– Что тут творится? – спросил Ваймс, отряхивая камзол. – …открыл дверь, – закончил Шнобби. Прошло десять минут. У сержанта Колона и Шнобби, ко всеобщему облегчению, закончилось дежурство. Колону было особенно трудно смириться с мыслью, что надо продолжать расследование, после того как подозреваемый уже признался. Это грубо противоречило всему его жизненному опыту. Получил признание – и дело с концом. Колон и помыслить не мог, что признанию можно не верить. Не верить стоило тем, кто утверждал, что они невиновны. А виновные заслуживали доверия. Иначе сами принципы правоохранительной системы трещали по швам. – Белая глина, – сказал Моркоу. – Мы нашли белую глину. Почти сырую. А Дорфл сделан из темно-красной, да к тому же он твердый, как камень. – Лицо голема – последнее, что священник видел перед смертью, – заметил Ваймс. – И я уверен, что это был Дорфл, – сказал Моркоу. – Но это не значит, что Дорфл – убийца. Думаю, что он пришел к старику, когда тот умирал, только и всего. – Да? Но зачем? – Я… я пока не понял. Но я знаю Дорфла. Он мне всегда казался очень кротким и добродушным. – Он же на бойне работает! – Возможно, не худшее место для кого-то кроткого и добродушного, сэр, – сказал Моркоу. – Так или иначе, я проглядел все архивы, какие мне только удалось найти, и непохоже, чтобы големы хоть раз на кого-то нападали. Такое ощущение, что они вообще никогда не совершали преступлений. – Ой, да ладно тебе, – сказал Ваймс. – Всем известно… – Он уловил своим циничным слухом скепсис в собственном голосе и осекся. – Неужели и вправду никогда? – Ну, люди обычно говорят, что у их приятеля есть друг, а у друга дедушка, так вот этот дедушка слышал, будто голем кого-то убил. Этим все и ограничивается, сэр. Големам не позволено вредить людям. Это прописано в их шхемах. – У меня от них мурашки по коже, если начистоту, – сказал Ваймс. – Не только у вас, сэр. – Постоянно рассказывают, как голем учинил какую-нибудь ерунду, например, сделал тысячу чайников или выкопал яму в пять метров глубиной. – Да, сэр, но разве это можно назвать преступной деятельностью? Это обычная забастовка. – Забастовка? В каком смысле? – В таком, что они бездумно выполняют распоряжения. Ну, знаете… кто-то кричит: «А ну иди делай чайники!», и голем идет делать чайники. Нельзя же его винить за то, что он слушается приказов? Но сколько именно сделать, никто не говорит. Никто не хочет, чтобы големы думали. Они и не думают – и тем самым добиваются своего. – Они бастуют… подчиняясь? – Это просто мои соображения сэр. Голему, наверное, они бы показались более осмысленными. Оба инстинктивно обернулись и посмотрели на немую фигуру голема. – Он нас слышит? – спросил Ваймс. – Не думаю, сэр. – Вся эта история со словами… – Ну… мне кажется, что им кажется, будто мертвый человек просто потерял свою шхему. Вряд ли они понимают, как мы устроены, сэр. – Я, капитан, тоже этого не понимаю. Ваймс заглянул в пустые глаза голема. Голова Дорфла все еще была раскрыта, и свет проходил сквозь глазницы. Ваймс навидался на улице всяких ужасов, но недвижный голем нагонял на него страх. Легче легкого было представить, как его глаза вспыхивают, он встает и бросается вперед, размахивая кулаками, словно молотами. И это не просто игра воображения. Это как будто заложено в саму суть големов. Как будто внутри у них свернутая пружина, которая ждет часа, чтобы распрямиться. «Вот поэтому мы их так ненавидим, – подумал Ваймс. – Они глядят на нас своими пустыми глазами, поворачивают нам вслед свои огромные лица, и кажется, будто они каждого из нас берут на заметку. А потом слышишь, что где-нибудь в Щеботане голем проломил кому-то голову, и в это сразу хочется поверить». Внутренний голос, который обычно давал о себе знать глубокой ночью или, в былые дни, на полпути к донышку бутылки, добавил: «Учитывая, как мы к ним относимся, может, мы боимся, потому что понимаем: мы это заслужили…» Нет… за этими глазницами ничего не прячется. Глина и волшебные слова, только и всего. Ваймс пожал плечами. – Я сегодня гнался за големом, – сказал он. – Он стоял на Бронзовом мосту. Проклятый истукан. Слушай, у нас есть признание и есть отражение в глазах покойного. Если ты не можешь этому противопоставить что-то более весомое, чем… чем чувство, нам придется… – Что, сэр? – спросил Моркоу. – Мы с ним ничего уже не сможем сделать. Он мертв. – Ты хочешь сказать, неподвижен. – Да, сэр. Можно и так это назвать. – Но если стариков убил не Дорфл, то кто? – Не знаю, сэр. Но думаю, что Дорфл знает. Возможно, он шел по следам убийцы. – Может быть, ему приказали кого-то выгородить? – Не исключено, сэр. Или он сам решил. – Эдак мы дойдем до того, что у них есть чувства. Кстати, куда подевалась Ангва? – Сказала, что ей надо кое-что проверить, сэр, – ответил Моркоу. – Меня тут кое-что… озадачило. Вот это выпало у него из рук. – Он поднял какой-то крошечный предмет. – Обломок спички? – Големы не курят, сэр, и огонь им не к чему. Как-то это… странно, что у него при себе была такая вещь. – О, – саркастически сказал Ваймс. – Улика. След Дорфла она бы узнала из тысячи других. Запах бойни, который он за собой оставлял, так и щекотал ноздри. Дорога петляла, но в ее изгибах была система. Как будто голем прочертил свой путь по линейке и сворачивал в первую же улицу, которая вела в нужном направлении. След завел Ангву в небольшой переулок, который оканчивался тупиком, упираясь в ворота склада. Она принюхалась. В воздухе стояло множество запахов. Тесто. Краска. Жир. Сосновая смола. Резкие, громкие, свежие ароматы. Она снова принюхалась. Ткань? Шерсть? В грязи, перекрывая друг друга, виднелось множество отпечатков ног. Довольно внушительных ног. Та небольшая часть Ангвы, что ходила вертикально, заметила, что следы, ведущие наружу, были оставлены поверх следов, ведущих внутрь. Она опустила нос к земле. Целая дюжина существ, каждое со своим ярко выраженным запахом – правда, судя по нему, это были скорее не существа, а изделия, – недавно спустились по лестнице. И все двенадцать поднялись обратно. Ангва сбежала по ступенькам и столкнулась с непреодолимым препятствием. С дверью. Лапы были плохо приспособлены к дверным ручкам. Она выглянула в переулок. Там никого не было. Только туман висел между домами. Ангва сосредоточилась и перекинулась в человека. Она постояла спиной к стене, пока мир не перестал ходить ходуном, и дернула за ручку. За дверью оказался просторный подвал. Даже острый глаз верфольфа мало что мог бы тут разглядеть. Надо было оставаться в человеческом обличье. Так у нее лучше работала голова. К несчастью, сейчас в голове у Ангвы в первую очередь крутилась мысль, что она голая. Любой, обнаружив у себя в подвале голую женщину, начнет задавать вопросы. Или вовсе обойдется без вопросов, даже совсем коротких вроде «Можно?..». Ангва бы с этим справилась, без сомнений, но предпочла бы обойтись без этого. А то потом умаешься объяснять, почему у ран такая странная форма. Значит, не надо терять времени даром. Все стены были покрыты письменами: одни буквы крупнее, другие помельче, но шрифт везде одинаковый – тот самый, которым пользуются големы. Фразы были написаны мелом, краской, углем, а кое-где просто выцарапаны на камне. Они поднимались от пола до потолка, столько раз пересекая друг друга, что разобрать их было почти невозможно. Тут и там в мешанине букв проглядывали отдельные слова: …НЕ ДОЛЖЕН… ТО, ЧТО ОН ДЕЛАЕТ, НЕ… ПРОТИВ СВОЕГО СОЗДАТЕЛЯ… ГОРЕ БЕСХОЗНОМУ… СЛОВА В… ГЛИНА ОТ ГЛИНЫ… ОТПУСТИ МОЙ… ПРИВЕДИ НАС К СВО… Пыльный пол склада был весь истоптан. Ангва присела, поскребла его ногтем и принюхалась. Запахи. Промышленные запахи. Их можно было различить и без обостренного нюха. Големы пахли только глиной и тем, с чем они сейчас работали… Ее пальцы вдруг на что-то наткнулись. Это была палочка длиной в пару дюймов. Спичка без серной головки. Через несколько минут Ангва обнаружила еще десять спичек, разбросанных тут и там, как будто кто-то крутил их в руках и уронил. Чуть поодаль от остальных нашлась отломанная половинка спички. Ее ночное зрение уже угасало. Но волчье чутье держалось дольше. Все те запахи, смесь которых ручьем вливалась в здание склада, остались и на спичках. Но запах боен – запах Дорфла – исходил только от сломанной. Ангва села на корточки и посмотрела на крошечную горстку спичек. Сюда пришли двенадцать… работников, занятых тяжелым трудом. Они пробыли тут недолго. Они… спорили: отсюда и надписи на стенах. Они что-то делали, для чего понадобились одиннадцать целых спичек (вернее, заготовок для спичек, без серы, – может, тот голем, от которого пахло сосной, работал на спичечной фабрике?) и одна сломанная. Потом они вышли наружу, и каждый отправился своим путем. Путь Дорфла привел его прямиком в штаб-квартиру Стражи, где он сдался дежурным. Зачем?