостью опубликовала бы его, оставив в спорных местах множество вопросительных знаков и сносок с признаниями, что не понимаю, как это интерпретировать. Ну да, не то, чтобы именно с превеликой: подобные вещи всю жизнь меня раздражали, но легкое раздражение я бы как-нибудь да пережила. Но в данном случае… нет, тогда я просто на глаза людям показаться более не смогу. Все ожидают от нас небывалого, а наложенный на нас лордом Гленли обет молчания лишь разжигает общее любопытство – на что лорд, уверена, и рассчитывает. Не знаю даже, смогу ли заставить себя обратиться за помощью к гранпапá (допустим на минутку, что эрл мне это позволит). Да, понимаю, каким взглядом смерит меня гранпапá, если я в том признаюсь, но вот, поди ж ты: по-моему, мы с Кудшайном непременно должны справиться сами. Между тем, я уже начинаю думать, что иного выбора нет: придется продираться сквозь текст напролом, выписывая все мыслимые сочетания символов со всеми возможными вариантами их прочтения, пока не отыщу все возможные осмысленные интерпретации. Сегодня я упомянула об этом, и Кора немедля взялась подсчитывать точное количество возможных сочетаний (думаю, с тетушкой Натали они поладили бы великолепно), но я сказала, что результата знать не хочу: он меня только обескуражит. Сказать по правде, дело не в математике. Если мы с Кудшайном намерены держать темп, обещанный мной лорду Гленли, я не могу позволить себе увязнуть в этой задаче на неделю. Нужно двигаться дальше: возможно, по ходу дела что-нибудь да прояснится. Табличка IV. «Сказ о Рождении на Свет» переведено Одри Кэмхерст и Кудшайном И вот настало нелегкое время: настал час детенышам выйти на свет – тот час, когда яйцо дрогнуло и дало трещину. Треснула скорлупа не в одном месте, но сразу в трех: три яичных зуба пробили ее в один и тот же миг. Прочь отлетели осколки разноцветного яйца, и три детеныша расправили крылья. Три сестры вместе раскололи общую скорлупу, а в самой ее середине, меж ними, оказался их брат. Самшин была всех выше и мускулистее, а чешуя ее сверкала златом, как солнце. Второй была Нахри – сестра в зеленой, словно вода, чешуе. Третьей была Ималькит – сестра в чешуе лазоревой, словно небо. Эктабр же был всем им братом, а чешуя его была черной, словно ночь[12]. Так один детеныш был брошен, два детеныша были покинуты, три детеныша оставлены матерью в дикой глуши. Так четыре детеныша остались одни, на собственном попечении. Расправили они крылья, и Движущееся Непрестанно их высушило. Вышли они из скорлупы, и Стоящее Незыблемо послужило им опорой. Подняли они лица к небу, и Озаряющее Мир ниспослало им благословение. Там, в глуши, и стали они расти. Их сытые, заботливо накормленные собратья росли медленно и, выйдя из яиц, сами могли откладывать яйца лишь через многие годы, но четверо, жившие среди голого камня, росли не по дням – по часам: год, как покинули скорлупу, а с виду от взрослых не отличишь. В дикой глуши и создания жили дикие, больше похожие на зверей, чем на людей. Вместо того чтоб ходить прямо, они бегали на четвереньках, пищу поедали сырой, а речи не знали, ибо в разговорах между собой не нуждались. Знали лишь То, Что Без Остановки Движется, То, Что Стоит Незыблемо, и То, Что Весь Мир Озаряет, но даже для этих троих не имели названий. И вот дошла до людей весть о странных чудовищах в дикой глуши, о созданиях, с виду выглядящих, будто люди, но обделенных разумом. Дошла весть об этих четырех и до Хасту. Собрал тогда мудрый Хасту, прозорливый Хасту, шикнас[13] Хасту вместе охотниц и так им сказал: – Не знаю, кто это, люди ли, впавшие в звериную дикость, или звери, принявшие облик людей, но, боюсь, появление их всем нам грозит бедой. Послал он охотниц в глушь, на поиски четверых. Искали они, искали, но не нашли никого. Храбрая Самшин, заметив их издали, смекнула, что ей, и сестрам, и брату следует спрятаться. Многотерпеливая Нахри, изучившая окрестные земли, смекнула, где их не найдут. Хитроумная Ималькит, сложив камни один на другой, устроила из них стену, а стену ту завалила спереди сухими ветвями, чтоб ее не заметили. Тем временем тихий Эктабр молил в уме Движущееся Непрестанно направить охотниц дальше, а Стоящее Незыблемо молил укрыть их от чужих глаз, а Озаряющее Мир молил защитить их. Так их и не нашли. Тогда Хасту в другой раз послал охотниц на поиски, и в третий раз отправил их на охоту, и в четвертый раз пошли охотницы в глушь. Ходили они, искали, и вот охотница по имени Тайит нашла четверых. Чешуя их блестела на солнце, а Тайит увидела золотистое, зеленое, лазоревое и черное, да прямо туда, где прятались четверо, и пришла. Предложила Тайит им мяса, зажаренного на огне, предложила им сорванный с дерева плод. Сестры с братом съели предложенное, подивились этакому угощению, без слов посоветовались, без звука друг с дружкою согласились и отправились с Тайит туда, где стоял ее дом. Выйдя из скорлупы, они в один год выросли, точно взрослые, а речи выучились всего за одну луну, а звериные повадки забыли и стали такими же, как все люди вокруг. В те дни на свете еще не было ни храмов, ни жречества, ни святилищ, ни алтарей. Обычаи людей хранили старейшие из братьев[14]. Старейшие братья вели счет дням, вели счет зимам, вели счет годам, а значит, они и решали, когда детенышу придет время встать на крыло. Пошла Тайит к Хасту и спросила его: – Как нам считать года этих четверых? Они появились на свет меньше двух лет назад, а совсем уже выросли. Теперь они овладели и речью, так не пора ли принять их в круги? Или им дожидаться этого еще многие годы? – Я вел счет дням, – отвечал Хасту, – и прошло их – всего ничего. Может, большими они и выросли, но к приему в круги еще не готовы. Между тем сестры с братом учились жить жизнью людей. Самшин показала себя непревзойденной охотницей, а Нахири была исключительно терпелива в поисках пищи, а Ималькит мастерила силки да копья, а Эктабр перевязывал раненых. Со временем явились к Хасту и другие, и так сказали ему: – Теперь-то уж точно настало время принять этих четверых в круги. Пока они остаются детенышами, нам нет никакого проку от их даровитости. Но осторожный Хасту ответил: – Со дня их рождения не прошло и трех лет. Время еще не настало. Тогда храбрая Самшин поразмыслила и сказала сестрам и брату: – Давайте докажем Хасту, что мы готовы. Покажем ему, как широки наши крылья. Однако Нахри возразила: – Нет, так его не убедить. Не поверит он, что мы готовы, пока не пройдет должное время. Тогда Ималькит сказала: – Придется нам ждать, или искать другой способ убедить Хасту. Вместе построили они хижину, и Эктабр, сев в ней напротив Хасту, завел с ним беседу о духовных делах, а сестры тем временем отправились в холмы. Там отыскали они растение, листья коего, хоть непригодны для пищи, являют собою доброе снадобье. Нарвали они тех листьев и с ними вернулись назад. Хасту по-прежнему сидел в хижине напротив Эктабра. Бросил Эктабр листья в огонь, и дым их, наполнивший хижину, Хасту умиротворил. Тогда сестры с братом спросили его, не настало ли время принять их в круги, и Хасту ответил: – Да. И все люди ответ его слышали[15]. Из дневника Одри Кэмхерст 7 семиниса Думаю, из-за нашего эпоса все это и произошло. Мы наконец-то добрались до обещанных во вступлении трех сестер с братом, появившихся на свет из одной скорлупы, что, разумеется, и обратило мысли Коры в сторону нашего гостя, также появившегося на свет из яйца. К делу она подошла в обычной своей манере, иными словами – появилась рядом, словно бы из ниоткуда, и задала вопрос. (Уверена, ее привела к нему цепочка логических умозаключений, но нам, не посвященным в ход ее мыслей, вопрос показался совершенно спонтанным.) Мы с Кудшайном как раз горячо обсуждали слово со следующей таблички, которое, на мой взгляд, следовало передать выражением «опериться» или «встать на крыло» – именно так говорится о птенцах, достигших определенной стадии развития и готовых подняться в воздух. Вот тут-то Кора ни с того ни с сего и спросила: – А сколько у тебя сестер? Я поначалу решила, что обращается она ко мне, и ответила: – Только одна. Ее зовут Шарлоттой, а в кругу семьи – Лоттой, и она младше меня. Кстати, я думала пригласить ее в гости на день-другой, если твой дядюшка не будет возражать. – Я уверена, будет, – без колебаний сказала Кора. Точно таким же образом кто-либо другой машинально ответил бы: «Я уверена, не будет», – поэтому я не сразу поняла, что, на ее взгляд, лорд Гленли приезда Лотты категорически не одобрит. – Однако я спрашивала не тебя, а Кудшайна, – добавила Кора, прежде чем мне удалось хотя бы раскрыть рот. Отошедший к окнам, где мог расправить крылья, ничего не задев, Кудшайн сложил их за спиной и повернулся к ней. – У меня сестра тоже только одна, Теслит. Но мы с ней одного возраста, так как появились на свет из одной кладки, – сказал он, легонько захлопав крыльями от удивления. – Правда, не из одной скорлупы. Кора наморщила лоб. – Только одна сестра? Я думала, из драконианских кладок рождается множество женских особей и, самое большее, одна мужская. Отчего же у тебя так мало сестер? Кудшайн, прекратив хлопать крыльями, крепко прижал их к спине. – Одна сестра, да. А что ты думаешь об этом знаке? Как по-твоему, права Одри насчет его значения? Столь очевидная попытка увести разговор в сторону, разумеется, завершилась полным провалом. – Откуда же мне знать? – ответила Кора. – Тебе ведь известно: на самом деле я прочесть этого не могу. Какова же причина тому, что сестра у тебя только одна? С остальными что-то случилось? – Кора, – многозначительно сказала я, вмешиваясь в разговор. – Я хотел бы вернуться к работе, – чуточку громче, чем прежде, сказал и Кудшайн, еще сильнее, до боли, прижав крылья к спине. – А этот разговор мы, возможно, продолжим позднее. Казалось, Кора окаменела всем телом, как статуя. – Неправда. На самом деле ты не хочешь об этом говорить и надеешься, что я махну на все рукой и забуду. – Кора…