— Кристин, я слышу и понимаю тебя. Сейчас сложная ситуация, и ты очень устала. Тебе можно и нужно поплакать. Чтобы стало легче. Если потребуется моя помощь, то я всегда буду рядом. Он говорил так ласково, так нежно, словно успокаивал ребенка, что у меня защипало в носу. Кристин разрыдалась с новой силой. Я потихоньку раскачивалась из стороны в сторону, чувствуя, как печёт от непрошенных слёз. Ларанский кинул на меня странный взгляд и поднялся. — Если ты не против, я бы хотел осмотреть место, где находилась картина. Кристин наконец оторвалась от моего плеча, неприлично громко высморкалась и посмотрела на него. — Извините, кажется, я совсем расклеилась. Что ты спросил, Дан? — Покажи, пожалуйста, откуда украли картину. — Да, конечно, — кивок был больше похож на тремор. Мы поднялись по широкой мраморной лестнице и свернули в просторный коридор. Вдоль стен, точно стражи, белели фигуры античных скульптур. Высокие потолки были расписаны мифологическими сюжетами. Если не знать, что дом находится в частном владении, то его можно с лёгкостью перепутать с музеем. Кристин толкнула тяжёлую дверь и пропустила нас вперёд. — Здесь стояли предметы для аукциона, — бесцветным голосом произнесла она. — Эдмунд просил, чтобы я продала часть его библиотеки, которую составляли какие-то античные философы, четыре картины и пару фарфоровых сервизов, принадлежавших роду Ларанских. Малый зал оказался меньше, чем гостиная, где нас принимала Кристин. Все убранство составляли пара оттоманок, рояль посередине комнаты да высокий стеллаж с аккуратными рядами книг и безделушек на тёмных полках. Сервизы, о которых говорила вдова Ларанского, стояли в деревянных коробках, блестевших от лака. Три картины стояли на полу возле камина. Бежевые льняные простыни скрывали их от любопытных глаз и пыли. Дан окинул взглядом по картинам и подошёл к полкам с книгами. — Тут сегодня утром уже побывали из следственного отдела, — произнесла Кристин, застыв возле двери. Зайти внутрь комнаты она не решилась. — Когда здесь была последняя уборка? — отозвался он. Длинные пальцы прошлись по корешкам книг, скользнули по полке, и, потерев их друг о друга, Ларанский приложил их к носу. — С того дня, как обнаружили несчастного Эриха, сюда никто не заходил. Художник задумчиво поджал губы и присел на корточки возле картин. — Что-то нашёл? — тихо спросила я, опустившись рядом с ним. Он медленно покачал головой. Вместо ответа Ларанский обратился к Кристин: — Больше ничего не пропало? — Нет, — неуверенно проговорила она и обняла себя за плечи. Складывалось впечатление, что эта комната навевает ей тоску. — Только «Незнакомка». — Не понимаю, зачем красть картину и оставлять другие ценные вещи? — снова прошептала я. Ларанский прищурился и задумчиво посмотрел на меня: — Сдаётся мне, это не единственная странность. Глава 16. Вопросы без ответов — О чём задумалась? Вопрос прозвучал спокойно, чуть отрешённо. Так обычно спрашивают из вежливости, чтобы прервать затянувшееся молчание. Маленькое литературное кафе, куда Дан предложил зайти перекусить после визита Кристин, расположилось неподалёку от галереи Ларанского. Голод я почувствовала почти сразу, как села в автомобиль. Всё-таки странное дело — побывать в гостях и уйти голодным. Кафе оказалось на редкость тихим местом. Даже лёгкая классическая музыка, льющаяся из невидимых колонок, казалась незаметной. Люди за окном выглядели чем-то чуждым, суетливым до усталого раздражения. Как будто наблюдаешь за муравьями, которые осточертели своей бессмысленной беготнёй, но в то же время нет сил оторваться от них. Я уныло ковырнула вилкой остатки салата. После говяжьего стейка «цезарь» оказался лишним. — Не знаю. Слишком много мыслей в голове. Много вопросов, на которые нет ответов. Я даже не знаю с чего начать. — Начни с того, что на поверхности, — мягко подсказал Дан, глядя из-под полуприкрытых век. Мне подумалось, что художник сейчас очень похож на змея: такой же гипнотически неспешный, словно выжидающий момент для атаки. — Складывается впечатление, что все вокруг что-то утаивают и постоянно лгут. Очень неприятное чувство. Вроде и придраться не к чему, но всё же есть осадочек, будто дерьмо запаковали в праздничную обёртку и пытаются преподнести как подарок. Вполне возможно, я много надумываю. В конце концов, я мало с кем общалась. Информации тоже очень не бог весть сколько. Но чувство, что всё какое-то неправильное и нелогичное не оставляет меня в покое. Дан сложил пальцы башенкой и опёрся подбородком на них. Он не спешил делиться своими мыслями, предпочитая выслушать до конца. Я усмехнулась и продолжила задумчиво гонять сухарик по тарелке. Тяжело вздохнув, проговорила: — Мне кажется, что все три преступления — звенья одной цепи. Не понимаю, как они связаны, могу только предполагать. Два преступления совершены одним способом — убийство через отравление. Но зачем тогда красть картину? Это не ван Гог, не Рембрандт и не Пикассо, чьи работы то и дело случайно находят и продают за много миллионов на аукционах. Картины современных художников, как правило, не похищают. Значит, в «Незнакомке» есть что-то такое, что могло насторожить или напугать убийцу. Вот только что? Однако, вернёмся к Эдмунду и Эриху. Ты говорил, твой брат продал Степлмайеру угольные шахты на севере за смешные деньги. А что если производство должно́ было вот-вот загнуться, и Эдмунд не видел больше выгоды в нём? Вот и решил сплавить бывшему партнёру шахты, пока тот находился в счастливом неведении об истинном положении дел. Тогда встаёт вопрос: почему Эрих не проверил документы перед покупкой? Человек уровня Сплемайера должен обладать акульей хваткой и проницательностью, иначе бы он ни за что не удержал своего состояния. Допустим, что Эрих не проверил документы (ведь и на старуху бывает проруха), а, поняв, что его надули, как жабу, решил отомстить. Он является в дом Эдмунда под предлогом покупки картины, а сам травит Ларанского. Вопрос: кто тогда убрал Эриха? Благородная месть в состоянии аффекта? Сомневаюсь. В состоянии аффекта ему бы разнесли голову каминными часами. А тут отравление. Яд нужно где-то хранить, в чём-то переносить, и как-то влить в еду или питьё. Значит, убийца готовился заранее. Даже способ не поменял. Вот только яды разные. Эдмунду устроили передозировку морфином, чем попытались имитировать суицид. Но чем тогда отравили Эриха? — Цикутоксином. Я удивлённо моргнула и уставилась на Дана. — Что? Он не сводил с меня внимательного взгляда. Потом, откинувшись на спинку стула, отвернулся к окну и совершенно буднично, будто читая лекцию, произнёс: — Цикутоксин — яд растительного происхождения. Источником является цикута — растение, похожее на петрушку. Его ещё называют кошачьей петрушкой или омежником. Одно из самых ядовитых в мире. Им, кстати, отравили Сократа. — Откуда ты знаешь, от чего умер Эрих? — с подозрением спросила я. В голову полезли неприятные мысли, от которых стало не по себе. — Ведь насколько мне известно, не раскрывают подобную информацию в интересах следствия. Дан небрежно пожал плечами и пристально посмотрел на меня. — Догадался. Сложил два и два. — он иронично заломил бровь и многозначительно улыбнулся. — Кажется, ты не всё договорила, так что слушаю. Я хмыкнула: надо же, припомнил мой же ответ. Хотя в этом не было ничего обидного, отсутствие конкретики воспринялось с кислой миной. Я не люблю, когда добавляют загадочности тому, что и так непонятно. Однако Дан вряд ли скажет правду. Я наклонила голову набок и вздохнула: — Все три преступления напрямую или косвенно касаются тебя. Сначала я подумала, что это кто-то из твоих врагов, о чём сказала Ангелидису. Но сейчас сомневаюсь. — Что ты имеешь ввиду? — Передозировка морфина. Его колют внутривенно, если не ошибаюсь. Значит, это должен быть человек, кому Эдмунд доверял. Кто-то из медицинского персонала или близких родственников. Другими словами, это должен быть человек, которого не замечают. Или, наоборот, кто у всех на виду. Ларанский нахмурился. Пальцы задумчиво затарабанили по столешнице. Он приподнял подбородок и прищурился, как если бы пробовал новое блюдо. — Ещё меня смущает завещание, — продолжила я. — Очень-очень странное завещание. Нет, я, конечно, слышала, что у богатых свои причуды. Но чтобы обрекать двух людей на брак… Тебе было что-то известно о пункте, где Кристин должна выйти замуж за Милоша? — Я был на оглашении завещания, но этот пункт не зачитывали, — медленно отозвался Дан. Впрочем, он не выглядел таким уж и потрясённым. Словно ожидал нечто подобное от Эдмунда. — Осталось разобраться с мотивами… — Месть. Ты сама сказала, что кто-то хочет мне отомстить. — Вот только понять бы за что? И зачем так сложно? — Наверное, потому что кто-то считает, что смерть — слишком лёгкое наказание. Действительно, что может быть хуже смерти? Только полное уничтожение человека, как личности в глазах окружающих. Жить, презираемым обществом, — чем не пытка? Толпа — тот ещё лицемерный зверь. Она будет рукоплескать в подобострастном восхищении перед человеком. Но также она радостно будет свистеть перед эшафотом, когда того же человека поведут на казнь. Почему-то вспомнилась старая фотография: многотысячная толпа со штандартами со свастикой на площади перед рейхстагом. И снизу подпись: «А в 45-м все они скажут, что не поддерживали Гитлера». Взор упал на пустую тарелку. Сквозь остатки соуса проглядывало белое донышко посуды. — Ой! Это что? Это я съела? — удивлённо пробормотала я и посмотрела на Дана, точно он опустошил мою тарелку. — Когда я успела? Лицо художника сохраняло прежнюю серьёзность. Только в уголках губ затаилась тень улыбки, а в глазах мелькнули весёлые огоньки — Ларанского забавляла моя обескураженная физиономия. — Пока говорила. У тебя глаза сейчас блестят, как будто в салат метамфетамин подмешали. Интересно, что вызывает подобный азарт? Чувство опасности или желание разгадать загадку? Я открыла было рот, но тут же закрыла и поджала губы, не зная, что ответить. Его улыбка стала шире и теплее. — Мне нравится, что у тебя глаза блестят, — признался он. Мои брови поползли вверх. Но прежде чем я успела что-то возразить, Дан сказал: — Поехали домой, Пуаро в юбке. Сегодня был чертовски тяжёлый день. Возвращаться в усадьбу Ларанского мне не хотелось от слова «совсем». Взыграл стыд, прятавшийся под чувством правильности собственного решения. Вот что подумают другие, когда я появлюсь в усадьбе после того, как вдруг бесследно пропала? Подобный поступок обязательно привлечёт пристальное внимание. Возникнут неуместные вопросы, на которые я совсем не хотела давать ответы.