Поезд в Каменогорск прибыл около десяти часов вечера. Люди из вагонов высыпались на перрон, как горох из банки. Есть негласное правило: если прибыл в чужой город, бери вокзального таксиста. Он расскажет и как бизнес построить, и как государством управлять, но, главное, где что есть в городе и в какую сумму это всё обойдётся. Конечно, он сдерёт втридорога, зато будешь вооружён информацией. А если окажешься щедрым и вежливым, то обретёшь провожатого, который примчится по первому зову. Я поправила сумочку на плече и устремилась к центральному входу. Растерянный взгляд по сторонам, — и вот отовсюду послышалось: «Такси! Такси!», «Такси по городу!», «Такси в пригород!» — Добрый вечер. Мне в аэропорт, — произнесла я, подойдя к полному мужичку рядом с белым седаном. — Как скажете, — таксист широко улыбнулся и шустро юркнул в машину. В нос ударил резкая смесь полироли и дешёвой «пахучки». Жёлтые и белые огни вокзала сменились ярким светом уличных фонарей. Коробки многоэтажных домов упирались в чёрный небосвод. Мелькнула пара круглосуточных магазинов, и автомобиль выехал на главную дорогу. В груди снова царапнуло неуютное чувство. Такое, словно я совершила преступление. Всё-таки как-то неправильно я сделала, — сбежала, не сказав ни слова. Подспудный страх потихоньку разжимал свои острые крючья, уступая место виноватости и стыду. Нужно было по-человечески расстаться, а не вот так… по-свински, что ли? В голове промелькнула мысль, что если бы со мной что-то случилось, то вряд ли бы Ларанский тут же помчался на выручку. И всё же стыд, тихий и едкий, взял верх. Я достала смартфон из сумочки. Тридцать два пропущенных звонка от Дана. Тридцать два пропущенных и три сообщения. Мне стало страшно. Показалось, если я открою их, из гаджета вылезет разозлённый художник, и тогда только Богу известно, что Дан со мной сделает. Сердце глухо пропустило удар. Я закрыла глаза и глубоко вздохнула. Если рвать, то рвать раз и до конца. Не оставлять никаких мостов, чтобы случайно не вернуться. «Я не могу больше так жить. И не хочу. Прощай». Ковырнула булавкой гнездо для сим-карты и вытряхнула симку на ладонь. Вот и всё. Впереди новый город, новые впечатления, новые люди. И никакого страха или тревоги. Но почему-то вместо облегчения, вдруг навалилась ноющая тоска. Такая сильная, что захотелось завыть. «Просто начала развиваться зависимость», — подумала я. — «Та самая болезненная зависимость, которые все любят романтизировать. Как стокгольмский синдром. Это просто надо пережить». Стало трудно дышать, как будто не хватало воздуха. От резкого духа машинной «пахучки» к горлу подкатил тошнотворный ком. Хотелось снова лечь на пол и закрыть голову руками. Наверное, подобную ломку испытывают наркоманы, когда слезают с тяжёлых наркотиков. Только вместо героина были зависимые отношения. Всегда. Порочный круг, который не знаешь, как разорвать. В глубине души теплилась надежда, что однажды я смогу всё изменить. Но это равносильно круглосуточному ожиданию звонка от Бога. Бог не позвонит. Чуда не произойдёт. Свою жизнь можно только отстроить. Искать новые пути и избегать старых. — Приехали, — голос водителя вытряхнул меня в реальность. За окном мерцали огни аэропорта. Я моргнула несколько раз и быстро рассчиталась с водителем. Тот, глядя на приличную сумму, пожелал доброго пути и рванул с места. В груди вдруг стало спокойно и пусто. «Пятая стадия выхода из зависимости, — холодно резюмировал внутренний голос. — Принятие». Прошлое не отпускает. Зависимость не исчезнет. Никогда. Можно отрицать, злиться и бросаться с обвинениями на других, пытаться договориться с Высшими Силами, а потом лечь и сутками не вставать. Однако рано или поздно приходит принятие, что есть вещи, над которыми мы не властны. Мне повезло: за стойкой регистраций сразу же выбили билет вместе с посадочным талоном. Как оказалось, последний. — Посадку уже объявили, так что поторопитесь, — вежливо улыбнулась девушка в форменном пиджаке. — Ваш зал «А», гейт тридцать два. — Спасибо, — быстро проронила я и помчалась в указанную сторону. Аэропорт Каменогорска оказался не таким уж и больши́м, так что петлять в поисках нужного зала не пришлось. Я заскочила в автобус, который дожидался последних пассажиров, и искренне порадовалась тому, что путешествую налегке. Людей оказалось столько, что если бы кто-то подбросил монету, то она бы не смогла упасть на пол. В самолёте встретила улыбчивая стюардесса в красной униформе. Она оторвала корешок билета, пожелав приятного полёта, пропустила в салон. Я забросила сумочку на багажную полку и откинулась на кресло. — Вы позволите? — прогромыхал надо мной густой бас. Я автоматически подобрала под себя ноги. Рядом со мной, тяжело дыша, опустился… батюшка. Здоровый, немного карикатурный, в чёрном одеянии и таким крестом, что впору уверовать в Бога. Тёмная курчавая борода скрывала половину покрасневшего лица. Вот увидишь такого священника в глухом переулке, сразу и покаешься во всех грехах. Даже если их не совершал. Священник устроился в кресле и принялся застёгивать ремень безопасности. — Воистину полёты — это испытание Божие, — проворчал он и тяжело вздохнул. Потом повернулся ко мне и вдруг спросил: — Простите, а вы часто летаете? — Довольно редко, — ответила я и смутилась. Не каждый раз летишь вместе со батюшкой. — Если бы была возможность, летала бы чаще. — А я вот боюсь, — искренне произнёс он. Поёрзав в кресле, поморщился и прогромыхал: — Отец Арсений. — Очень приятно. Рика. Рика Романовская. Стюардесса вышла в проход и пантомимой показала, как вести в случае аварии. Священник что-то пробормотал себе под нос и, едва загорелась надпись «Пристегните ремни», достал наушники. Взлёты, как и посадки, я не любила. От перепадов давления закладывало уши, начинало саднить горло и стискивало виски. Я сглотнула и залезла в карман куртки, куда предусмотрительно положила несколько леденцов. Отправив конфету в рот, я искоса глянула на священника. Черты лица батюшки окаменели от напряжения, по лбу стекали крупные капли пота. Я осторожно похлопала его по плечу. Он вздрогнул и резко открыл глаза. — Чтобы уши не закладывало, батюшка, — произнесла я и робко улыбнулась. — Спасибо, — тепло ответил отец Арсений и взял леденец. Конфета тут же исчезла в густой бороде. Он помолчал, а потом вдруг проговорил: — Всю жизнь боялся полетов. Если бы не срочные дела в Адрианополисе, век бы не летал. — Говорят, что в самолёте нет ни одного неверующего. — Если быть точнее, в падающем самолёте. Перед лицом неизбежности верить в Бога начинают даже закоренелые атеисты. Я весело хмыкнула. — Значит, мне повезло, что вы рядом. В случае чего будет кому простить мои прегрешения. — В очереди на исповедь вы будете первой. Грехи всем пассажирам я уже отпустил. Заочно. Самолёт затрясло. Массивная ладонь, больше похожую на медвежью лапу, легла на мою руку. — «Отче наш» знаешь? — Знаю. — Можешь начинать читать. — Зачем? — испугалась я. — Мы же не падаем. — А ты заранее читай. Потому что, когда начнём падать, там не до молитв будет. Там паника поднимется. — Вы же не думаете, что всё плохо закончиться? — Если бы думал, то начал бы отпевать всех. Заранее. Самолёт тряхнуло с такой силой, что если бы не ремни безопасности, то я оказалась бы на полу. Тело само по себе вжалось в кресло. Священник же лишь перекрестился и снова вставил наушник в ухо. Я услышала знакомый барабанный ритм. Нахмурилась, и, насколько позволяла заложенность в ушах, прислушалась. Ошибки не могло быть — «Металлика». Лицо отца Арсения приобрело благостное выражение. Наверное, такое и должно быть лицо того, кто несёт слово Божие… Но «Металлика»! Рок-музыка и чёрная ряса не вязались в сознании. Священник приоткрыл глаз и воззрился на мое изумленное лицо. — Какие у вас интересные молитвы, отец Арсений. — Одно другому не мешает, — он пожал плечами и закрыл глаз. — Ибо сказано в Писании «Богу — Богово, а кесарю — кесарево». Бог создал человека, чтобы тот познал радость жизни, восхищался красотой всего сущего и славил Отца своего. А не страдал и выискивал козни зла. Ибо кто ищет, всегда найдёт. Кто ищет добро и благость обретает добро и благость. А если человек ищет зло и страдание… Что ж, он находит ему подтверждение. — Если бы всё было так просто. Мои губы невольно дёрнулись в горестной усмешке. Я печально покачала головой. Внезапно захотелось говорить о самом сокровенном. У путешествия в самолёте или в поезде есть удивительное качество: оно позволяет раскрыть душу, не опасаясь, что её ранят. — Знаете, у меня всегда была мечта выйти замуж и создать семью. Столкнулась с чем угодно, но мечта так и осталась всего лишь мечтой. — Все желают встретить любовь всей своей жизни. Вполне нормальное человеческое желание тепла и уюта. Бог создал мужчину и женщину. Однако обратите внимание, как с ним, с этим желанием, поступают. Вы видели юмористические передачи, где общение мужчины и женщины высмеивают, а понятие «семья» и «любовь» приравнивают к чему-то жалкому или унизительному? Где мужчины сплошь слабохарактерные, изменщики или лгуны, а женщины деспотичные или истеричные? Конечно, их снимают, чтобы люди посмеялись и расслабились. Но они отлично показывают то, как мы друг к другу относимся. — Интересная мысль, — задумчиво пробормотала я. — Любовь взращивают в себе, как растят хлеб на полях. Её берегут, о ней заботятся, следят, чтобы никакой паразит не испортил посевы. Вы не посадите пшеницу в глину или в необработанную землю. Конечно, всё зависит от того, что вы посеете. Ведь если засеять поле чертополохом, то вряд ли вырастит пшеницу. Начните с себя. Научитесь любить в себе те прекрасные черты, что вам дал Бог. Любовь — удивительное чувство, она всегда находит отклик в чужом сердце. Слова, сказанные с такой теплотой, оказались самыми нужными и важными. На душе стало светло, будто её коснулся летний лучик солнца. — Думаете, что сто́ит продолжать надеяться? Отец Арсений ободряюще улыбнулся и кивнул. — Конечно. Верить и не опускать руки, когда кажется, что всё идёт не так. У Бога всегда есть план на каждого из нас. Жизнь дана нам на то, чтобы научиться любить и верить. Это, пожалуй, самый её главный смысл. А сейчас, — он многозначительно потряс наушником, — если вы не против, я бы хотел насладиться музыкой.