– Это все брусчатка. Она тут необычного размера и слегка вдавлена посередине. Ты не замечал? Учись думать ногами, дружок! Пригодится! И он на глазах у озадаченного констебля удалился в туман, радостно притопывая на ходу. Достопочтенный граф Анк-Морпорка, капрал Шнобби Шноббс, толкнул дверь штаб-квартиры и ввалился внутрь. Сержант Колон поднял глаза от стола и ахнул. – Шнобби, ты цел? – спросил он и подбежал к шатающемуся сослуживцу. – Это ужасно, Фред. Просто ужасно! – Давай-ка садись. На тебе лица нет. – Фред, я теперь большая шишка! – простонал Шнобби. – Шишка? Чего? Тебя побили, что ли? Шнобби молча протянул ему свиток, который сунул ему Дракон, Король Гербов, и обмяк на стуле. Вытянул из-за уха крошечную самокрутку и зажег ее дрожащей рукой. – Не знаю, честное слово, – сказал он. – Всю жизнь осторожничаешь, не высовываешься, сидишь тише воды, ниже травы, а потом хоп – и пожалуйста. Колон медленно прочитал свиток, шевеля губами, когда доходил до сложных слов вроде «он» или «не». – Шнобби, ты это читал? Тут написано, что ты лорд! – Тот старик сказал, что надо еще проверить и перепроверить, но сомнений почти нет, раз у меня есть кольцо и все такое. Фред, что мне делать? – Как что делать? Наряжаться в фарфор и есть с горностая! – Так у меня ничего нет, кроме этого проклятого титула! Ни денег, ни земли, ни дома. Ни одного жалкого фартинга! – Что, вообще ничего? – Ни единой хлебной крошки. – Я думал, у больших шишек всегда полно денег. – У них, может, и полно, а у меня одни шишки. Я же ничего не смыслю во всех этих аристократических штучках! Не хочу, чтобы мне пришлось носить всякие расфуфыренные наряды и ездить на охотничьи балы, ничего этого не хочу! Сержант Колон сел рядом с ним. – Ты никогда не подозревал, что связан с высшим светом? – Ну… моему двоюродному братцу Винсенту однажды влетело за то, что он грязно приставал к служанке герцогини Щеботанской… – К горничной или к судомойке? – Кажется, к судомойке. – Тогда, наверное, не считается. А еще кто-то об этом знает? – Ну, она пошла и рассказала… – Я про твой титул. – Только господин Ваймс. – А, ну и все тогда, – сказал сержант Колон и вернул Шнобби свиток. – Можешь просто никому не говорить. И тогда не надо будет ходить в золотых штанах и ездить на эти самые бальные охоты. Посиди-ка тут, а я тебе чайку налью, годится? Я тебе помогу со всем этим разобраться, не боись. – Ох, Фред, это очень благородно! – От благородного слышу! – ответил Колон и подмигнул. – Да, ваше сиятельство? – Фред, не надо, – устало попросил Шнобби. Дверь штаб-квартиры распахнулась. Внутрь полился туман, клубясь, как дым. Из-за его завесы сверкали два красных глаза. Завеса разошлась, и взглядам предстала массивная фигура голема. – Умгм, – сказал сержант Колон. Голем поднял табличку. Я ПРИШЕЛ К ВАМ. – Да. Да. Ага. Я, э, я вижу, – сказал Колон. Дорфл развернул табличку. На обратной стороне было написано: Я ПРИЗНАЮСЬ В ПРЕСТУПЛЕНИИ. ЭТО Я УБИЛ СТАРОГО СВЯЩЕННИКА. ДЕЛО ЗАКРЫТО. Какое-то время Колон шевелил губами, глядя на табличку. Потом поспешил под защиту стола, которая вдруг показалась ему очень ненадежной, и начал рыться в бумагах. – Пригляди за ним, Шнобби, – сказал он. – Чтобы он не сбежал. – С чего бы ему сбегать? – спросил Шнобби. Сержант Колон нашел относительно чистый лист. – Ну, э, ну, я, наверное, лучше… Как тебя зовут? Голем написал: ДОРФЛ. К тому времени, когда Ваймс добрался до Бронзового моста (округлые булыжники среднего размера, которые в народе прозвали «кошачьими головами»; многих не хватало), он уже засомневался, верное ли принял решение. Осенью всегда стояли густые туманы, но такого плотного Ваймс не припоминал. Его пелена приглушала звуки города и превращала самые яркие огни в мутное свечение, хотя даже солнце, по идее, еще не закатилось. Он пошел вдоль парапета. Впереди в тумане замаячила приземистая лоснящаяся фигура. Это был деревянный гиппопотам, какой-то дальний предок Родрика или Кита. Их было по четыре с каждой стороны моста, и все смотрели в сторону моря. Ваймс проходил мимо них тысячу раз. Они были его старинными друзьями. В промозглые ночи он часто коротал время в тени кого-то из этих гиппопотамов, когда ему нужно было укромное местечко. Подумать только, так оно и было. Кажется, еще совсем недавно вся Стража состояла из горстки людей, которые прятались по укромным уголкам и старались не искать неприятностей на свою голову. А потом явился Моркоу, и их привычный тесный мирок вдруг разросся, и вот уже в страже было тридцать человек (включая, конечно, троллей, гномов и прочая, и прочая), которые не прятались от неприятностей – они их искали и непременно находили. Чудные дела. Как в своей привычной манере заметил Витинари, такое ощущение, что чем больше в городе стражников, тем больше в нем преступлений. Но, как бы то ни было, Стража вернулась на улицы, и пускай многим из стражников было далеко до Детрита в умении надирать задницы, уши они могли надрать кому угодно. Он чиркнул спичкой о копытце гиппопотама и прикрыл рукой сигару, чтобы защитить ее от сырого тумана. Взять хоть эти убийства. Если бы не Стража – никто бы по этому поводу даже не почесался. Два старика убиты в один день. Ничего не украдено… По всей видимости, ничего не украдено, поправился он. Неприятная штука, связанная с украденными штуками, – отсутствие этих самых штук на месте преступления. Почти наверняка эти двое не волочились за чужими женами. Они небось уже забыли, что это значит – за кем-то волочиться. Один проводил время среди старинных религиозных текстов; другой, да простят его боги, был специалистом по боевой выпечке. Кто-то мог бы сказать, что они прожили безгрешную жизнь. Но Ваймс был стражем порядка. Он знал, что безгрешных людей не бывает. Если целый день пролежать без движения в каком-нибудь заброшенном подвале, может быть, и дотянешь до вечера, ни разу не преступив закон. Но только если повезет. И даже при таком раскладе тебя могут обвинить в бродяжничестве. Так или иначе, Ангва, кажется, приняла это дело близко к сердцу. У нее был особый нюх на неудачников – и она всегда становилась на их сторону. Как и Ваймс. Он чувствовал, что это его долг. Не потому, что они отличались душевной чистотой или благородством – вовсе нет. На сторону неудачников надо было становиться просто потому, что им не везло. В городе каждый сам о себе заботился. Для того и существовали гильдии. Люди сбивались в стаи, чтобы противостоять другим людям. Гильдия приглядывала за тобой на всем пути от колыбели до могилы – до чужой могилы, если речь шла о Гильдии Убийц. Они даже соблюдали закон – ну, на свой лад. Воровство без лицензии, даже совершенное впервые, каралось смертью[11]. За этим следила Гильдия Воров. Такая система казалась невозможной, и все же она работала. Она работала как машина. И все были довольны – кроме тех, кто случайно попадал в шестеренки. Ощущение влажных булыжников под подошвой успокаивало. О боги, как он по этому скучал! В былые времена он патрулировал улицы один. В три часа ночи, когда вокруг никого не было – только он и поблескивающие камни мостовой, – даже казалось, что во всем этом есть какой-то смысл… Он замер. Вокруг него сгустился страх – не тот страх, который испытываешь при виде острых клыков, гниющих язв и зловещих призраков, а тот, который тебя охватывает, когда знакомые вещи вдруг оказываются незнакомыми. Что-то было не так. Что-то важное и основополагающее. Прошло несколько жутких секунд, пока сознание Ваймса обрабатывало то, что уже заметило подсознание. На его стороне моста стояло пять статуй. А должно быть четыре.