Моркоу подошел к голему. Его глаза горели слабым оранжевым светом. – Ты убил отца Трубчека? – спросил он. ДА. – Видишь? – сказал сержант Колон. – Тут и думать нечего! – Зачем ты это сделал? – спросил Моркоу. Нет ответа. – А господина Хопкинсона в Музее хлеба? ДА. – Ты забил его до смерти железным ломом? – спросил Моркоу. ДА. – Погоди-ка, – вмешался Колон. – Ты же вроде говорил, что его… – Не надо, Фред, – сказал Моркоу. – Дорфл, почему ты убил этого пожилого господина? Нет ответа. – А разве должна быть какая-то причина? Папаша мой всегда говорил: не доверяй големам, – сказал Колон. – В два счета обернутся против тебя. – Они кого-нибудь убивали? – спросил Моркоу. – Если и не убивали – это не значит, что они об этом не задумывались, – хмуро ответил Колон. – Папаша говорил, что он как-то работал с одним големом, и тот все время на него таращился. Стоит повернуться, а он тут как тут… все смотрит и смотрит. Дорфл глядел прямо перед собой. – Посвети ему свечой в глаза! – предложил Шнобби. Моркоу вытащил на середину комнаты стул и уселся напротив Дорфла, задумчиво катая между пальцами сломанную спичку. – Я знаю, что ты не убивал господина Хопкинсона, и не думаю, что ты убил отца Трубчека, – сказал он. – Думаю, он уже умирал, когда ты его нашел. Думаю, ты пытался его спасти. На самом деле я почти уверен, что смогу это доказать, если посмотрю на твою шхе… Сияние из вспыхнувших глаз голема озарило всю комнату. Он шагнул вперед, воздев кулаки. Шнобби выстрелил из арбалета. Дорфл поймал стрелу на лету. Протяжно застонал металл, и стрела превратилась в раскаленный стальной штырь с утолщением в том месте, где за нее схватился голем. Но Моркоу уже зашел ему за спину и откинул ему макушку. Голем повернулся, размахнулся штырем, словно дубинкой, и тут у него в глазах угас свет. – Вот она, – сказал Моркоу и поднял вверх пожелтевший свиток. В конце Ничегоподобной улицы стояла виселица, где правонарушители – или, по крайней мере, люди, признанные таковыми, – некогда покачивались на ветру, воплощая собой торжество правосудия, а спустя некоторое время еще и превращаясь в наглядные пособия по базовой анатомии. Когда-то родители приводили сюда своих детишек – чтобы наглядно показать им ужасающую и трагичную судьбу, которая ждет всех, кто осмелится преступить закон или просто окажется не в том месте не в то время. Дети смотрели на обезображенный остов, висящий на цепи, выслушивали суровые наставления, а потом (поскольку дело все-таки происходило в Анк-Морпорке) обычно восклицали: «Ух ты! Здорово!» – и приспосабливали труп под качели. За минувшие годы город выработал менее зрелищные и более эффективные способы расправляться с теми, кого считал лишним, но ради соблюдения традиций на цепь повесили довольно правдоподобный деревянный манекен. Иногда какой-нибудь недалекий ворон пытался выклевать ему глаза и улетал с укороченным клювом. Ваймс похромал к этому манекену, с трудом переводя дыхание. Беглец мог к этому времени быть где угодно. Угасли даже те жалкие крохи дневного света, что просачивались сквозь туман. Ваймс встал около виселицы, слушая ее скрип. Ее специально соорудили так, чтобы она скрипела. И верно: какой толк от публичной демонстрации возмездия без зловещего скрипа? В более тучные годы даже нанимали старика, чтобы он с помощью веревки заставлял виселицу поскрипывать, но теперь за это отвечал механизм, который надо было заводить всего раз в месяц. С искусственного тела капала вода. – Ну ладно, не очень-то и хотелось, – проворчал Ваймс и развернулся, чтобы вернуться тем же путем, которым пришел. Спустя десять секунд блужданий он обо что-то споткнулся. Это был деревянный манекен, торчащий из канавы. Когда Ваймс вернулся к виселице, на ней раскачивалась пустая цепь, позвякивая в тумане. Сержант Колон постучал голему по груди. Раздался гулкий звук. – Все равно что цветочный горшок, – сказал Шнобби. – Как же они ходят, если они, по сути, горшки горшками? Почему они не трескаются? – И мозгов у них, как у горшков, – сказал Колон. – Слыхал я, был один голем в Щеботане, которому велели вырыть туннель, а потом забыли об этом и вспомнили только тогда, когда все вокруг залило, потому что он докопался до самой реки… Моркоу развернул на столе свиток и положил рядом с ним бумажку, которую вынули изо рта у отца Трубчека. – Он же теперь мертв? – спросил сержант Колон. – Обезврежен, – ответил Моркоу, переводя взгляд с одного листка на другой. – А, хорошо. У меня где-то в задней комнате была кувалда. Сейчас сбегаю… – Не надо, – сказал Моркоу. – Ты же видел, что он творил! – Не думаю, что он мог бы взаправду меня ударить. Кажется, он просто хотел нас припугнуть. – Ну, у него получилось! – Посмотри-ка сюда, Фред. Сержант Колон взглянул на стол. – Письмена какие-то на чужом языке, – ответил он с таким видом, как будто эти строчки и в сравнение не шли со старыми добрыми письменами на родном языке, да еще и чесноком воняли. – Ничего необычного не замечаешь? – Ну… они как будто одинаковые, – предположил Колон. – Вот этот свиток, что пожелтее, был в голове у Дорфла. Вот этот – во рту у отца Трубчека, – сказал Моркоу. – Совпадают до буквы. – Но почему? – Думаю, Дорфл написал эти слова и вложил их в рот отцу Трубчеку, когда бедный старик был уже мертв, – медленно ответил Моркоу, по-прежнему переводя взгляд с одного листка бумаги на другой. – Тьфу ты. – Шнобби сплюнул. – Гадость-то какая… – Нет, вы не понимаете, – сказал Моркоу. – Он их написал, потому что думал, что они сработают… – В каком смысле сработают? – Ну… вы же знаете, как делать искусственное дыхание? – спросил Моркоу. – Чтобы оказать первую помощь? Ты точно знаешь, Шнобби. Мы же с тобой вместе ходили на курсы в Языческую Ассоциацию Молодежи. – Я пошел, только потому что ты сказал, что там бесплатно наливают чай и дают печенье, – угрюмо ответил Шнобби. – И вообще, манекен удрал, когда подошла моя очередь. – В общем, так первая помощь и работает, – сказал Моркоу. – Мы хотим, чтобы люди задышали, и пытаемся вдохнуть в них немного воздуха… Все они повернулись и посмотрели на голема. – Но големы не дышат, – сказал Колон. – Нет. Големы знают, что для жизни нужна одна-единственная вещь, – сказал Моркоу. – Слова в голове. Все снова повернулись и уставились на слова. Потом опять повернулись и посмотрели на недвижную статую, в которую превратился Дорфл. – Аж мороз по коже. – Шнобби поежился. – Я так и почувствовал, как холодом потянуло! Как будто кто-то…