– Знаю, что ты хочешь сказать, – папа бросил дырявый носок в свой ящик, – и ответ – нет. – Но почему? Что плохого в том, чтобы еще раз попробовать операцию? – Мы не заставим ее проходить через это, – сказал папа. Он имел в виду кохлеарный имплантат11, в который попала какая-то зараза, и его пришлось удалить. – Дот и так вполне счастлива. – Но операция может помочь! – Подрастет – сама решит. – Тогда может быть уже поздно, – не отступала мама. Папа смотрел на нее сверху вниз. – Ты слишком беспокоишься. – Он наклонился к маме и поцеловал глубокую морщинку между бровями. Потом нос. Потом губы. Соф брезгливо скривила губы. И зря, потому что мама отвернулась от папы к стене. Этой ночью я тоже пялилась в стенку – разве уснешь, когда нервы натянуты как струны. На следующее утро я вскочила с кровати, не дожидаясь будильника, и, мистер Харрис, вы, может, знаете, каково это – собираться, когда руки трясутся, словно в лихорадке. В статье говорилось, что на первом свидании вы угощали Алису чизбургером с фигурной картошкой, и, возможно, вы делали что-нибудь романтическое – например, пили шоколадный коктейль из одного стакана с двумя трубочками. Журналист писал, что вы познакомились на бейсбольном матче – вам было восемнадцать, и вы были подающим, а она отплясывала в группе поддержки. И десять лет вы ее любили по-настоящему, а потом зарезали. В школе Лорен заметила меня возле кабинета рисования и примчалась галопом. В кои веки мне было чем поделиться! Меня так и распирало от смеха, пока она тащила меня за руку в пустой кабинет. Там на стенах висели картины, подоконник был сплошь уставлен банками с кистями. Пахло сыростью и чем-то еще. Глиной, что ли. – Ты слыхала про Макса? – начала я, ухмыляясь во весь рот. Ничего не могла с собой поделать. – Господи, Лор, я страсть как хотела все рассказать. Еще вчера позвонила бы, да мама отняла телефон и заставила драить туалет. – Так вот почему ты не отвечала! А я названивала, названивала. Сто сообщений оставила, – голос у нее был расстроенный. И вид тоже. Она все заправляла пряди черных волос за уши, а они там не держались, потому что были слишком короткими. – Что случилось? – медленно спросила я. – Тебе это не понравится. – Она вытащила из кармана свой телефон и уставилась на экран, колупая пальцем губу. – Макс послал эту фотку Джеку, – прошептала она. – А Джек разослал всем. Всем! Лорен повернула экран ко мне, и сердце у меня ушло в пятки. Я как подкошенная рухнула на стул. Фотография. На фотографии я – глаза зажмурены, волосы веером по одеялу и крупным планом мои голые груди. Лорен, утешая, погладила меня по плечу. – Зато сиськи у тебя классные. По-видимому, да, классные. Стоило пройти по коридору, как раздавался восхищенный свист и мальчишки, совсем незнакомые, пялились на меня. И тот длинный парень остановил меня возле физкультурного зала и говорит таким противным голосом: – Где же ты до сих пор от нас пряталась? Меня аж передернуло. А я нигде и не пряталась. Сидела в тех же самых классах той же самой школы три года подряд. Писала в тетрадках. Слушала учителя. Болтала с Лорен на игровой площадке. И вдруг ни с того ни с сего все принялись рассматривать меня на уроках, вглядываться в меня в раздевалке, следить, как я покупаю сэндвич с сыром в столовке. Будто я делаю нечто особенное. Нечто занимательное. Я, конечно, хотела внимания, но не такого же. Когда прозвенел последний звонок, я вздохнула с облегчением. Небо затянули серые облака, похолодало. Уткнув нос в поднятый воротник пальто, я торопливо шагала мимо нетбольной12 площадки. Макс появился впереди у школьных ворот. На нем была голубая куртка, которая очень шла к его загару. Он стоял, поигрывая футбольным мячом, сумка лежала на земле возле ног, обутых (к вашему сведению) в белые кроссовки, что категорически запрещено у нас в школе. И причесался он старательно – короткие темные волосы слегка приподняты спереди. Слов нет, выглядел он классно. Но это ничего не значит. Совершенно ничего не значит, твердила я себе снова и снова, а в груди что-то дрожало и прыгало, будто туда угодила долгоножка. Группа любопытных девчонок притормозила неподалеку. Я протопала мимо Макса, не отрывая взгляда от выхода и, скорее всего, задрав нос. – Зои! Подожди! Я так круто повернулась, что поймала ртом прядь собственных волос. Макс от неожиданности выронил мяч – мой гнев, видите ли, удивил его. – Ты когда меня снял? – Я решительно наступала на него, правда, не слишком быстро – школьная юбка-то у меня узкая. Девчонки ахнули, пять ртов открылись разом. Макс переминался с ноги на ногу. – Что-то не припомню, чтобы у тебя был телефон. – Телефоны есть у всех, – с запинкой ответил он. – И я тебе говорил, что снимаю. Да не психуй ты, – он отважился улыбнуться. – Подумаешь, велика беда. – Не учи меня! – рявкнула я. – И не ври. Ты и словом не обмолвился о том, что собираешься снимать. Макс, ухмыляясь, наклонился ко мне. От него пахло лосьоном после бритья и жевательной резинкой. – Да говорил я, говорил. Ты просто не помнишь. Я же не виноват, что ты не умеешь пить, – он нахально подмигнул. – Ну, ей-богу, ты ж была пьяная вдребезги… – Все это видели, все! – дрожащим от ярости голосом продолжала я. – Вся школа! Как ты посмел? Кто дал тебе право? Только потому что ты у нас такой популярный? Поэтому, да? Думаешь, можешь делать все, что пожелаешь? Макс нетерпеливо покачал головой. – Ничего подобного. Не будь дурой. – Нет, я не дура. Это ты дурак! Решил, что можешь отделаться одной улыбочкой? Ну, еще бы – сам великий и могучий Макс Морган! – Я смерила его презрительным взглядом. – Я тебя умоляю… – Ты просто прелесть, когда сердишься, – прошептал Макс. Досадливо фыркнув, я двинулась было прочь, но Макс схватил меня за руку: – Послушай, я не виноват, понимаешь? – Я хотела возразить, но Макс торопливо продолжил: – Правда, не виноват. Я послал фотку только Джеку. Это он разослал фотку… – А ты сделал фотку, если на то пошло! – огрызнулась я. – Без спроса! Пошел дождь, крупные капли кляксами расплывались на моем пальто. – Ну, прости меня. Я заглажу свою вину. Я выдернула руку. – И каким же образом? Взгляд Макса потеплел. Он хотел что-то сказать, но тут трое его друзей в прилипших к спинам рубашках подбежали к велосипедному навесу. – Договариваешься о новой фотке? – завопил Джек, отстегивая свой велосипед. Макс вскинул руки, будто его застукали на месте преступления. – Признаюсь, виноват! – Я не виню тебя, дружище. Выглядела она прелестно. Макс пожал плечами, вся его самоуверенность в мгновение ока вернулась назад. – Да, неплохо. Он снова подмигнул и убежал. И на этом, мистер Харрис, я сегодня заканчиваю: как я стою под дождем и смотрю на Макса, а он запрыгивает к Джеку на багажник, и оба с хохотом вылетают за школьные ворота. В следующий раз я расскажу вам про то, что было в Ночь костров13, и, уж поверьте, вы будете потрясены. И не бойтесь, вам не придется долго ждать продолжения. Вот я поговорила с вами, и на душе полегчало; может, и вы что почувствовали. Честное слово, у меня все сердце за вас изболелось – сидите там взаперти, и никаких вам развлечений. Одна надежда, что я ошибаюсь насчет вашей тюрьмы, и в соседней с вами камере сидит дружелюбный заключенный. Дай бог, чтобы это был разговорчивый насильник с кучей веселых историй в запасе. Зои Сказочная ул., 1 Бат 3 ноября И снова здравствуйте, мистер Харрис! Время перевели на зимнее, темнеет теперь на час раньше. Нам-то с вами это без разницы – когда мы с вами беседуем, вокруг всегда тьма-тьмущая. Я тут подумала: может, теперь, когда стражники перевели часы, вы ужинаете при ярких звездах, и луна встает раньше. Хотя, держу пари, им это и в голову не пришло. Да и заключенным наверняка до лампочки – что 3, что 5, что 7 часов вечера, все едино. Когда один час как две капли воды похож на другой и так с утра до ночи, время растворяется, исчезает. А вот когда меня наказали после прошлогодней вечеринки у Макса, время и не думало исчезать. Сентябрь полз черепашьим шагом, а октябрь и вовсе застыл на месте. После переполоха с той фоткой все улеглось, и школа вернулась к обычной жизни. И, если вам интересно, к мусорному баку я и близко не подходила. С Кареглазым мы тоже ни разу не пересеклись. Несколько недель все шло тихо-мирно. Разве что мама с папой постоянно цапались из-за того, что папа поздно возвращался из больницы от дедушки. Поначалу мама оставляла папе ужин на тарелке в микроволновке, но однажды взяла и выкинула все в мусорное ведро, и, мистер Харрис, наверное, я с этого и начну. Часть четвертая Папа удивленно взирал на пустую микроволновку. – В шкафу банка фасоли, – обронила мама. Папа потянул носом воздух. Может, почуял запах мяса под соусом, которое мы ели на ужин. Или той котлетины, которую Соф пыталась стащить для Черепушки и уронила на пол. Папа достал из ящика консервный нож, вздохнул: – Дедушке не лучше. Мама словно не слышит, сидит, не отрывая глаз от экрана ноутбука. Папа вывалил фасоль на тарелку, и на одну секундочку мне показалось – вот сейчас выскочит из банки мой Биззл, синий, мокрый, весь в соусе. Улыбнувшись про себя, я принялась за домашнее задание – хотелось закончить поскорее и засесть за очередную главу рассказа. – Как вообще прошел день, народ? – попытался завязать разговор папа. – Средне, – пробормотала мама. – Надо думать, все лучше, чем мой. – Мы не соревнуемся, Саймон. – А я ничего и не говорю. Просто у меня выдался не денек, а черт знает что. Я, кстати, хотел тебе рассказать. – Папа потыкал кнопки на микроволновке и смотрел на медленно вращающуюся тарелку.