И всё же я хотела определённости. Пальцы зарылись в моих волосах, и Ларанский чуть потянул на себя, запрокидывая лицо. — А я хочу, чтобы ты мне доверяла. О большем не прошу. По позвоночнику невольно мазнуло холодом от тихой металлической нотки в голосе. Я растерянно уставилась на Дана, словно впервые его увидела. Он отпустил волосы и легонько коснулся тыльной стороной ладони моей щеки. — Я не хочу, чтобы ты пыталась искать убийцу. Это только в книгах главному герою удаётся найти преступника. В жизни всё может закончиться очень печально. Я растерянно вглядывалась в лицо Ларанского. — Ответь только на один вопрос, и я больше спрашивать не буду: ты причастен к этим смертям? Он усмехнулся и отрицательно покачал головой: — Нет. Но кто-то очень хочет, чтобы все вокруг думали, что причастен. Глава 22. Тот, кто ближе всех Кристин выписали из больницы через полторы недели после нападения, в честь чего госпожа Вучич решила устроить небольшой праздник для друзей. Она вообще не умела и не могла жить без вечеров, и в любой ситуации видела повод собраться вместе. От моего внимания не ускользнуло, как Кристин настороженно относится к Милошу. Под улыбками и жизнерадостным смехом скрывалась тревога, а движения рядом с Вучичем становились резкими, напряжёнными. Несмотря на странное поведение Кристин и ужасную погоду вечер прошёл тихо и по-домашнему уютно. Следующие две недели после выписки Кристин в Городе Грёз выдались на редкость мерзопакостные. Туманное утро сменялось дождливым днём, а если оно начиналось с ливня, то к вечеру стоило ожидать противной измороси. Солнце лишь однажды робко выглянуло на четверть часа, но его скрыли тяжёлые брюхатые тучи. В следующие три дня дождь лил, не переставая, чем невольно взволновал горожан — вода в каналах поднялась до угрожающей отметки. Местные синоптики предупреждали: если в ближайшие три — четыре дня не прекратятся дожди, то высока вероятность затоплений отдельных районов города. Раскат грома грубо выдернул из цепких лап сна, заставив сердце колотиться как сумасшедшее. Я лежала, уставившись невидящим взглядом в резной потолок, и гадала, что сейчас утро или вечер. Резкие всполохи молний освещали тёмную комнату, придавая ей готическую зловещесть. Дождь бил остервенелыми струями в окна. Словно небеса прогневались на людей, и теперь стремились смыть человечество с лица земли. Простыни казались неприятно сырыми. Очередной раскат грома заставил меня съёжиться. Я села на край кровати и свесила ноги. Послеобеденный сон имеет одну неприятную особенность: если он крепкий, то спросонья теряешь ориентацию во времени. Я встряхнула головой, прогоняя остатки сна, быстро оделась и выскользнула в коридор. В планах было закончить последнюю главу и отослать Редерику готовый вариант книги. Первые главы, которые я отправила редактору для ознакомления, пришлись ему по душе. Это стало больши́м стимулом для меня, хотя в глубине души я поняла — я никогда не смогу бросить писать. Писательство более не было простым желанием; оно стало частью моей жизни, моим смыслом. В голове вспомнился разговор с Даном, когда мы работали в мастерской: «Я буду писать картины вне зависимости от положения и нахождения. Будут ли меня знать через пять, десять, пятнадцать лет или забудут на следующий день, неважно. Я буду писать, потому что это часть меня». Но подойдя к библиотеке, я услышала приглушённые голоса. — Не пойми меня неправильно. Дан… Всё слишком запутано… В приоткрытую дверь я увидела каштановую голову Кристин и подрагивающие плечи поверх резной оттоманки. Не надо было видеть её лица, чтобы понять, — Кристин боялась. Нервозность опутывала её шлейфом. Дан стоял, отвернувшись к окну. Длинные пальцы медленно перебирали по гладкой стенке бокала, в котором темнел коньяк. Он словно не замечал гостью, погруженный в созерцания буйствующей непогоды. Впрочем, впечатление оказалось обманчивым. — Я хочу услышать правду, Кристин. Он говорил глухо. Но от металлических ноток по спине пробежали мурашки. Дан не злился. Он пребывал в ярости. Каштановая голова трагично упала на плечо. — Я тебе говорила. Лана ушла, никого из нас не предупредив. Просто испарилась. Все спали и… — Кристин, — Ларанский резко оборвал её и повернулся. Разноцветные глаза смотрели холодно, будто он собирался содрать с неё кожу. — Ваша дружба была видимостью. Пять человек, и у всех имелись причины желать Лане смерти. Эдмунд ничего не сможет сказать в своё оправдание. Как и Степлмайер. Хотелось бы верить в совпадения, но я, видишь ли, не сильно в них верю. Что, чёрт возьми, произошло в горах? Последнюю фразу он процедил сквозь зубы. — Я обещала… — Кристин осеклась под тяжёлым взглядом. В этот момент мне стало её отчаянно жалко. — Это всё Милош. Дан медленно закрыл глаза. Бокал с коньяком звонко опустился на столик, стоя́щий между окнами. — Рика, ты можешь зайти. Я вздрогнула. Подавив в себе дрожь, я вошла в библиотеку, залитую приглушённым светом. Кристин резко обернулась в мою сторону. На её лице читалась растерянность и неприятное удивление. Дан буднично произнёс: — Будешь что-нибудь? Однако не шевельнулся в сторону резной тумбы, служащей мини-баром. Я села в кресло рядом с оттоманкой и отрицательно помотала головой. — Да нет, пожалуй, ничего не буду. Ларанский кивнул. Скрестив руки на груди, он обратился к Вучич. — Итак, вернёмся к Милошу. Кристин зябко поёжилась, словно в комнате стало холодно, и с неодобрением покосилась на меня. Дан молчаливо кивнул ей: нечего скрываться, все свои. — В ночь перед исчезновением я слышала, как Милош и Лана ругались. Я не знаю из-за чего. Но чётко услышала, что «такие лживые твари», как она, не должны жить. А потом резко хлопнула дверь. Я вышла в коридор и увидела, как Милош скрылся в номере. Когда Лана пропала, я к нему пришла и спросила напрямую, не причастен ли он к её исчезновению. Но Милош выглядел подавленным и испуганным, всё отрицал… Дан, я знаю, что в это трудно поверить, но в тот момент я считала, что Милош неспособен на убийство. — Почему ты молчала всё это время? — Потому что Милош просил, чтобы я никому не говорила об этом. Он клялся и заверял, что пальцем её не тронул. И я ему поверила. — Что изменилось сейчас? — Мне кажется, что я ошибалась в этом человеке. Как и Эдмунд. Брови Дана удивлённо приподнялись. Кристин тяжело вздохнула. — Дурацкая история с завещанием… Эдмунд завещал нам всё состояние в случае, если мы поженимся. Я сначала расценила это как проявление заботы. Он считал Милоша человеком достойным, способным обо мне позаботиться. Стыдно признаться, но когда Эдмунда подкосила болезнь, то Милош помогал нам. Без его помощи Эдмунд не протянул бы. Я находилась в отчаянье… Видеть, как угасает любимый человек на глазах, невыносимо. А Милош… Я… Мне не по себе, что я так поступила с Эдмундом. Он был ещё жив, а я… На бледных щеках проступили пунцовые пятна. Кристин взяла себя в руки, смахнула слезинки и продолжила дрожащим голосом: — Мне до сих пор кажется, что Эдмунд догадался о нашей связи, и поэтому решил внести необычный пункт в завещании. Но Милош… После свадьбы он изменился. Стал злее, что ли? И мне кажется, это он напал на меня. С тех пор как я вернулась из больницы, Милош стал пропадать из дома. Когда возвращается, то разговоры заканчиваются ссорами. А сегодня он впервые поднял на меня руку! Милош неприкрыто угрожал мне, что если я попытаюсь хоть кому-то рассказать о том, что происходит у нас дома, то я последую за остальными. Мне страшно Дан. Неужели мы все ошиблись в этом человеке? А что если он убил не только Лану, но и Эдмунда, и Степлмайера? Тишина сгустилась, обволакивая библитеку. Она стала настолько плотной, что, казалось, ножом резать можно. Дан сел кресло, стоя́щее справа от оттоманки и сложил пальцы домиком, оперевшись на них подбородком. Из-под полуопущенных век холодно поблёскивали потемневшие глаза. Некрасивые пунцовые пятна расстроенное лицо Кристин. Нервная дрожь пробегала едва заметной волной по плечам. Вучич молчаливо взирала на него с тем видом, что осуждаемый смотрит на судью: со смесью ужаса и надежды. Я вжалась в спинку кресла, стараясь казаться незаметной. Внутри скреблось неприятное чувство, что перед глазами разворачивается целая драма в лучших традициях английских детективов. — Я даю тебе форы сутки, Кристин, — наконец произнёс Дан. Голос звучал глухо, леденяще, будто принадлежал не человеку, а мертвецу. — Пишешь признание о том, как ты убила Лану и уезжаешь. Далеко. Так, чтобы тебя никто не мог найти даже с фонарями среди бела дня, — Кристин встрепенулась, чтобы возразить, но Дан поднял руку, призывая её к молчанию, и продолжил: — Я делаю это только из-за уважения к памяти Эдмунда. У тебя есть сейчас ровно полчаса. Через полчаса прибудет Ангелидис со людьми. Так что настоятельно рекомендую тебе не тратить время. Ни моё, ни своё. — Ты с ума сошёл?! — воскликнула девушка. — Мы с Ланой были подругами… — Двадцать восемь минут, — холодно отчеканил Ларанский. — У меня есть все доказательства. Ты убила не только Лану, верно? Эдмунд, Эрих, покушение на себя. Наверняка Милош тоже бьётся в конвульсиях. Ты не позволила бы кому-то распоряжаться деньгами, которые оставил тебе муж. Красивое лицо исказила уродливая жестокая гримаса. Кристин криво усмехнулась. — Дан, ты блефуешь. У тебя нет никаких доказательств. Ларанский безразлично пожал плечами и прикрыл глаза. — Дело твоё. Можешь тянуть с признанием сколько угодно. Все доказательства лягут на стол к Ангелидису, и тогда тебе точно не избежать правосудия. А так… Я тебе даю шанс. — А может просто убить вас? Что я теряю? Холодный смешок художника леденяще мазнул по затылку. — Если сделаешь так, как я говорю, у тебя будет ещё шанс на жизнь. Не такую роскошную, как тебе редставлялась, но всё же. Знаешь, что будет, если попытаешься причинить вред мне или Рике? Нет? Я тебе расскажу. Тебя обвинять в семи убийствах. Да-да, я знаю, что Агна покончила с собой после разговора с тобой. Этого достаточно, чтобы посадить тебя на долго. В нашей стране нет пожизненного срока за серийные убийства для женщин. Максимум двадцать пять лет. Но кто сказал, что ты сможешь их спокойно провести? Несчастные случаи в тюрьме не редкость. Тебя не убьют, нет. Но всю оставшуюся жизнь ты проведёшь в состоянии овоща. Другие заключённые будут издеваться над тобой… Представляешь, что сделают с тобой в тюрьме, верно? Женщины — жестокий народ. И стопора у их жестокости нет. В лучшем случае ты станешь девочкой для битья. В худшем… Я достаточно чётко обрисовал твоё будущее? — Сукин ты сын, Дан, — злобно прошипела Кристин. В ответ Ларанский холодно улыбнулся. Она пересела за ореховый стол, стоя́щий в дальнем углу комнаты. На улице поднялся ветер. Он со свирепым остервенением бился в окна, словно стремился выбить стёкла. Гром грохотал артиллерийскими залпами, заставляя невольно вздрагивать. В голове скользнула мысль, что лучшего антуража и не придумаешь для финальной концовки. Как по классике: разоблачение главного злодея происходит под аккомпанемент разгневанной природы. Я вслушивалась в злое шелестение бумаги и скрип ручки. Происходящее казалось нереальным. Я не могла поверить, что Кристин, девушка с антрацитовыми глазами оленёнка и детскими наивными чертами, вдруг оказалась хладнокровною убийцей. Я опасливо покосилась в её сторону. Лицо Ларанской изменилось до неузнаваемости. От детской наивности не осталось и следа. Мелкие черты окаменели, превратившись в маску. Красивые губы изогнулись в презрительной ухмылке: той самой, что сковывает человека, оказавшегося лицом к лицу с пороками, но не желающего их признавать. Загнанная в угол, Кристин сбросила с себя остатки ангельской миловидности, и наружу проступила вся её дьявольская сущность, обезобразив прекрасные черты. Я была шокирована изменениями. А Дан… Дан сидел напротив меня, со спокойной небрежностью прикрыв глаза. Он выглядел умиротворённо, на лице играла безмятежная улыбка. Словно не находился сейчас в одной комнате с убийцей, а отдыхал под пальмами в экзотичной стране. Это пугало сильнее, чем удивительные метаморфозы Кристин.