– …убраться отсюда подобру-поздорову, – закончил Шнобби. Этот звук сделал то, чего можно было бы добиться разве что ледяным душем и двумя пинтами черного кофе. Колон огляделся. Прямо сейчас он отчаянно нуждался в прачечной. – Где это кричали? – спросил он. – Вроде вон там, разве нет? – Мне показалось, что там! В тумане все направления были неотличимы друг от друга. – Думаю… – медленно произнес Колон, – думаю, что нам надо немедленно пойти и написать об этом рапорт. – Согласен, – сказал Шнобби. – В какую сторону? – Да неважно. Побежали отсюда, в общем. Огромные заостренные уши констебля Водослея дрогнули, когда над городом прокатился рев. Он слегка наклонил голову, вычисляя, в какой стороне и как далеко находится его источник. А потом запомнил то, что слышал. Рев донесся и до штаб-квартиры Стражи, хотя по пути частично увяз в тумане. Он влился в настежь открытую голову голема Дорфла и заплясал там, эхом отражаясь от глиняных стенок, проникая в трещинки, пока крошечные, почти незаметные глазу крупинки не пришли в движение. Пустые глазницы таращились в стену. Никто не услышал ответного вопля, который вырвался из мертвого черепа, потому что не было ни рта, способного его произвести, ни сознания, способного его породить. И все же в ночь унесся отчаянный крик: ГЛИНА ОТ ГЛИНЫ МОЕЙ, НЕ УБИЙ! НЕ УМРИ! Сэмюэлю Ваймсу снились улики. Он скептически относился к уликам. Инстинктивно им не доверял. Улики только сбивали с мысли. Не доверял он и людям, которые могли взглянуть на случайного прохожего и с важным видом заметить, обращаясь к своему спутнику: «Ах, мой дорогой друг, мне нечего сказать об этом господине, кроме того, что он каменщик, левша, несколько лет провел на торговом флоте, а теперь находится в стесненных обстоятельствах», а потом пуститься в высокомерные рассуждения о мозолях, походке и пыли на ботинках, в то время как совершенно не исключено, что прохожий одет в старую одежду, потому что возился на заднем дворе и собственными руками строил площадку для барбекю, татуировки он набил, потому что был семнадцатилетним и пьяным[15], и его укачивает даже на мокрой мостовой. Что за надменность! Что за презрение к человеческому опыту во всем его хаосе и многообразии! С уликами та же история. Следы на клумбе? Их запросто мог оставить мойщик окон. Леденящий душу крик среди ночи? Кто-то спустил ноги с кровати и напоролся на расческу. Реальный мир слишком реален, чтобы заботливо разбрасывать подсказки. В нем слишком много всего происходит. Чтобы докопаться до истины, какой бы невероятной она ни была, недостаточно отбросить все невозможное; задача куда сложнее – отбросить все возможное. В этом и заключается работа стражника: набраться терпения, задавать вопросы и смотреть в оба. Ходить по улицам, разговаривать с людьми и в глубине души отчаянно надеяться, что преступник не выдержит и сам явится с повинной. События минувшего дня теснились в голове у Ваймса. Тяжело топали големы, сумрачные и печальные. Отец Трубчек помахал ему, а потом у него взорвалась голова, и Ваймса обдало словами. Господин Хопкинсон лежал в собственной печи, и изо рта у него торчал кусочек гномьего хлеба. А големы все шли и шли в гробовом молчании. Шел и Дорфл, подволакивая ногу, и слова вились возле его распахнутой головы, как пчелиный рой. А посреди всего этого плясал мышьяк, маленький зеленый человечек, который что-то бормотал и противно хихикал. В какой-то момент Ваймсу показалось, что один из големов закричал. После этого сон начал таять, слой за слоем. Големы. Печь. Слова. Священник. Дорфл. Големы идут, и весь сон сотрясается от грохота их шагов… Ваймс открыл глаза. – Взз-ффф, – сказала леди Сибилла и перевернулась на другой бок. Кто-то барабанил в дверь. Ваймс, у которого в голове до сих пор стоял туман, приподнялся на локтях и вопросил в сумрак ночи: – Сколько сейчас, по-вашему, времени? – Дзинь-дзинь-дон! – раздался жизнерадостный голосок со стороны туалетного столика. – Ох, только не это… – В Анк-Морпорке пять часов, двадцать девять минут и тридцать одна секунда. Чужие деньги считать – не разбогатеть. Хотите, я прочитаю вам расписание на сегодня? А пока я это делаю, почему бы не потратить пару минут на то, чтобы заполнить документы? – Что? Какие документы? Ты о чем вообще? В дверь продолжали стучать. Ваймс вывалился из кровати и зашарил по комнате в поисках спичек. Наконец ему удалось зажечь свечу, и он то ли сбежал, то ли скатился по длинной лестнице в холл. Ночным гостем оказался констебль Посети. – Сэр, с лордом Витинари беда! Ему совсем худо! – За Джимми Пончиком уже послали? – Так точно, сэр! На улице туман держал героическую оборону против рассвета, и казалось, что весь город поместили в шарик для пинг-понга. – Я к нему заглянул сразу же, как заступил на смену, смотрю – а он лежит в отключке! – Может, он просто спал? – На полу, сэр? В одежде? К тому времени, когда Ваймс, запыхавшийся и с отчаянно ноющими коленями, ввалился в комнату к патрицию, стражники уже уложили его на кровать. «Да уж, – думал Ваймс, взбираясь по лестнице, – это не то что в славные времена патрульной службы. Тогда мы с бандитами могли полгорода пробежать в горячке погони». И добавил про себя со смесью гордости и стыда: «И ведь ни один шельмец так меня и не догнал». Патриций еще дышал, но лицо у него было такого цвета, что, казалось, сейчас даже смерть пойдет ему на пользу. Ваймс оглядел комнату. В воздухе висела знакомая дымка. – Кто открыл окно? – строго спросил он. – Я, сэр, – ответил констебль Посети. – Перед тем как за вами отправиться. Подумал, что ему нужен свежий воздух… – Он был бы свежее, если бы ты оставил окно закрытым, – сказал Ваймс. – Так, ладно. Пусть все – все до единого, ясно? – кто сегодня был во дворце, через две минуты соберутся в зале. И сбегайте за капралом Задранцем. И капитану Моркоу сообщите. «Я встревожен и растерян, – подумал он. – А в такой ситуации главное – встревожить всех остальных». Он принялся расхаживать по комнате. Не нужно было большого ума, чтобы догадаться: Витинари встал и направился к письменному столу, за которым, судя по всему, какое-то время работал. Свеча на столе догорела. Чернильница перевернулась – видимо, он ее задел, когда рухнул со стула. Ваймс макнул палец в чернила и понюхал. Потянулся к перу, заколебался, достал кинжал и осторожно подцепил перо лезвием. Никаких подозрительных зазубрин не было видно, но Ваймс аккуратно отложил перо в сторону. Пусть Задранец изучит. Он взглянул на бумаги, лежавшие на столе у патриция. К удивлению Ваймса, он увидел не строчки текста, а тщательно выполненный рисунок. На нем был изображен шагающий человек, составленный из множества маленьких шагающих фигурок. В итоге получалось что-то вроде соломенного чучела – такие каждый год плетут дикие племена, живущие возле Пупа, когда празднуют единение с природой и во имя торжества жизни сжигают эту самую жизнь на костре. На голове у составного человечка была корона. Ваймс отложил лист и сосредоточился на столешнице. Он осторожно провел по ней рукой – быть может, Витинари занозился? Потом присел на корточки и осмотрел стол снизу. Снаружи мало-помалу светало. Ваймс зашел в обе комнаты по соседству и убедился, что там отдернуты шторы, потом вернулся в комнату Витинари, задвинул шторы, закрыл дверь и боком пошел вдоль стен, высматривая проблески света, которые могли бы указать на украдкой проверченную дырочку. Что еще? Отравленная щепка в половице? Ядовитые дротики сквозь замочную скважину? Он снова раздвинул шторы. Вчера Витинари пошел на поправку. А сегодня выглядел хуже прежнего. Кто-то добрался до него ночью. Но как? Медленнодействующий яд – очень хитрое орудие убийства. Если хочешь кого-то отравить, надо найти способ давать ему дозу каждый день. Да нет, не надо, вдруг понял Ваймс. Куда изящнее найти способ, чтобы жертва каждый день принимала яд сама. Ваймс порылся в бумагах. Витинари явно полегчало, раз он встал и дошел до стола, но именно здесь он снова потерял сознание. Мазать ядом щепку или гвоздь нет смысла. Он же не будет напарываться на них снова и снова… Из-под горы бумаг выглядывала книга. Из нее торчало множество закладок, в основном из обрывков старых писем. Есть что-то, что он делает каждый день? Ваймс открыл книгу. Каждая страница была испещрена рукописными символами. Мышьяк должен как-то попасть в организм. Дотронуться до него недостаточно. Или достаточно? Бывает такой мышьяк, который проникает через кожу? Внутрь точно никто не входил. Ваймс был в этом почти уверен. С едой и питьем, скорее всего, тоже все было в порядке, но пускай Детрит еще раз сходит на кухню и побеседует с поварами, у него это хорошо получается.