– Я по поводу тех слов, о которых вы меня спрашивали, – с укоризной произнес Посети. – Каких слов? – Тех, которые отец Трубчек написал собственной кровью, помните? Вы мне велели выяснить, что они значат. – А. Точно. Заходи. – Ваймс расслабился. Констебль пришел не для очередного мучительного разговора о состоянии его души и необходимости как следует ее помыть и почистить, пока ее не поглотили вечные муки. Он в кои веки пришел поговорить о чем-то важном. – Это древний кенотинский язык, сэр. Отрывок из их священной книги, хотя, конечно, говоря «священная», я подразумеваю, что они глубоко заблуждались в… – Да, да, не сомневаюсь, – сказал Ваймс, усаживаясь за стол. – Там случайно не написано «Это сделал господин такой-то, ааа, ааа, а-а-а»? – Нет, сэр. Такой фразы нет ни в одной известной священной книге, сэр. – Жаль, – сказал Ваймс. – К тому же я просмотрел другие бумаги в комнате, и, судя по всему, эта запись была сделана не рукой покойного, сэр. Ваймс оживился. – Ага! Ее оставил кто-то другой? Может быть, там написано что-то вроде «Получи, ублюдок, мы тебя годами искали, чтобы отомстить»? – Нет, сэр. Такой фразы тоже нет ни в одной из священных книг, – сказал констебль Посети и заколебался. – Разве что в апокрифе к Неблагому Завету от Оффлера, – добросовестно добавил он. – Но эти слова взяты из Кенотинской Книги Истины. – Он фыркнул. – Так называемой истины. Их ложный божок… – Давай ты просто зачитаешь, что там написано, и избавишь меня от лекции по сравнительному религиоведению? – предложил Ваймс. – Хорошо, сэр. – Посети явно уязвили его слова, но он все же развернул листок бумаги и презрительно хмыкнул. – Это несколько заповедей, которые их бог якобы оставил первым людям, когда вылепил их из глины, сэр. Правила вроде «Трудись не покладая рук до конца дней своих», и «Не убий», и «Не возгордись». Вроде того. – И все? – спросил Ваймс. – Да, сэр, – ответил Посети. – Просто духовные наставления? – Да, сэр. – Но в рот-то их зачем засовывать? Бедолага как будто последнюю сигарету пытался выкурить. Есть соображения? – Нет, сэр. – Я бы еще понял, если там было что-то вроде «сокруши врагов своих», – сказал Ваймс. – Но там просто сказано «работай себе и не высовывайся». – Кено был довольно либеральным богом, сэр. Не большой мастер по части заповедей. – По меркам богов он кажется почти приличным. Посети посмотрел на него с укоризной. – Кенотины пятьсот лет вели одну из самых кровавых войн на континенте и все в ней полегли, сэр. – Пожалеешь кар небесных – испортишь паству, да? – Простите, сэр, вы о чем? – Да так, ни о чем. Ну что ж, спасибо, констебль. Я, э, прослежу за тем, чтобы капитану Моркоу обо всем доложили, и еще раз спасибо, не смею вас заде… К концу фразы Ваймс сбился на скороговорку, но все равно не успел: Посети вытянул из-под нагрудника свернутые в трубочку журналы. – Сэр, я вам принес свежий номер «Всепоглощающего огня», а еще последний выпуск «Извечного зова». Там много статей, которые вас наверняка заинтересуют, например, запись проповеди пастора Суй Носа, в которой он призывает встать с колен и откровенно обращаться к людям через почтовые ящики, сэр. – Э-э-э… спасибо. – Не могу не обратить внимание, что брошюры и журналы, которые я принес вам на той неделе, до сих пор лежат там же, где я их оставил, сэр. – Ах да, слушай, извини, ты же сам знаешь, сколько сейчас работы, еле выкраиваешь время на… – Не стоит откладывать на потом размышления о вечных муках, сэр. – Они у меня и так из головы не выходят, констебль. Спасибо. «Так нечестно, – подумал Ваймс, когда Посети ушел. – Во вверенном мне городе на месте преступления остается записка, и хватает ли ей совести для того, чтобы оказаться угрозой расправы? Нет. Отчаянной предсмертной попыткой записать имя убийцы? Нет. Это просто какие-то душеспасительные вирши. Какой прок от улик, если они еще таинственнее, чем сама тайна?» Он что-то черкнул на переводе, сделанном констеблем, и кинул бумажку в лоток для писем. Ангва слишком поздно вспомнила, почему в эти дни старалась держаться подальше от боен. Она в любой момент могла перекинуться в волка, стоило только захотеть. Люди обычно забывали об этой особенности вервольфов. Зато помнили другую важную вещь. Сопротивляться полной луне было невозможно: ее лучи проникали внутрь и ударяли по всем рычагам, даже если сама Ангва предпочла бы их не трогать. До полнолуния оставалась всего пара дней, и божественный запах животных в загонах и крови с боен бросал нешуточный вызов ее вегетарианству. Ангва чувствовала, как ею овладевает предлунный синдром. Она зыркнула на здание, маячившее впереди мрачной тенью. – Давай зайдем через задний вход, – сказала она. – И на этот раз сама постучи. – Сама? Но на меня даже внимания не обратят! – возразила Шельма. – Покажешь значок и скажешь, что ты из Стражи. – Меня не послушают! Надо мной посмеются! – С чего-то же надо начинать. Давай, вперед. Дверь открыл тучный мужчина в окровавленном фартуке. Он был порядком ошарашен, когда одна гномья рука ухватила его за пояс, другая сунула ему в лицо значок, а гномий голос где-то в районе пупа произнес: – Мы из Стражи, ясно тебе? А ну впусти нас, иначе выпустим тебе кишки! – Неплохо для начала, – пробормотала Ангва. Она приподняла Шельму, отставила в сторону и лучезарно улыбнулась мяснику. – Господин Крюк, мы бы хотели поговорить с вашим работником. Господином Дорфлом. Мясник еще не вполне оправился после нападения Шельмы, но сумел взять себя в руки. – С господином Дорфлом? Что он на этот раз натворил? – Мы просто хотим с ним побеседовать. Могли бы мы войти? Крюк покосился на Шельму, которая вся дрожала от перевозбуждения. – А что, у меня есть выбор? – спросил он. – Ну, в известных пределах, – ответила Ангва. Она пыталась дышать ртом, чтобы не чуять соблазнительные миазмы крови. Здесь был даже колбасный цех, где в ход шли такие части животных, на какие в ином случае никто и смотреть бы не стал, не то что есть. Человеческий желудок Ангвы скручивало от запахов с бойни, но другая ее часть, спрятанная глубоко внутри, сделала стойку и пускала слюни, вдыхая смесь ароматов: тут и свинина, и говядина, и ягнятина, и баранина, и… – Крысы? – спросила она и принюхалась. – Не знала, что вы и гномам поставляете мясо, господин Крюк. Крюк неожиданно превратился в человека, всем своим видом выражающего готовность помочь следствию. – Дорфл! А ну иди сюда! Послышались шаги, и из-за подвешенных на крюки туш вышла крупная фигура. Многие недолюбливали нежить. Командор Ваймс, например, чувствовал себя не в своей тарелке рядом с умертвиями, хотя в последнее время попривык. И все-таки всем существам нужно хоть перед кем-то ощущать свое превосходство. Живые ненавидели нежить, а те, в свою очередь, – Ангва почувствовала, как у нее сжимаются кулаки, – терпеть не могли неживших. Голем по имени Дорфл при ходьбе слегка кренился: одна нога у него была немного короче другой. Одежды он не носил, потому что прятать под ней было нечего, и Ангва могла разглядеть все заплатки из глины, испещрившие его тело за долгие годы. Этих пятен было так много, что она задумалась, сколько же голему лет. Изначально его создатели кое-как попытались сымитировать человеческую мускулатуру, но бесчисленные починки свели эти усилия на нет. Голем походил на те самые горшки, о которых так презрительно отзывался Вулкан: люди, которые их лепят, убеждены, что ручная работа непременно должна выглядеть ручной, и считают отпечатки пальцев на стенках признаком аутентичности. Ручная работа, вот именно. Этот голем тоже был ручной работы. Правда, по прошествии лет можно было уже сказать, что он вылепил себя сам из того, что было, заплатка за заплаткой. Треугольные глаза слабо светились. Зрачков в них не было – только приглушенный красный огонь. В руке он держал длинный тяжелый тесак. Шельма уставилась на лезвие с ужасом и восхищением. Другая рука сжимала веревку, на которой голем вел крупного, лохматого и очень вонючего козла. – Чем ты там занят, Дорфл? Голем кивнул на козла. – Кормишь нашего провокатора? Голем снова кивнул. – Вас, наверное, ждут дела, господин Крюк? – спросила Ангва.