– Это ведь… женская одежда, да? – спросил один из гномов. Шелли сглотнула. Ну почему они заявились сейчас, когда Ангвы, как назло, нет рядом? Ее улыбка творила чудеса – она на всех действовала успокаивающе. – Ну и что? – дрожащим голосом спросила она. – Что такого? Хочу и ношу. – А эти штуки… в ушах… – Ну? – Просто… моя матушка никогда бы… тьфу, гадость! Да еще и на публике! А если сюда дети зайдут? – Даже лодыжки торчат! Не стыдно? – спросил второй гном. – Я буду жаловаться капитану Моркоу! – сказал третий. – Не думал, что доживу до этого дня! Двое из гномов гневно потопали в раздевалку. Третий поспешил за ними, но, поравнявшись со столом, задержался. Глаза у него блестели. – Э… э… красивые лодыжки, – выдавил он и убежал. Четвертый гном дождался, пока остальные уйдут, и робко приблизился к столу. Шелли всю трясло. – Попробуй только что-то сказать про мои ноги! – рявкнула она и погрозила пальцем. – Э-э-э… – Гном быстро огляделся и наклонился поближе. – А это у тебя… помада, да? – Да! И что с того? – Э-э-э… – Гном наклонился еще ближе, снова огляделся, на этот раз заговорщически, и прошептал… вернее, прошептала: – Дашь попробовать? Ангва и Моркоу шли сквозь туман и молчали. Разве что Ангва время от времени сухо командовала: «Направо» или «Налево». Потом она остановилась. До сих пор запах Дорфла – вернее, отчетливый запах лежалого мяса и коровьих лепешек – вел их напрямую к бойням. – Он свернул вот в этот переулок, – сказала Ангва. – Но это же совсем не по пути. И ускорил шаг… а еще тут сильно пахнет людьми и… сосисками? Моркоу перешел на бег. Когда где-то собиралось много людей и пахло сосисками, это означало, что на подмостках Анк-Морпорка скоро разыграется очередная сценка из уличной жизни. В переулке столпился народ. Он явно толпился там уже какое-то время, потому что в задних рядах маячила знакомая фигура с лотком. Фигура отчаянно вытягивала шею, чтобы разглядеть, что же там такое происходит. – Что случилось, господин Достабль? – спросил Моркоу. – О, приветствую, кэп. Тут голема поймали. – Кто поймал? – Да просто какие-то ребята. Вот только что молоты принесли. Перед Моркоу стояла плотная стена тел. Он выставил перед собой руки, вклинился между двух зевак, а потом оттеснил их в стороны. Толпа, ворча и охая, расступалась перед ним, как водоем перед бывалым пророком. Дорфла приперли к стенке. К нему осторожно приближались трое детин с молотами. Как в любой уличной заварушке, никто не хотел наносить первый удар, опасаясь, что второй прилетит прямо ему в голову. Голем пригнулся и заслонился табличкой, на которой было написано: Я СТОЮ 530 ДОЛЛАРОВ. – Ну конечно! – сказал ближайший детина. – У вас одни деньги на уме! Табличка вдребезги разбилась под ударом молота. Детина снова замахнулся – и чуть не кувыркнулся назад, когда не смог сдвинуть молот с места. – Конечно, у них одни деньги на уме. У них же ничего нет, кроме цены, – спокойно сказал Моркоу и вырвал молот из рук у детины. – Ты что это творишь, приятель? – Ты не вправе нас останавливать! – промямлил тот. – Все знают, что они неживые! – Зато я вправе арестовать тебя за умышленную порчу имущества, – сказал Моркоу. – Один из них прикончил того священника! – Прошу прощения? – переспросил Моркоу. – Если они неживые, как же они могут совершить убийство? Вот меч, к примеру, неживой, – он вытащил из ножен меч; сталь взрезала воздух с почти шелковым шелестом, – и уж конечно, ты не будешь винить меч, если кто-то его в тебя вонзит. Детина свел глаза в кучку, неотрывно глядя на острие меча. Ангва давно знала Моркоу, но до сих пор поражалась. Он не угрожал этому парню. У него такого и в мыслях не было. Меч просто служил ему… аргументом. Очень увесистым. Только и всего. Моркоу очень бы удивился, узнав, что это можно воспринять как-то иначе. «Только очень непростой человек может быть таким простаком», – подумала она. Детина нервно сглотнул. – С этим не поспоришь, – сказал он. – Да, но… им нельзя доверять, – сказал другой молотобоец. – Они вечно всюду шарятся и помалкивают. Кто знает, что они замышляют? Он пнул Дорфла. Тот слегка качнулся. – Тише, тише, – сказал Моркоу. – Это я и пытаюсь выяснить. А вас тем временем попрошу разойтись… Третий здоровяк, который только недавно приехал в город, воспринял слова Моркоу как руководство к действию. Он вызывающе поднял молот и открыл было рот, чтобы сказать: «Сейчас как разойдусь!», но замер, когда услышал над ухом рычание. Рычание было очень тихое, почти неслышное, но какие-то его обертона проникали прямо в позвоночник и нажимали там на древний рычаг под названием «первобытный ужас». Здоровяк повернул голову. Миловидная девушка в доспехах Стражи дружелюбно ему улыбнулась. То есть приподняла уголки рта, обнажив зубы. Он уронил молот себе на ногу. – Вот и славно, – сказал Моркоу. – Я всегда говорил, что добрым словом и улыбкой можно добиться большего, чем просто добрым словом. Собравшиеся посмотрели на него с тем выражением, с каким люди всегда смотрели на Моркоу, когда осознавали невероятное: он и вправду верит в то, что говорит. Это осознание действовало на всех совершенно ошеломляюще. Толпа развернулась и поспешила прочь из переулка. Моркоу повернулся к голему, который стоял на коленях и пытался собрать осколки своей таблички. – Пойдем, Дорфл, – сказал он. – Мы тебя проводим. – Вы что, рехнулись? – спросил Крюк и попытался захлопнуть дверь. – Думаете, он мне после такого нужен? – Этот голем – ваша собственность, – сказал Моркоу. – Его пытались разбить. – Вот пусть бы и разбили, – сказал мясник. – Вы что, не слышали, о чем весь город говорит? Таким, как он, под моей крышей не место! Он снова попытался закрыть дверь, но Моркоу подставил ногу. – Тогда я буду вынужден обвинить вас в правонарушении, – сказал Моркоу. – А именно в загрязнении улиц. – Да вы шутите, что ли? – Я никогда не шучу, – сказал Моркоу. – Никогда, – подтвердила Ангва. Крюк яростно замахал руками. – Пускай проваливает на все четыре стороны. Мне на бойнях только убийцы не хватало! Забирайте его себе, раз вы так за него трясетесь! Моркоу взялся за дверь и с усилием распахнул ее. Крюк попятился. – Вы пытаетесь подкупить стража закона, господин Крюк? – Вы вообще в своем уме? – Я всегда в своем уме, – сказал Моркоу.