– Есть готовить к бою! – козырнул Янковский, уже выбегая из землянки. Минут десять спустя бухнула пусковая установка и в воздух взлетел осветительный снаряд, повиснув в воздухе яркой звездой. Потом еще, еще и еще. А следом за ними ударили легкие 87-миллиметровые гаубицы, засыпая наступающих противников шрапнелью. Обычной шрапнелью. Но все одно – неприятно. Тем более что скорострельность этих, по своей сути пехотных, орудий была впечатляющей – порядка дюжины выстрелов в минуту. Японцы, которых спугнули, побежали вперед, громко крича. Стараясь как можно скорее сблизиться с русскими позициями. Но как только они минули отметку в полтора километра, как к легким гаубицам подключились 37-миллиметровые гранатометы и станковые пулеметы. Не прицельно. Вести какой-либо прицельный огонь в текущих условиях было невозможно. Они просто ставили завесу по секторам. Гранатометы били игольчатой шрапнелью на пределе своей скорострельности – порядка двадцати выстрелов в минуту. Станковые пулеметы работали также на износ. Чтобы избежать порчи кожухов водяного охлаждения, им открыли крышки, позволяя воде спокойно испаряться. А дабы продлить время до критического перегрева стволов, бойцы прокачивали воду ножной помпой, отводя закипающую воду в пустую тару, сменяя ее свежей, холодной из стоящих рядом канистр. Чуть попозже к делу подключились и ручные пулеметы, работавшие по уже более-менее различимым группам противника. И ручные карабины, совокупно с дающими очень неплохую плотность обстрела… ЧВК – не Имперская гвардия. И та – хороша в плане насыщения коллективным и автоматическим оружием. Тут же – и вообще аншлаг был подобных технических средств. Поняв, что дело пахнет керосином и японцы очевидно прорываются, командир ЧВК принял решение покинуть позиции. Быстро и организованно. Прикрывая друг друга, бойцы отходили. Унося на себе свои пулеметы и гранатометы. Кроме высокого уровня организации и грамотности отступления ЧВК имело еще одно важнейшее преимущество – минное поле. Несколько переживая на тему опасности порученного им участка, наемники заминировали предполье перед собой. Сделав его комплексно сложным в плане преодоления. Колючая проволока, «чеснок», гранаты на «растяжках». И не «колотушки» с терочным запалом, а яйцеобразные гранаты, которые выделялись им только для специальных операций. Внутри штампованного корпуса была уложена проволока с насечкой для увеличения количества осколков. Но главное – взрыватели были очень похожими на УЗРГ по своему принципу. Что позволяло поставить на подходах к позициям ЧВК целую сеть импровизированных противопехотных мин, в которую и влетели японцы по темноте. Крики и стоны от знакомства с «чесноком» просто утонули в сплошной серии разрывов, которая покрыла полосу глубиной порядка десяти метров. Для японцев, правда, это выглядело так, словно их чем-то залповым обстреляли. Поэтому они как ни в чем не бывало пробежали еще полсотни метров и с разгона влетели в новую полосу гранатных «растяжек». А потом, чуть погодя, и еще в одну. Бойцы ЧВК тем временем отходили во вторую линию траншей. Наконец японцы ворвались в первую линию траншей. И ничего… ничего и никого. Пусто. Они ринулись по ходам сообщения, пытаясь настигнуть русских. Но уперлись в кинжальный огонь станковых пулеметов. А сверху на них посыпались гранаты из 37-миллиметровых гранатометов. Не шрапнель. Нет. Она была не очень удачна в сложившейся ситуации. А осколочно-фугасные гранаты. Японцы попытались выбраться из траншей и обойти проблемные участки. Но плотный огонь из ручных пулеметов и карабинов загнал их обратно. Это ведь не поле, где страх гнал вперед. Это укрепления, где можно спрятаться и укрыться. Однако уже четверть часа спустя ЧВК вновь пришлось отходить. Теперь уже на последний, третий рубеж обороны. Слишком высока стала угроза флангового охвата. А потом и ее покинуть стало необходимо, отходя к казармам. Туда, где спешно укреплялись бойцы Имперской гвардии. Лезть на позиции ЧВК они не стали. Слишком тесно. Да и фронт узкий. А вот укрепиться у казарм выглядело неплохой идеей. Тут и второй этаж, позволяющий развернуть там неплохо защищенные пулеметные гнезда. Да и навалить примитивных брустверов из мешков с песком. Ренненкампф прекрасно понимал проблему немногочисленности своих войск, поэтому не пренебрегал всякого рода перестраховками. Поэтому на случай прорыва японцев таких мешков было заготовлено много. Их кидали на тачки и быстро свозили к нужным участкам, складывая вполне себе действенные укрытия от стрелкового огня и осколков. С легких гаубиц, что имелись в распоряжении ЧВК, пришлось снять замки, а их сами оставить. Это люди могли по ходам сообщения отходить, а орудия – только те, что на руках можно было утащить. Слишком часто и много стреляли. Вне укрытия ты трупом становился очень быстро. ЧВК откатилась, продержавшись едва полчаса. Но против такой громадины это было достижение! Эпичное! Славное! Пройдя сквозь позиции двух пехотных полков, она отошла глубже. Ребята были пустыми – боеприпасов почти не осталось. Да и чуть-чуть передохнуть требовалось. Хоть немного перевести дух. А тем временем та самая третья дивизия Имперской гвардии, что не принимала участие в битве 22 мая, обходила японцев с восточного фланга. Налегке… Но это было уже лишним. Потому как по бывшим позициям ЧВК и ее окрестностям ударили 107-миллиметровые полевые гаубицы в числе шести дивизионов. Осколочно-фугасными снарядами. Что поставило жирную точку в японском ночном наступлении. Оно перешло в решительное бегство… Светало. Семен Янковский курил папироску, прислонившись к стене казармы и зажмурившись, подставлял лицо лучам утреннего солнца. Он улыбался. Еще один бой. И он жив. Опять жив. Даже не зацепило. Кто-то подошел. Семен открыл глаза и скосил их. Это был ротный. Папиросы он не уважал, как и сигареты. Вот и сейчас довольно скалился, зажав в зубах трубку. – Трофейная команда уже вышла. – Мы участвуем? – Нет. А ты хочешь? – Да ну, – пожав плечами, ответил Янковский. – Японцы бедны, и вкус у них странный. Чего с них брать? – Это ты зря. – Что? Думаешь, есть чего интересного? – Думаю, – продолжая скалиться, ответил ротный. – Пойдем. Короткая прогулка. И вот уже общий круг. Считай, все ЧВК собрались, кроме убитых и раненых. Но у них, ясное дело, причины уважительные, особенно у первых. – Семен, – произнес командир ЧВК. – Сегодня мы все живы только благодаря тебе. Не заметил бы японцев – и конец нам. Поэтому от лица всех ребят я хочу тебя поблагодарить и вручить вот это… Сказал и кивнул одному из бойцов. Тот ловко скинул тряпицу, которой прикрывал что-то. И передал командиру «какую-то хрень». – Ребята говорят – дорогая вещь. Ко-то[67], как сказывают сами японцы, старый меч. Мы его у офицера убитого взяли. По документам – аристократ родовитый. Вот – владей. – Ну ребята… ну спасибо… – едва выдавил из себя Семен, впечатленный подарком. – Не ожидал. Серьезно, не ожидал. Я ведь просто делал свою работу. – За работу тебе отдельно заплатят, – подмигнул командир, намекая на премиальные. – А это – просто от души. От коллег по опасному бизнесу, которые благодаря тебе смогут еще немного покуролесить… Глава 10 1904 год, 25 мая, Цусимский пролив Приведя себя в порядок, из Порт-Артура выступил отряд корветов под командованием контр-адмирала Колчака. Ему надлежало деблокировать русскую группировку на Хоккайдо, восстановив ее снабжение. Ну и поддержать огнем бортовой артиллерии, дабы уже сковырнуть засевших на перешейке японцев. Остров нужно было дожимать, создавая тактическую угрозу десанта на Хонсю. Но в Цусимском проливе их уже ждал адмирал Камимура со своими «карасиками». Опять, видимо, сработали «китайские рыболовы», которыми японцы постоянно пользовались для разведки. Колчак сжал кулаки до побелевших костяшек, напряженно обдумывая ситуацию. Как лучше поступить? Да, у него шесть кораблей, не уступающих водоизмещением японцам. И скорость их заметно выше. Но вот калибр орудий – ощутимо жиже. Конечно, у японцев всего по четыре восьмидюймовых ствола на корабль. Но это все равно – сильно больше, чем ни одного. При таком раскладе потерять один или даже более своих кораблей – плевый вопрос. Фортуна! Лотерея! Только в путь можно «гостинцев» наловить. Кроме того, у японских «карасиков» и «чешуя» была. Крепкие, в общем. Но и отступать как-то… Как там было в известном фильме? – Нас будет трое, из которых один ранен. В придачу неопытный юноша. А скажут, скажут, что нас было четверо. – Атос, но отступать как-то… – Я предлагаю драку. – Возьмите меня! Господа! Вы не пожалеете! … – Мы будем иметь честь атаковать вас! – А этот – мой! Разумеется, Колчаку не довелось посмотреть этот фильм просто потому, что его не только не сняли, но и не могли снять. Для этого не имелось подходящей техники и актеров, еще даже не родившихся. Но в его голове творилось что-то очень похожее на описанный эпизод. Поэтому, чуть-чуть поколебавшись, он направил свои корабли на сближение с противником. И закрутилось… Используя решительное преимущество в скорости хода и дальности стрельбы, отряд Колчака строго выдерживал дистанцию с противником. Так, чтобы у японцев могли стрелять только восьмидюймовые орудия, а «шестерки» – нет. При их казематном расположении и так-то имелась куча ограничений. А тут еще и традиция добавилась, которая урезала и без того скромные пределы до «разумных» углов, как считали адмиралы тех лет. Ведь в момент строительства этих самых броненосных крейсеров никто в мире, кроме, пожалуй, Императора, не планировал ведение морского боя на дистанциях свыше десяти-пятнадцати кабельтовых. Вот и пожалуйста. Результат налицо. И с углами намудрили, и с пристрелкой не справились. Так что корабли Камимуры долбили в белый свет, что в копеечку. Ну не совсем, конечно. Но пристрелка шла полными залпами «восьмерок», что было отдельной формой садизма со стороны русских. Ведь перезарядка этих 203-миллиметровых орудий была ручной, что для довольно худеньких и дохленьких японцев тех лет становилось настоящим испытанием. И если первые залпы шли неплохо, бодренько, то с каждым последующим запал пропадал из-за стремительно нарастающей усталости. Ну тяжелы японцам тех лет были такие снаряды, тяжелы. Они только-только ступили на путь современного развития, а потому банально еще не успели «отожраться», увеличившись в росте и габаритах. Так что стреляли стволы мало, редко и невпопад, пытаясь нащупать на глазок корабли русских. Ведь с оптикой там тоже было все не слава богу. В то время как корветы Колчака, разбившись на пары, обстреливали сразу три цели, которые менялись в зависимости от маневра. Стреляли и поминали добрым словом Императора, которого ранее всем миром хаяли за дальномеры. Дескать, зачем они нужны? Куда их столько? К чему все эти учения? Все равно это никому не надо. И так далее. Из-за чего с каждого корвета по шесть раз в минуту улетала дюжина шестидюймовых снарядов. Не очень точно из-за рассеивания и маневров. Но порядка одного процента попаданий удавалось придерживаться. Наконец после часового боя, поняв, что он безнадежно проигрывает, Камимура демонстративно отвернул и начал отходить. Ведь он добился всего трех попаданий в русские корабли, не повлиявшие ровным счетом ни на что. А его крейсера выглядели избитыми калеками. Ведь русские уже расстреляли по ним целую прорву боеприпасов, работая от больших чисел. Считай – по триста шестьдесят выстрелов на ствол или около того. Еще чуть-чуть – и все. Проступит пустое дно артиллерийских погребов. Но и результат был – дай боже! Больше двухсот пятидесяти попаданий по броненосным крейсерам Камимуры. Многое ушло в броневую защиту японцев, которая показала себя отлично. Но многое попало и в «нежные тушки» кораблей, не защищенное ничем, из-за чего они все представляли собой один сплошной костер, чадящий густым, жирным дымом. Из-за чего «асамойды» еле ползли на скорости около восьми узлов, совершенно потеряв боеспособность. Даже восьмидюймовые стволы из-за задымлений и категорической усталости личного состава стреляли не чаще раза в пару минут. Очень хотелось подойти поближе и торпедировать супротивника. Но… Колчак не решился. И так судьбу испытал славно. Мог и «чемоданов» нахватать да ретироваться с поля боя с позором. Ну таким… небольшим… потому что формально Камимура был сильнее. Но все равно. Идти дальше и рисковать сильнее он не стал. Все-таки восьмидюймовые пушки выглядели слишком опасными. Особенно с той дистанции, с которой можно было японцев торпедировать. – Дробь! – громко и отчетливо произнес команду к прекращению огня Колчак. – По всем кораблям доложить о потерях и исправности. Сообщить остаток боеприпасов. – Слушаюсь! – козырнул адъютант и бросился к переговорному устройству. – Курс – норд – норд-ост. Правь западнее островов, – отдал он приказ командиру корабля. Контр-адмирал очень сильно переживал, что, застав корабли противника в проливе Лаперуза или Цугару, он не сможет вступить с ними в бой. Однако обошлось. Новость о том, что Камимура вступил в бой с Колчаком, очень скоро стала достоянием общественности. Вот все корабли, контролирующие эти проливы, и отошли задолго до подхода русских. На всякий случай. Особенно после того, как связь с Камимурой из-за разбитых радиостанций или порванных антенн была потеряна. Поэтому, покрутившись, повертевшись, Колчак вызвал из Владивостока транспорт с боеприпасами и танкер для дозаправки. А сам встал вблизи южной оконечности Хоккайдо, занявшись налаживанием взаимодействия с русским десантом. Готовясь работать орудиями по их запросам. Для чего требовалось опять-таки дождаться кораблей из Владивостока, включая один эсминец, который смог бы встать на якорь поближе к берегу, кинуть туда телефонный шнурок и выступить в качестве ретранслятора связи от «сухопутных крыс» к «благородным пиратам», то есть морякам… Часть 3 Ошметки дубовой рощи