– Еще что Блохин спрашивал? – Просил прислать ему чародейских стекол, сквозь которые рунную вязь рассмотреть можно. – То есть, сам он чародеем не был? - спросила я для проформы. – Был, Геля. Дернув на себя ящик стола, я достала свои очки с чародейскими стеклами, водрузила их на нос и отобрала письмо у присевшего на освободившееся подле меня место Ивана. Я-то ни разу не чародейка. – Теперь видишь? - спросил Зорин с сочувствием и показал, куда смотреть. - Это аркан на Семена, чтоб только он конверт распечатать мог, это на скорость. Он, кстати, наложен прескверно. – Вот-вот, - поддакнул шеф. - А как тебе, Ванечка, призыв к стихиям с ошибкой в каждом втором символе? – Он для чего? - сняла я очки. – Не для чего, - ответил Зорин. - Он пустышка, навроде детской считалочки. – Мнемотехника, - Семен сочувствие ко мне, чарами обделенной, тщательно скрывал, - помогает неофитам запомнить графический рисунок основных рун. – А еще, – зловеще протянул Эльдар от карты, - xодят среди нашего вида колдунского слухи, что бережет сей призыв нас от безумия чародейского. Сдается мне, сыскарики, наш Степан покойный разум по капле терял, и того боялся. Эльдар Давидович воткнул в карту алый бумажный флажок, будто точку в разговоре поставил, вернулся к столу, прогнал Зорина, сел рядом со мной. – На месте разбираться надобно. - Крестовский оглядел нас по очереди. - Прибыть в Крыжовень инкогнито, осмотреться, народ расспросить. После войти в контакт с местным присутствием, бумагу официальную им показать. Что-де прибыли из столицы одного из нижних чинов до пристава повысить. – Перфектно, - решила я и смешалась под укоризненным взглядом начальства. Мое паразитное словечко Семен Аристархович не обожал. – Знаешь, букашечка, - Эльдар одарил меня заговорщецкой улыбкой, его «букашечки» тоже признавались у нас паразитными, - а ведь тебе и вправду в Крыжовень соваться не стоит. Мое «протестую» было жалким. – Сама посуди, - продолжал Мамаев под одобрительным взглядом начальника приказа, - прибыть инкогнито, то бишь, незаметно. Одинокая барышня привлечет нежелательное внимание. – Барышня может переодеться кем угодно, - холодно улыбнулась я, - бродячей неклюдкой, безутешной вдовой, мальчишкой-разнорабочим, в конце концов. Семен фыркнул. Я переводила взгляд с одного чародея на другого. Эльдар глумливо щурился, Иван качал головой, шеф попросту ждал любых моих слов, чтоб заржать. – Простите, что вмешиваюсь, – из темного угла раздалось неуверенное покашливание, – но, кажется, я мог бы поспособствовать Евангелине Романовне сохранить инкогнито. Про Митрофана мы забыли по прискорбному нашему обыкновению. Секретарь Γубешкин был юношей скромным до полного растворения в пространстве. Он, оказывается, с самого начала совещания сидел тише мыши в уголке, и только сейчас подал голос. Крестовский уже открыл рот, чтоб что-то эдакое сказануть. Секретарь боялся его до обморока, и я, этого самого обморока опасаясь, проговорила первой: – Извольте, Митрофан Митрофанович, вся внимание. Семен рот закрыл. Мамаев мне подмигнул, наши с шефом духоборческие экзерсисы его забавляли. Секретарь сызнова откашлялся: – Я, господа и Евангелина Романовна, некоторым образом из искомых мест. – Можно немного точнее, Митрофан? - не сдержался шеф. - Что ещё за некоторый образ? Вы родились здесь в Мокошь-граде. – А батюшка мой… Секретарь начал бормотать себе под нос, я его подбодрила: – Ваш достойный покойный родитель из Змеевичского уезда? – Нет, - шепнул Митрофан. Крестовский гаденько усмехнулся, но секретарь продолжил чуть громче, и улыбка начальства растаяла. – Тетушка у меня там проживает, в Крыжовене. Захария Митрофановна, благонравная старуха самых передовых взглядов. – Любопытно, – решил Мамаев, – и что же, эта дщерь Митрофана гостье из Мокошь-града не удивится? – Сказано было, - шикнула я на коллегу, - передовых взглядов барыня. – Она, некоторым образом, - секретарь покраснел, - гадалка. Шеф хмыкнул: – Шарлатанка? – Что вы, ваше превосходительство, дар провидческий тетушке положен. – Семен Аристархович просит прощения, - улыбнулась я елейно, – за то, что вашу родственницу невольно нехорошим словом обидел. Γадалка, это пер… расчудесно. Вы, Митрофан, черкните пару строк любимой тетушке, так мол и так, кузина Гелечка письмецо с оказией доставит, про жизнь свою поведайте. – Кузина? – Притворимся ненадолго, что у Захарии Митрофановны кроме племянника ещё и племянница имеется, седьмая вода на киселе, но все ж родня. Гадалка! Да к ней в дом наверняка половина города за предсказаниями хаживает. Лучшего места, чтоб осмотреться и не придумать. – Может все-таки кузен, а не кузина? - предложил осторожно Зорин. – Геля права, - вздохнул шеф, - в этой ситуации девушка вызовет меньше подозрений. – Солома не врет! – поддержала я. – То есть, жребий и судьба. – Понятно, - закончил совещание Крестовский своим паразитским словечком и поглядел на часы. – Иван, немедленно отправляйся в имперскую канцелярию, там какие-то сверхсекретные документы нас дожидаются. Сам хотел забежать, да не успеваю. Эльдар, знаю что не по чину, но будь любезен, спустись к дежурному, протелефонируй оттуда в вокзальную управу, пусть выпишут для Евангелины Романовны отдельное купе до Змеевичей. Или можно до самого этого Крыжовеня? – Разберусь, - отмахнулся Мамаев и вышел за дверь. Зорин запер шкаф с документами и теперь надевал зимнюю чиновничью шинель у настенного зеркала. – Меня у извозчика обожди, - попросил Крестовский, - нам почти по дороге. – Митрофан, - позвала я, - присаживайтесь поближе, нам с вами долгий разговор предстоит. – Разработайте легенду, – кивнул шеф, – простенькое что-нибудь без театральных эффектов. Вы, Губешкин, расскажете все, что о тетушке помните, а вы, Попович… Чинопочитание во мне очень развито, лишь поэтому я не зарычала на непрошеные советы, а вежливо попрощалась с Иваном. Крестовский вибрировал как железный прут на морозе, с ним такое бывало, если дело спорилось. Мне стало грустно. Дело его я знала, а лучше б не знать. «Почти по дороге». От имперской канцелярии через площадь наискосок в приказ темнейшего Брюта. Сама там утром с визитом была. Что там говорил Юлий Францевич? – Ровно к пяти после полудня примчится ко мне ваш великий Семушка. Я посмотрела на часы. Без четверти. – Евангелина Романовна, - велело весело начальство, – вы уж дождитесь меня нынче. – Всенепременно. У меня как раз бумажной работы накопилоcь. Допоздна ждать? Семен ответил одними губами: – За каждую минутку рассчитаюсь. Я покраснела томно. Этими губами со мною обычно и рассчитываются. Шеф убежал, я отдышалась и приступила к опросу. Со мной наедине Митрофан был гораздо бойчее, да и на «ты» мы перешли безнадзорно. Про тетушку он помнил немного, в Крыжовене у нее гостил в столь юном возрасте, что запомнил лишь чучело нетопыря у нее над столом. Виделись в последний раз на похоронах Митрофана Митрофановича Губешкина секретаря разбойного приказа. Я выразила соболезнования и отложила карандаш. – Родительскую стезю для себя избрал? Похвально. – Почерк у меня больно замечательный, – смутился Митрофан. – Исключительный, все про то говорят. Дверь кабинета отворилась, впуская Эльдара Давидовича. – Хорошая новость – прямой поезд существует, тот же, что и до Змеевичей, похуже – ходит он раз в неделю, и совсем плохая – следующего неделю ждать. – То есть, - уточнила я, - сегодняшний уже ушел? – В семь отходит, - вздохнул Мамаев. – Так два часа еще!