– Записи актов рождения… – многозначительно протянул архивариус, и я окончательно убедился, что сейчас он или коротко пошлет меня куда подальше, или будет долго и нудно выяснять, кто я, откуда и по какому праву. – И именно второй половины 60-х… Простите, молодой человек, сами вы какого года будете? Вряд ли родились ранее середины 70-х годов. – В 74-м. – Значит, Вольдемара, приснопамятного батюшку государя нашего Августа, уже не застали. И деяний его, конечно же, помнить не можете. В таком случае да будет вам известно, что предыдущий правитель Сиргарена под конец жизни сделался крайне религиозен, и в конце 60-х случилось чрезвычайное, но кратковременное усиление влияния храма. Даже все, без исключения записи актов гражданского состояния делали не в ратуше, а в церковных книгах. У вас, подле Узкого озера, этим занимался отец Эндрю, весьма достойный человек, сейчас, к сожалению, покойный. Вы не поверите, как много порой зависит от одной личности! После смерти отца Эндрю в церкви, где он служил, обвалилась стена. Многие говорили, что небеса отвернулись от Узкого озера, но всё гораздо проще: храм был старый, ветхий. Отец Эндрю, очень скромный и мягкий человек, не решался требовать деньги на ремонт, как-то подновлял церковь на свои средства. – Так значит книги тех лет увидеть невозможно? – Нет, почему же, – архивариус чуть не хихикал, потирая от удовольствия ладошки. – Все сведения тщательно продублированы и теперь хранятся здесь, у нас. А оригиналы на время ремонта церкви были перенесены в часовню на кладбище. Где они и гнили на болоте, пока не сгорели в костре темных. – Да, как утверждает профессор Шторм: «Хорошая копия дает оригиналу шанс на вечную жизнь», – рассеянно поддакнул я, прикидывая, как всё-таки вымогнуть у дедули выписку о семейных делах де ла Ниров. – Вы знакомы с трудами Шторма? – изумился хранитель архивов. – Он читал у нас на курсе историю книги. В следующую минуту служитель ратуши повел себя так, будто я вдруг оказался его похищенным в младенчестве и внезапно вновь обретенным внуком. Меня чуть ли не впихнули в маленькую комнатушку, три четверти которой занимали стеллажи и полки, уставленные картонными папками и гроссбухами, усадили за стол, с которого были проворно убраны еще какие-то бумаги, и снабдили большой кружкой чая, несколькими баранками и баночкой клубничного варенья. Архивариус ликовал. Шторм, бродяга, был старостой его курса! Рассказы о студенческой жизни чуть ли не полувековой давности щедро перемежались расспросами, кого из (назывались имена) я застал на кафедрах, какие предметы они читают, чем вообще сейчас занимается институт и что там происходит. Из недр шкафа был извлечен и торжественно раскрыт передо мной альбом, где я узнал на портретах некоторых наших преподавателей – какие же они здесь были молодые! Было интересно и так по-настоящему душевно, что я постыдился пользоваться новым столь удачным знакомством и просить у старика выписку. Он сам вспомнил и, когда всё-таки пришла пора прощаться, хлопнул себя по лбу, проворно порылся в ящике с картотекой и дозволил мне лично заглянуть в конторские книги, где были аккуратно переписаны все жители берегов Узкого озера. Запись о рождении Бьянки де ла Нир нашлась там, где и предполагалась, а вот за сведениями о появлении на свет ее братца пришлось лезть в следующий гроссбух. По официальной версии Жакоб пополнил ряды семьи на полтора года позже сестры. Похоже, де ла Ниры всё-таки родные. Шериф настороженно выглядывал из-за угла. То ли подстерегал кого-то, то ли сам прятался. И я даже знал, кто причина такого странного поведения. – Мокрида сейчас разговаривает с дядей. С моим, – счел нужным уточнить я. – Потом хотела найти вас. – Виделись уже, – буркнул Марк Бегор. – Слушай, Лусебрун, пойдем, пообщаемся спокойно. Мы отправились в тот же трактир, в котором сидели в прошлый раз. Даже стол у окна заняли уже знакомый. – Ваш контракт с Бьянкой де ла Нир уже завершен? – мрачно спросил шериф, отведав пива. – Плохо заботились о подопечной, наемники. Бьянке сейчас больше нужен врач, чем юрист. – Думаете, в тюрьме она будет в большей безопасности? – Не исключено. Пристальный взгляд служителя закона я выдержал спокойно. – Что с ней? – Пока не известно. Наш доктор на три дня уехал на свадьбу дочери. Помощник у него молодой, мало что смыслит. Тащить Бьянку в Кардис не хочется. Может быть, госпожа Сикорс согласится помочь. – Госпожа Сикорс? – Слушай, Лусебрун, – шериф отставил пустую кружку в сторону. – А ты точно Лусебрун? Что-то я тебя не помню. Говоришь, что родился и рос здесь, а ни людей, ни событий не знаешь. – Да, только в школе я ни с кем не дружил, в гости не ходил. А ведь именно так знакомятся с семьями. У нас тоже никто не бывал. Так что ни слушать разговоры взрослых, ни узнавать новости от сверстников я не мог. После школы сразу уехал, возвращался только один раз, ненадолго. Сидел дома. С перебитой ногой как-то не до прогулок и визитов. Дядя меня местными сплетнями не развлекал. Так кто такая госпожа Сикорс? – Ванда Сикорс. Повитуха. Сейчас отошла от дел, но за шестьдесят лет приняла столько младенцев, что Кортезьен им мал, живут по соседним усадьбам. В некоторых семьях госпожа Сикорс помогала женщинам трех поколений. Голова до сих пор светлая, и медицину знает отменно, так что… – Детей де ла Ниров принимала она? – невежливо перебил я. – Она. – Когда вы собираетесь к госпоже Сикорс? Можно, я с вами? – Зачем? – Нужно прояснить один вопрос. А потом поделюсь с вами сведениями по библиографоведению… Тьфу, сейчас общался с выпускником своего института. Некоторыми сведениями о де ла Нирах. Вам ведь разрешено и даже рекомендуется прибегать к помощи добровольных помощников? Шериф, откинувшись на спинку стула, заинтересованно меня разглядывал. – Лусебрун, а ты знаешь, что бывает за сокрытие важной информации? – Знаю. И что? Запрете меня на три дня в каталажке, больше по закону права не имеете. Будете мотать нервы и себе тоже, а я скажу, что ничего не знаю, глупость сморозил. А так вместе сходим к почтенной даме, я поговорю с ней в вашем присутствии, а потом расскажу вам всё, что знаю. Обещаю вести себя хорошо. – У вас в серых отрядах все такие наглые? – Нет, остальные еще хуже. Госпожа Сикорс была здорово похожа на ведьму из пряничного домика: сухая, крючконосая, с клюкой. Но взгляд добрый и внимательный. А еще невероятная память. – Лусебрун, – утвердительно кивнула она, когда шериф меня представил. – Сын Кьера и Амалии. По-прежнему не похож ни на отца, ни на мать. Обычно меня забывают через полчаса после окончания разговора. На просьбу шерифа осмотреть Бьянку госпожа Сикорс благосклонно согласилась. Правда, общались они с Марком Бегором так, что меня не оставляло ощущение, что я при этой беседе лишний и сильно мешаю. Двое знающих обменивались намеками и прекрасно друг друга понимали. Но всё же можно было домыслить, что Бьянка томится отнюдь не в сыром каземате с крысами и пауками, и в убийстве брата ее никто не подозревает. Похоже, шериф просто решил спрятать госпожу де ла Нир. Но от кого и чего ради? Страж закона уже закончил свои переговоры с повитухой и прощался, незаметно делая мне знаки, что пора и честь знать, когда я, наконец улучив момент, спросил: – Госпожа Сикорс, ведь это вы принимали роды у Бельфлёр де ла Нир? – Да, я. – Оба раза? Многозначительно вскинув бровь, почтенная дама переглянулась с шерифом. – Только когда на свет появилась Бьянка. – А Жакоб? Повитуха не отвечала. – Пожалуйста, скажите. Это очень важно для Бьянки и еще одного человека. – Матушка Ванда, – неожиданно подержал меня шериф. – Если знаешь что-то, не молчи. Не для кого уже хранить секреты. Бьянке, что бы там ни было, это не повредит. – Марк, ты тоже ничего не знаешь? Ты был другом Бельфлёр и Корнелия, они не рассказали тебе? Шериф развел руками. – Ну хорошо, – госпожа Сикорс переплела сухие пальцы. – Но должна заметить, большей частью это всё же мои выводы и домыслы. А истина в том, что я понятия не имею, где и когда родился Жакоб де ла Нир. – Взгляните, это может быть правдой? – я выложил на стол перед повитухой обгорелые листочки из часовни и собственноручно сделанную в ратуше выписку. – Это полная ерунда! – чистый ухоженный палец с коротким ногтем уверенно ткнул в новую бумагу. – А вот это может быть правдой. Когда Бельфлёр приехала с Жакобом, она всем говорила, что специально вернулась в установленные сроки, чтобы ребенка занесли в реестр подданных короля там, где он после будет жить. У меня уже тогда возникли подозрения. Бывают и крупные детишки, но отличить двухмесячного младенца от почти годовалого опытная повитуха как-нибудь сумеет. – Госпожа де ла Нир куда-то уезжала? – Считалось, что всю беременность и некоторое время после родов она провела в Каере, на южном побережье. Якобы там более подходящий климат. Но кто сказал Бельфлёр об этом? Она не приходила ко мне ни в начале беременности, ни после родов. Стала избегать меня. А ведь я принимала Бьянку, первого ребенка! Если всё проходит хорошо, то женщины потом, как правило, доверяют своим повитухам. Бельфлёр осталась довольна, мы с ней прекрасно общались почти до самого её отъезда. Я помогала с малюткой Бьянкой, а на Жакоба мне даже не дали толком посмотреть, – госпожа Сикорс возмущенно пожала плечами. – Когда Бельфлёр носила Бьянку, то пела песни, а во время второй беременности наш климат вдруг стал ей вреден. – Матушка Ванда, так что же… – нерешительно начал шериф. – У Бельфлёр де ла Нир никогда не было сына, – решительно отрезала повитуха. – У Корнелия – возможно. Он всегда был человеком сильных страстей, стремительным, невоздержанным. А Бельфлёр – спокойная, рассудительная. Она очень береглась во время беременности, могла из-за этого отказывать мужу. И после чувствовать себя виноватой. Может быть, имела место еще какая-то причина. Но, была ли у Корнелия длительная связь на стороне, или он всего лишь раз удовлетворил свои потребности, де ла Нир убедил жену не просто принять внебрачного ребенка в семью, но и выдать за своего. Здешнее общество не любит бастардов. Не любит. И владения или поместье наследует только законный ребенок. Первенец, а если нет сыновей, то все права переходят к старшей дочери. Или же единственной. Шериф решительно поднялся. – Благодарю, матушка Ванда. Так значит, мы договорились, жду тебя завтра с утра. Лусебрун, идем. Пришлось откланяться. Очевидно, шериф вспомнил о каком-то неотложном деле, летел от дома госпожи Сикорс как бес от колокольного звона. Я еле поспевал следом и, когда страж закона резко остановился, чуть не натолкнулся на него.