– Но я не забуду. Почему ты не хочешь ответить? – Кора! Окрик потряс до утраты дара речи не только ее, но и меня саму. Какое-то время Кора взирала на меня, кипя от возмущения и обиды, а затем стремительно вышла из библиотеки и хлопнула на прощание дверью. Не поднимаясь с кресла, я со стоном уткнулась лбом в сложенные перед собою локти. – Мне так жаль, Кудшайн. Я… Мне следовало поговорить с ней или… или еще что-нибудь в этом роде. Насколько Кора бывает прямолинейна, Кудшайн уже знал, но что она со своей прямотой невзначай угодит ему в самое больное место, мне даже в голову прийти не могло. – Не извиняйся, – сказал он, и, подняв голову, я увидела, что его крылья мало-помалу расслабляются, обмякают. – Беречь меня от подобных вопросов – вовсе не твое дело, – продолжал Кудшайн. – Чтобы предотвратить их, я должен был принять к тому меры сам. А я… – теперь его крылья печально поникли, – а я справился с ситуацией из рук вон плохо. И ждать от него обратного вряд ли стоило. Я ведь понимаю, как странно ему читать о древнем прошлом – о прошлом, древнем даже для аневраи, таком знакомом, но в то же время совершенно чужом. Пока мы трудились над «Сказом о Рождении на Свет», я ни на минуту не забывала об осторожности в выборе выражений и интонаций, поскольку была твердо уверена, что тема окажется для него крайне болезненной. Но Кора-то этого не знала… и вот результат. – Ничего, все перемелется, – со вздохом сказала я. – Давай продолжим работу. Однако Кудшайн даже шага к столу не сделал. – Кто-то должен пойти к Коре, поговорить с ней. Я бы и сам, но… – крылья его приподнялись и снова печально поникли (будь передо мной человек, то был бы тяжкий вздох сожаления). – Но я пока не настолько с нею знаком. Подруга она, скорее, тебе, чем мне. Могу ли я считать Кору подругой? Честно сказать, не знаю. Странная она девица… нет, не девица, молодая женщина: раз уж самой мне не нравится, когда меня называют девицей, называть так других выходит нечестно. Что же до сути наших отношений… да, пожалуй, кос нам с нею друг другу, как с Лоттой, не заплетать, и многое из того, что нравится мне, Кора на дух не переносит, однако лишиться ее помощи было бы жаль. Не только оттого, что она страсть как полезна, нет. Мало-помалу работа с Корой начала приносить мне радость, а значит, ее, наверное, вполне можно считать подругой. – Даже не знаю, что ей и сказать, – ответила я, но из-за стола все-таки поднялась. Кудшайн надолго задумался. – Ответь на ее вопрос, – наконец решил он. – Думаю, она хоть немного, да успокоится, только сам предпочел бы сейчас не затрагивать этой темы. То есть, его родных… Не сомневаясь, что ослышалась, я в изумлении уставилась на него, однако Кудшайн сдержанно кивнул в сторону двери. Отправившись на поиски Коры, я обнаружила ее в коридоре второго этажа, на любимой банкетке у окна. Колени она подобрала к груди, левую ладонь крепко зажала под мышкой, а на палец правой руки снова и снова наматывала прядь волос. Шаги мои она наверняка слышала, но взгляда подчеркнуто не подняла. Будь это Лотта, я пристроилась бы на другом краю банкетки, но Кора, особенно когда не в духе, не любит, чтоб к ней подходили так близко. – Прости, – заговорила я, остановившись поодаль. – И Кудшайн тоже просит его извинить. Он… родные для него – очень больная тема. Кора, по-прежнему глядя в окно, вновь намотала локон на палец. – Тогда почему же он не сказал этого прямо? – Сказал, только на свой манер. Драконианский язык жестов не таков, как у нас – то есть, во многом от нашего отличается. Помнишь, как он прижал крылья к спине? Это и значило, что вопрос ему неприятен. Кора гневно сдвинула брови. – А мне-то откуда было об этом знать? Что ж, справедливый вопрос… – Действительно, неоткуда. Если б я вовремя догадалась… а хочешь, хотя бы сейчас об их поведении тебе расскажу? Кудшайн прекрасно говорит по-ширландски и знает множество наших обычаев, однако порой его поведение не похоже на наше. Вот, например, поднять брови, когда удивлен или чем-то заинтересован, он не может, так как бровей у него нет. А я, если захочешь, могу объяснить, на что обращать внимание. Кора слегка успокоилась… но лишь слегка. Думаю, выдавить объяснение на глине и вручить ей было бы куда легче, чем высказать его вслух. Случившееся с сестрами Кудшайна меня, по большому счету, не касается, но именно поэтому мне, наверное, и труднее рассказывать эту историю, чем ему самому. Сколько лет мы с ним знали друг друга, прежде чем он хоть словом о ней обмолвился? А ведь к тому времени гранмамá меня в общих чертах с нею уже познакомила. Но я много раз слышала от людей бездумные, легкомысленные замечания по ее поводу и жутко боялась, как бы Кора тоже не ляпнула чего-либо подобного. Конечно, Кудшайна рядом не было, но опасений (пусть преждевременных, так как ни я, ни Кора еще не сказали ни слова) это вовсе не умаляло. Глупость, конечно, с моей стороны: ведь Кудшайн сам велел рассказать ей обо всем. Я прислонилась плечом к стене, коснулась виском штукатурки и смежила веки. – О драконианской эволюции тебе известно? У эрла книг о драконианах обнаружилось немного, что для человека, собравшего столько предметов их древней культуры, довольно странно, но после того, как приезд Кудшайна стал делом решенным, Кора выписала из столицы целую охапку томов и читала их со всем прилежанием. – Лабильность развития, – отвечала она, – означает, что существенные изменения в условиях инкубации яиц потомства по сравнению с условиями инкубации яиц родителей могут повлечь за собою мутации. – Да. Потому Кудшайн и способен провести здесь какое-то время, не чувствуя страшного дискомфорта. Большинство дракониан приспособлены к жизни на очень больших высотах и, следовательно, климат, считающийся среди нас куда менее суровым, переносят плохо. Но Кудшайн появился на свет в краях, расположенных много ниже, в более мягком климате. Потому его чешуя не такова, как у прочих дракониан – к примеру, он, в отличие от остальных, не линяет, и… Словом, различий множество, но для тебя они, если только ты не намерена всерьез заняться драконоведением, вряд ли интересны. Главное вот в чем: его мать решила пойти на огромный риск и отложить яйца очень далеко от тех мест, где родилась сама – можно сказать, на грани их жизнеспособности. Это заставило Кору забыть об обиде. – Но это же очень опасно? – спросила она, повернувшись ко мне лицом. – Да. Сестра у Кудшайна только одна, потому что остальные не выжили. Кладка вышла большой, из целых шести яиц, и два зародыша погибли еще в скорлупе. Еще две его сестры не пережили злокачественных мутаций. Согласно расхожему мнению, лабильность развития означает, что развитие организма всегда идет в сторону приспособления к новым условиям, но это вовсе не так, и чем значительнее различия в условиях, тем выше риск. Кудшайн, в общем и целом, здоров, хотя порой ему трудно бывает дышать. А вот его единственная уцелевшая сестра здоровьем очень слаба: сказать откровенно, если б не доктора, она бы, скорее всего, тоже не выжила. Кора вновь съежилась, склонила голову книзу, и негромко сказала: – Мне приходило в голову, что все они могли погибнуть. Потому я и спросила. Подумала: если так, значит, между нами есть кое-что общее. Тут у меня перехватило дух. Все это время я знала, что Кора живет под опекой лорда Гленли, но разве пыталась выяснить, отчего? Нет, нет и нет. Конечно, могла бы сделать вид, будто опасалась затрагивать столь деликатную тему: пусть, дескать, она сама в свое время расскажет… но это будет неправдой. На самом же деле мне, целиком поглощенной работой над переводом, поинтересоваться жизнью Коры даже в голову не пришло. Выходит, бездумной и легкомысленной оказалась не она, а я. Долгое время я размышляла, не зная, что на это ответить, и, наконец, сказала: – Обычно Кудшайн предпочитает об этом не говорить. Если вдруг передумает, сам даст понять. Но… если хочешь рассказать мне о родителях, с радостью выслушаю. Кора вновь подняла взгляд на меня. – У тебя умирал кто-нибудь из родных? – Только дедушка, – ответила я. – То есть, первый бабушкин муж, с которым я в кровном родстве. Но умер он еще до рождения моего отца, так что это, наверное, не в счет. – Не в счет, – подтвердила Кора. Мне вдруг стало обидно, хотя я была с ней абсолютно согласна. – Да, мне хотелось бы знать, на что обращать внимание в его поведении, – продолжила Кора после недолгих раздумий. – Иначе я снова чем-нибудь обижу его, а мне этого очень бы не хотелось. Не удержавшись, я оглянулась назад – в сторону лестницы и библиотеки. – Прямо сейчас? – Нет, – ответила Кора. – Сейчас я хочу посидеть здесь немного… ну а сама поступлю точно так же. Я вопросительно приподняла брови. – Сама дам понять, – видя мое недоумение, пояснила она, – если захочу рассказать. Ну, о родителях. Еще ни разу в жизни я так не стыдилась здоровой, благополучной, любящей семьи! И потому, одернув ничуть не нуждавшееся в этом платье, сказала: – Тогда… если с тобой действительно все в порядке… Кора пожала плечами и снова потянулась к тому же локону. – Нет. Не все. Но это пройдет. Таким образом, меня явно спроваживали прочь, однако без неприязни. Спустившись вниз, я вернулась к Кудшайну и нашим табличкам, и весь остаток дня работалось нам великолепно… но все это непременно нужно записать, чтобы не ускользнуло из памяти. Да, внимание к людям дается мне куда хуже, чем Лотте, но это вовсе не повод опускать руки. Пятнадцатью годами ранее Отправитель: Кудшайн Получатель: Обитель Крыльев Под сиянием солнца, на незыблемо твердой земле, приветствую вас, в Обители Крыльев старейшие! Сам же, пристыженный, смиренно опускаю пред вами крылья. Дипломатом, представляющим весь наш народ, я оказался негодным. Да, моя мать отложила яйца в том месте, что могло бы позволить ее потомству уверенно чувствовать себя за стенами Обители, но это лишь сообщает мне физическую способность путешествовать по миру с меньшими неудобствами. Знаний, умений и мудрости эта способность мне не прибавляет. Сегодня я подвергся первому испытанию на поприще дипломатии и с позором его провалил. Я потерпел неудачу, и из-за того пострадала Теслит.