Когда Рукисила добрался до нижней ступеньки, молот опустился в первый раз. Когда он мчался по полу, засыпанному пеплом, а другие рабочие спешили за ним, молот опустился во второй раз. Когда он наконец добежал до Диббука, молот опустился в третий раз. В глазах голема погас свет. Бесстрастное лицо пересекла трещина. Молот поднялся, чтобы опуститься в четвертый раз… – Всем пригнуться! – завопил Рукисила. …и от голема остались одни черепки. Когда грохот затих, хозяин кузни встал и отряхнулся. Пол был усеян кусками глины и мелким крошевом. Молот сорвало с креплений, и теперь он лежал на наковальне в груде того, что осталось от голема. Рукисила с опаской поднял обломок ноги, откинул в сторону, снова наклонился и извлек из-под осколков табличку. Он прочитал: СТАРИКИ ПОМОГЛИ НАМ! НЕ УБИЙ! ГЛИНА ОТ ГЛИНЫ МОЕЙ! СТЫД. ПОЗОР. Мастер заглянул Рукисиле через плечо. – Зачем он это сделал? – А мне почем знать? – огрызнулся Рукисила. – Ну просто он сегодня днем принес чай, как ни в чем не бывало. Потом отошел куда-то на пару часов, а теперь вот… Рукисила пожал плечами. Голем – это голем, тут и добавить нечего, но он вспомнил безучастное выражение, с которым Диббук ложился под молот, и его передернуло. – Я слыхал, хозяин лесопилки на Колиглазной улице думает продать своего голема, – сказал старший по цеху. – Он пустил все запасы красного дерева на спички или еще что-то такое учинил. Хотите, я разузнаю подробности? Рукисила вновь посмотрел на табличку. Диббук всегда был немногословен. Он руками хватал докрасна раскаленное железо, кулаками отбивал мечи, чистил плавильную печь, к которой человек и приблизиться не мог… и не говорил ни единого слова. То есть, конечно, говорить он не умел, но у Диббука всегда был такой вид, как будто ему не очень-то и надо. Он просто работал, и все. Столько слов одновременно он не писал еще ни разу. Эти слова дышали черной тоской. Они звучали бы как отчаянный крик – если бы тот, кто их писал, был бы способен его исторгнуть. Нет, ну что за ерунда! Эти истуканы не способны на самоубийство. – Хозяин! – позвал старший по цеху. – Так что, мне узнать насчет нового голема? Рукисила отбросил табличку и с облегчением увидел, что она разбилась о стену. – Не надо, – сказал он. – Просто прибери здесь все. И почините скорее этот проклятый молот. Сержант Колон, совершив над собой недюжинное усилие, все-таки смог высунуть голову из сточной канавы. – Ты… ты как там, ваше капральшество? – пробормотал он. – Ох, не знаю, Фред. Чья это рожа? – Моя, Шнобби. – Слава богам! А я уж испугался, что моя. Колон завалился обратно. – Мы лежим в канаве, Шнобби, – простонал он. – В грязи. О-о-о… – Все мы барахтаемся в грязи, Фред. Но иные из нас глядят на звезды… – Не знаю, что до других, Шнобби, а я гляжу только на твою физиономию. Уж поверь, лучше бы это были звезды. Поднимайся давай… После нескольких неудачных попыток они все-таки смогли принять вертикальное положение – в основном благодаря тому, что хватались друг за друга. – Где-де-де-де-де мы, Шнобби? – Ну, из «Барабана» мы точно ушли… Что это за тряпка у меня на голове? – Это туман, Шнобби. – А что это за ноги там внизу? – Думаю, это твои ноги. Мои при мне. – Ладно. Ладно. Ох… Сержант, я, кажется, страшно напился. – Напился по-королевски, да? Шнобби осторожно ощупал свой шлем. Кто-то нацепил на него бумажную корону. Наконец поиски увенчались успехом: Шнобби нашарил за ухом окурок. Они были на той неприятной стадии опьянения, когда, всласть повалявшись в канаве, уже чувствуешь, как к тебе неумолимо подступает трезвость, но ты до сих пор пьян, и это все только усугубляет. – Сержант, как мы сюда попали? Колон почесал было в затылке, но прервался, не выдержав грохота. – Я думаю… – сказал он, перебирая лохмотья своей кратковременной памяти, – думаю… кажется, мы собирались штурмовать дворец и требовать того, что принадлежит тебе по праву… Шнобби поперхнулся и выплюнул окурок. – Но мы же не стали этого делать, правда? – Ты кричал, что обязательно надо туда пойти… – О боги… – простонал Шнобби. – Но, кажется, тебя в следующий миг вывернуло наизнанку. – Ну хоть что-то хорошее. – Вырвало тебя, правда, на Хапугу Хоскинса. Но он об кого-то споткнулся, когда пытался нам врезать. Колон вдруг похлопал по карманам. – И у меня все еще остались деньги из копилки, – сказал он. Тут очередное облачко воспоминаний заволокло сияющий небосвод забвения. – Где-то три пенса осталось… От таких новостей Шнобби чуть не протрезвел. – Три пенса? – Ну слушай… когда ты начал заказывать всем дорогущее пойло за свой счет… в общем, у тебя не было денег, так что мне оставалось либо платить самому, либо… – Колон провел пальцем по горлу и прохрипел: – Кхххх! – Ты хочешь сказать, что мы устроили в «Барабане» Счастливый Час? – Не то чтобы счастливый и не то чтобы час, – с тоской в голосе проговорил Колон. – Скорее уж Сто Пятьдесят Минут Экстаза. Я даже не знал, что джин продается пинтами. Шнобби попытался сфокусировать взгляд на тумане. – Сержант, никто не пьет джин пинтами. – Я тебе весь вечер это талдычил, а толку? Шнобби втянул носом воздух. – Мы где-то возле реки, – сказал он. – Я думаю, нам надо… Неподалеку заревели. Низко и протяжно, как воет очень встревоженная серена. Такой рев можно услышать на скотном дворе в беспокойную ночь. Он все тянулся и тянулся, а потом оборвался так внезапно, что саму тишину застал врасплох.