«Я должен был его устеречь, и я оплошал». – Если с ним что-то случится, это станет трагедией для всего города! – сказал Моркоу. В его прямом и решительном взгляде не читалось ничего, кроме искреннего беспокойства. – Да уж, пожалуй, – сказал Ваймс. – Так или иначе, все под контролем. Говоришь, еще кого-то убили? – В Музее гномьего хлеба. Кто-то убил господина Хопкинсона его собственным хлебом! – Его заставили съесть музейные экспонаты? – Ему разбили голову, сэр, – с укором сказал Моркоу. – Боевым Батоном. – Господин Хопкинсон – это такой старичок с белой бородой? – Да, сэр. Если помните, я вас знакомил, когда водил вас на выставку метательных кренделей. Ангве показалось, что Ваймс на секунду поморщился, что-то припоминая. – Кому понадобилось убивать стариков? – бросил он в пустоту. – Не знаю, сэр. Констебль Ангва сходила на разведку в штатском, – Моркоу заговорщически приподнял бровь, – и не нашла ничьих следов. Преступники ничего не забрали. Вот орудие убийства. Боевой Батон был намного крупнее обычного батона. Ваймс осторожно покрутил его в руках. – Для гномов это метательное оружие, да? – Да, сэр. В прошлом году на чемпионате в Семигорье Снорри Щитогрыз похожим хлебом сшиб верхушки с шести крутых яиц разом, метнув его с пятидесяти ярдов, – а у него был обычный охотничий батон. Но это не просто батон – это культурная ценность. Мы утратили технологии, по которым пекся такой хлеб. Он единственный в своем роде. – И, наверное, дорого стоит? – Очень, сэр. – Достаточно, чтобы его украсть? – Его никому не удастся сбыть. Каждый честный гном тут же его узнает! – Хм-м. Ты слышал про убийство священника на мосту Призрения? Эти слова потрясли Моркоу. – Отца Трубчека убили? Неужели правда? Ваймс удержался от того, чтобы спросить: «Так ты его знал?» Ведь Моркоу знал всех. Забрось его в какие-нибудь густые джунгли, и он бы тут же сказал: «Приветствую, господин Бегущий-по-Джунглям! Доброе утро, господин Говорящий-с-Лесом! Что за дивная у вас духовая трубка! И в какое интересное место вы придумали воткнуть перо!» – У него было больше одного врага? – спросил Ваймс. – Простите, сэр? Почему больше одного? – То, что у него был как минимум один враг, и так очевидно, правда? – Он очень славный старичок… был, – сказал Моркоу. – Почти не выходил из дома. Всё время сидит… сидел над книгами. Очень увлекался религией. То есть религиями, самыми разными. Он их изучал. Чудаковатый, но совершенно безобидный. Зачем кому-то его убивать? И господина Хопкинсона? Кому помешали два ни в чем не повинных старика? Ваймс вернул ему Боевой Батон. – Это нам и нужно выяснить. Констебль Ангва, взгляни-ка на это. Поработай в паре… да, в паре с капралом Шельмой Задранцем, – сказал он. – Он уже кое в чем продвинулся. Задранец, Ангва тоже из Убервальда. Может, у вас есть общие друзья и все такое. Моркоу жизнерадостно кивнул. Лицо Ангвы сделалось каменным. – О, х’драк г’хар д’Стража, Пр’хн’дей, – сказал Моркоу. – Х’х Ангва т’констебль… Ангва г’хар, б’хк баргр’а Пр’хн’дей кад’к[10]… Ангва сосредоточилась. – Грр’дакк д’буз’драк… – выдавила она. Моркоу рассмеялся. – Ты только что сказала: «Какая милая кирка, очень женственная!» Шельма уставился на Ангву, которая в ответ пробормотала: – Ну, тем, кто не питался с детства гравием, трудно выучить гномий… Шельма еще несколько мгновений на нее таращился. – Э… спасибо, – наконец произнес он. – М-м-м… Я, пожалуй, пойду, приберусь в лаборатории. – А что насчет лорда Витинари? – Я поручил это своему лучшему человеку, – сказал Ваймс. – Верному, надежному, знающему тут все ходы и выходы как свои пять пальцев. Другими словами, я сам этим займусь. Надежда, вспыхнувшая было в глазах Моркоу, сменилась обидой и удивлением. – Вы не хотите, чтобы я помог? Я мог бы… – Нет. Ты уж прости старика. Я хочу, чтобы ты отправился в штаб-квартиру и занялся делом. – Каким делом? – Каким угодно! На месте разберешься. Можно поперекладывать бумажки. Или составить новое расписание дежурств. Поори на людей! Почитай рапорты! Моркоу отдал честь. – Есть, командор Ваймс. – Вот и ладно. Ну, ступайте. «И, если что-то случится с Витинари, – добавил про себя Ваймс, когда удрученный Моркоу вышел из комнаты, – никто не сможет сказать, что ты в это время был с ним рядом». Решетчатое окошко в воротах Королевской геральдической палаты щелкнуло и открылось под аккомпанемент приглушенного рева и рычания. – Да? – спросил голос. – Чего тебе надобно? – Я капрал Шноббс, – сказал Шнобби. К решетке прислонился глаз. Ему во всем своем блеске и нищете предстала та необъяснимая ошибка природы, которую именовали капралом Шноббсом. – Ты бабуин, что ли? Мы как раз посылали за бабуином, чтобы… – Нет. Я пришел по поводу этого… как его… гербария. – По поводу герба? Ты? – спросил голос. В его интонации слышался недвусмысленный намек на то, что существуют разные степени знатности, от короля до простолюдина, но для капрала Шноббса, возможно, потребуется ввести новую степень – чернее черни. – Мне сказали прийти, – жалко протянул Шнобби. – Сказали, тут как-то замешано мое колечко. – Отправляйся-ка кругом, через черный ход, – сказал голос. Шельма возился с самодельным оборудованием, которое он расставил в уборной, когда какой-то звук заставил его обернуться. К дверному косяку прислонилась Ангва. – Что такое? – спросил он. – Ничего. Я просто решила сказать: не волнуйся, я никому не скажу, если ты не захочешь. – Не понимаю, о чем ты! – А вот и неправда. Шельма выронил пробирку и обмяк на сиденье. – Как ты догадалась? – спросил он. – Даже другие гномы не замечают! Я ведь так осторожничаю! – Давай просто сойдемся на том… что у меня особое чутье, – ответила Ангва, глядя, как Шельма рассеянно протирает мензурку. – Не понимаю, почему ты так расстраиваешься. Я думала, для гномов между мужчинами и женщинами все равно нет особой разницы. Половина гномов, которых мы сюда приводим по статье номер двадцать три, женщины, я это точно знаю, и они всегда самые неуемные…