Кикиморы наверняка видели тех, кто приходил сюда, кто проложил гать, обильно засовывая между толстыми жердинами стебли полыни, кто испоганил часовню. Но спрашивать нечисть бесполезно, не ответит, только начнет глумиться еще больше. Можно было б, подначивая и дразня, разозлить ехидин и заставить проговориться, но я так не умею. Сражаться с мечом в руках, в бою или честном поединке, это да, а язвить и оскорблять… Нет, не могу. На Трэка в этом деле надежды вовсе никакой. Придется вычислять негодяев как-нибудь по-другому. Скаегет невозмутимо шагал впереди, выпрямив спину и расправив плечи. Даже путь слегой больше не проверял. А ведь гать наведена вполне профессионально. Что давеча толковал Ахиней? Какая-то компания приехала в Плакучую Иву, крутятся возле заболоченного погоста. Инженеры, говоришь? Ну, молитесь на сопромат, гады… – Бессмысленная трата времени! – решительно заявила Мокрида. — Во-первых, ваши хороводы вокруг часовни в контракт не входят, значит, шиш мы на них заработаем. Во вторых, ничего из такой засады не получится. Вдвоем ночью у болота, да к тому же на месте бывшего кладбища, ждать неизвестно кого! А если их заявится много? Или вовсе не придут? Или придут не те, кого ждать будете? Одно хорошо: хоронить вас далеко везти не придется. Сольв, ты ж прежде, раньше, чем всё разведаешь, ни на что не подписывался и нам не позволял. – Я собирался съездить в Плакучую Иву. – Гениально! – восхитилась Мокрида. – Только знаешь, друг мой милый, ты, как наемник, не имеешь права спрашивать мирных жителей о чем бы то ни было. Выставят тебя за порог, и на этом дело кончится. А если вдруг вспомнишь, что ты владетель манора и заявишься к соседям на чашку чая, то всё равно сомневаюсь, что кто-то будет падать перед тобой на колени и каяться в грехах. – А… – встрял Трэк. – А ты, Стензальтыч, лучше вообще ни во что не вмешивайся. Когда придет время праведной мести, мы тебя позовем. Скаегет выразил бровями «Вот бес-девка!», но промолчал. – Мокрида, что ты предлагаешь? – Базар! – целительница многозначительно подняла палец к потолку. – Если здесь происходят такие дела, что молоко скисает, и кто-то покушается на кошек, то всё это точно обсуждается в торговых рядах. Надо только уметь слушать. И займусь этим я. Заодно отдохну от Инессы. – А что Инесса? – О! – закатила глаза Мокрида. – Свет еще не видывал подобной ханжи. Про ее выступление перед адмиралом я уже говорила. Так теперь вдовушка льет в уши нашей Бьянке, что неприлично незамужней девушке из хорошей семьи принимать в своем доме холостого мужчину. От нас же вовсе нужно избавиться как можно скорей, и дом с мылом вымыть. А если Бьянке удается прекратить эти разговоры, начинаются другие: платья, шляпки, туфли, сумочки. Что модно, что следует купить, и сколько это стоит. И так целый день за кофейником. Кое-что и я бы с удовольствием обсудила, но, силы небесные, сколько ж можно! У меня от всего этого уже голова болит. К тому же все эти задушевные беседы явно направлены не на то, чтобы помочь Бьянке выглядеть получше, а чтобы выяснить, есть ли у нее деньги и сколько. Жакоб содержал сестру, но не баловал, а ей явно должно было что-то перепасть от родителей. Такие мышки очень запасливы, всегда прячут что-нибудь на черный день. Вот Инесса выяснит, где норка, и запустит туда когтистую лапу. Так что, судари мои, меняемся – вы охраняете заказчицу и по возможности не даете ее охмурить, я выясняю, что там с часовней. Такой вот план. Трэк с сомнением покачал головой. – Вряд ли на базаре будут откровенничать с наемницей. – С наемницей не будут. А вот… В прочем, увидите. Полнолуние всякий раз наступает незаметно. Просто однажды ночью я не могу уснуть, а, выглянув в окно, убеждаюсь: да, вот оно – круглый белый как серебряная монета диск висит посреди неба. Я, в полном соответствии с легендами, и повыть на него пробовал, и в полную трансформу уходил, ничего не помогает, всю ночь таращусь, как дурак, а днем не понимаю, на каком я свете. Брать у Мокриды успокоительную травяную настойку смысла нет, заснуть засну, но очухаюсь так же только к вечеру. Говорят, что если померзнуть, а потом лечь и согреться, то дрема придет сама собой. Стоит попробовать. Дни сейчас стоят еще теплые, зато ночью отлично ощущается, что осень уже вступила в свои права. Аккуратно обогнув поставленную Трэком сигнализацию, я вышел на крыльцо. И оказалось, что не спится не только мне. – О, как ты кстати! – приветствовала меня сидящая на крыльце Мокрида, зябко натягивая на колени подол халата. – Поделишься курткой? Подожди, не снимай, сам замерзнешь, – остановила она меня, когда я с готовностью потянулся к пуговицам. – Я замерзну? Да сейчас просто уйду в промежуточную трансформацию, мехом наружу. – Нет уж, не надо мне такого счастья. Терпеть не могу небритых мужиков. Если б оборотни в человеческом обличии не были такими… гладенькими… я б тебя давно из палатки выжила. – А Трэк? – С его бородой приходится мириться. Она у скаегетов такая же неотъемлемая часть тела, как рука или нога. А мы сейчас разберемся. Ты садись сюда, на нагретое местечко. А я к тебе на колени. Вот так, хорошо. Полами запахни. Здорово, когда на свете есть друзья! Чего бродишь, как неприкаянный дух? – Полнолуние. А ты почему не спишь? – Мои окна выходят на ту же сторону, что и у Бьянки, – пожаловалась целительница. – Сейчас сдуру выглянула, увидела этот огонь в часовне. Знаешь, действительно неприятно. – Если б я не знал, что там собираются те, кто жаждет темного могущества, решил бы, что еще и таким способом из Сливовой Косточки хотят выжить хозяйку. – Какое темное могущество, Сольв? Ты же образованный человек, должен знать, что его не существует. Так же как и зловредной магии в чистом виде. Это все равно, что назвать какую-то вещь, вот хоть бы твой меч, кац… как? – Кацбальгер. Кошкодер. – Придумают же название! – Обычное. Меч для «кошачьей драки». Наскочить, порвать противника, отпрыгнуть. Как коты между собой сражаются. Особого искусства фехтования не требует, но в большинстве случаев оно при наших делах и не требуется. В отличии от… – О, небо! Сольв, я не прочь посмотреть, как ты тренируешься, но давай без теории! Сейчас не об этом. Твой кошкодер не может быть злым или добрым сам по себе, вне зависимости от того, для каких целей его применяют. Так же и магия. Всё зависит от человека. – Это знаем мы. А те, кто приходил в часовню… Там классический черный алтарь, совсем как на картинке в учебнике по истории давних веков. – Ты еще пойдешь туда? – Да. Надо разобраться. Но без Трэка, он, бедняга, позеленел весь, как увидел. – Когда соберешься, скажи мне. Хочу посмотреть, что за чернокнижие здесь разводят. – Мокрида, там кикиморы. – И что? Скажут, что я шлюха? Так я это и без того постоянно слышу. Даже соседки с тех пор, когда проведали, что я состою в серых отрядах, постоянно маме в уши дуют. К счастью, моя матушка верит родной дочери, а не тем, кто выдумывает всякие гадости. – Мокрида, зачем тебе это? Я имею в виду жизнь наемников. – Тут мужиков много, – просто ответила целительница. – А я замуж хочу. Только не получается как-то. Я хорошая, я пригожая, только доля такая, – с грустной улыбкой пропела она. – Даже на бородатого нашего виды имела. Кто ж знал, что он семейный. Ты мне очень нравишься. Солнечные волосы и грозовые глаза… Только тебе вообще никто не нужен. – Клевета! За тебя и Трэка я душу заложу. И за дядю тоже. – С собой не хитри. За дядю ты глотку перервешь. За нас со Стензальтычем жизнью рисковать будешь. А к душе своей просто близко никого не подпустишь. По-настоящему ты доверяешь только своему мечу. Так и стоишь с ним один против неба… Солевейг, ты хоть раз думал обо мне не как о боевом товарище? Вот черт… Всегда знал, что Мокрида привлекательная женщина, но мысли даже о том, чтобы просто с ней поцеловаться, ни разу не возникало. – Да ладно тебе, не переживай. Сама не хочу. Я все твои шрамы помню, потому что большинство ран заговаривала. А теперь представь, каково мне было бы это делать, если б я была в тебя влюблена? Точно бы свихнулась! …От сильного рывка пуговицы разлетаются веером. Горячая женская ладонь опускается мне на грудь. – Лежи смирно! – командует Мокрида. – Будет больно. Терпи. Да, надо терпеть. До крови закусив губу, впиваясь пальцами в сухую землю. Целительская магия жестока, но быстра и действенна. Только когда из груди раскаленными щипцами вырывают ребра… А-а-а! – А если придется выбирать, кого вытаскивать, тебя или Трэка? Как тогда, в Кувшинных копях? Помнишь? …Из пламени высовывается зубастая пасть саламандры, обжигает руки раскалившийся меч, а проклятая твердолобая тварь все лезет вперед, потому как сил на полноценный удар не хватает, но вот отступать стало некуда, сзади в сапоги уперлись ступени короткой лестницы, и целых три минуты, а казалось вечность, пришлось стоять, словно посреди горящего костра, и воздуха нет вовсе, а саламандра все напирает, но наружу ее выпускать никак нельзя, приходится отбиваться на месте, и руки, кажется, уже плавятся вместе с мечом, а потом откуда-то сбоку выскакивает Трэк и широким взмахом обсидиановой секиры сносит саламандре голову. Тварь рассыпается длинной кучей пепла, но из тьмы, откуда она выползла, вылетает огненный шар и бьет Трэка в лицо. Борода вспыхивает факелом. С лестницы за моей спиной спрыгивает Мокрида с ведром, выкрикивая чеканные формулы заклинания, с размаху выплескивает воду на Трэкула. Скаегет – лицо непривычно голое, обожженное – падает на руки целительнице. Боевая подруга, путаясь в мокром, липнущем к ногам подоле, тащит его прочь из сквозной пещеры. Сзади накатывает мерный шум шагов. Гномы наконец поняли, с кем сцепились в подземелье высланные на разведку наемники, и на помощь спешит знаменитый горный хирд. Но если он войдет в узкий коридор, ведущий в пещеру, сквозь стену плотно сдвинутых щитов прорваться не сможет уже никто. – Здесь раненый! – кричу я, срывая голос, и поступь гномов стихает. Теперь коридор свободен, Мокрида успеет увести Трэка. Но вслед за ними устремится тот, кто надвигается на меня сейчас с другого края пещеры, тот, кто посылал саламандр. Если только я не встану у него на пути. Раскаленный меч, выскользнув из обожженной руки, со стуком падает на камень. Я один, помощь уже не успеет. Но у меня есть клыки и когти. А у моих друзей, уходящих по узкому каменному коридору, теперь будет время. – Солевейг! – голос Мокриды возвращает меня в настоящее. – Ты подумай, сидела у тебя на коленях, а ничего, ни тебе ни мне. Во всяком случае, в душе. Друзья мы, милый мой, навечно просто друзья, – рассмеявшись, соратница дернула меня за косу и легко вскочила на ноги. – А сейчас идем спать. Каждый в свою комнату. До завтра, дорогой! Послав мне воздушный поцелуй, целительница убежала в дом. Эх, Мокрида, Мокридочка… Н-да… – Ай, молодой красивый неженатый! Позолоти ручку, яхонтовый мой, всю правду скажу, что было, что будет, чем сердце успокоится! Молодая татирка, выскочив из-за толстого ствола вяза, загородила мне путь. – Мокрида! Ну ты сильна… Рассмеявшись, соратница крутанулась на одной ноге. Взметнулись пышные юбки, вороные кудри, концы яркого платка. Звякнули в лад с подвешенным к поясу бубном серьги в виде больших колец и монисто. – За татира выйду замуж, Хоть родная мать убей!