Глава 12. Под покровом ночи Гости разъехались ближе к полуночи. Весенний ветерок развевал тонкие рыжие пряди волос и прохладными струйками забирался под шифон платья. Ладони сжали вздрагивающие предплечья, пока я молчаливо провожала взглядом машину Штефана. Блеснули фары, и дорогу окутала ночная тьма. Я подняла глаза к небу. Бугрились тяжёлые тучи, предвестники скорого дождя, а воздух набирался влажной свежестью. Над темнеющими деревьями прокатывались белёсые всполохи далёких зарниц. — Думаю, после сегодняшнего вечера мне придётся ставить капканы вокруг усадьбы. Я вопросительно посмотрела на художника. В отблесках придомовых фонарей умиротворённое лицо казалось высеченным из мрамора — красивое и такое же холодное. Неудивительно, что рядом с Даном, Лотта забыла об элементарных правилах приличия и собственной гордости. Когда попадаешь под обаяние красивого мужчины, трудно рассуждать здраво. Я глубоко вздохнула, прогоняя возникшее неуместное влечение. Чёрт бы побрал это чувство! «Не теряй головы, Рика!» — выругалась я про себя. — «Это просто эмоции, не имеющие ничего общего с реальностью». Тяжёлая ладонь опустилась на плечо, оборвав внутренний монолог. — Ты произвела впечатление на них. Не удивлюсь, если Редерик внезапно забудет, что женат. Он очень любит умных женщин, разделяющих его интересы. Я тихо рассмеялась. После ухода Лотты Гензе выглядел так, будто сбросил груз с плеч. Он оказался интересным и обаятельным собеседником, способным не только говорить со знанием дела, но и внимательно слушать. — Да, очень жаль, что Редерик женат, — задумчиво пробормотала я, прикидывая, каким Гензе может быть, когда ухаживает. Несмотря на некрасивую внешность и солидный возраст, он притягивал внимание. — У нас, несомненно, много общих интересов. Похоже, Редерик действительно способен любить. Дверь глухо захлопнулась за спиной. Я поймала испытывающий взгляд Дана и мысленно отвесила себе подзатыльник. Подобный намёк не мог не зацепить мужское самолюбие. Сделать это всё равно что наступить на хвост дремлющей змее. Результат окажется непредвиденным и вряд ли приятным. Я неуютно поёжилась, прогоняя встрепенувшееся чувство неуверенности и откровенно призналась: — Меня пугает Штефан. Он так смотрел, что стало жутко. Не думала, что задену его чувства, как охотника… Взгляд Ларанского сделался цепким, острым. Остановившись возле лестницы, он произнёс: — Пять лет назад Штефан работал над делом серийного маньяка, орудовавшего в индустриальном районе Города Грёз. Был главным следователем. Он собрал доказательства и нашёл виновного. До суда тот не дожил — повесился в камере на простыне. А через три дня обнаружили очередное тело. Почерк оказался тот же. Штефан довёл дело до конца, а после стал адвокатом. Он лучше остальных знает правила охоты на серийников. И чего может стоить ошибка. Поэтому он предпочитает стрелять кабанов и защищать тех, кого считает невиновными. Мы молча поднялись на второй этаж. На мгновение показалось, что я хожу по очень тонкому льду, так и норовивившего расползтись под моими ногами. Ещё одно лишнее слово, — и я провалюсь в ледяную пучину. Мысли о прошлом Штольца не давали покоя. Его сложно представить, гоняющимся за опасным преступником. Скорее за дамской юбкой. Вспомнилось, как Штефан посмотрел на меня за столом — от этого человека определённо веяло опасностью и пересекаться с ним мне не хотелось. — Доброй ночи, Дан, — я торопливо скользнула в комнату. Художник резко выставил ногу, не дав закрыть дверь. Пристальный взгляд блуждал по лицу и остановился на губах. От этого делалось жутко — какая ещё сумасшедшая мысль пришла ему в голову? За последние сутки я убедилась: от Ларанского можно ожидать чего угодно. — Ты не всё рассказала, — вкрадчиво произнёс он, но в голосе слышалась непреклонность. Мне хотелось залезть в ванну и смыть усталость и переживания за день. Растянуться на кровати и, утопнув в мягком одеяле, предаться снам. А говорить… Нет, говорить совершенно не возникало желания. — Давай завтра, а? Сегодня я устала и зверски хочу спать… Ларанский заломил бровь. Он не отступится, и, глядя на него, я поняла, что лучше рассказать сейчас и по доброй воле. Узнавать, какой может оказаться другая воля, желания не возникало. Я вздохнула, отпустила ручку и прошла в комнату. За спиной щёлкнул замок — похоже, разговор предстоит долгий. — Сегодня была у следователя, — подойдя к зеркалу, я принялась вынимать серьги из ушей. Ларанский сел в кресло возле окна и задумчиво сложил пальцы домиком под подбородком. Едва заметная усмешка исказила его левую сторону лица. — Я знаю. Шустрые ребята из отдела уже наведались в дом Кристин. Навели свой порядок в коридорном чулане. Я безразлично повела плечами, стараясь скрыть внутреннюю взволнованность. Обыск сам по себе неприятная вещь, а если знать, чем он мотивирован, то и вовсе выглядит безобразно. Надеюсь, у следователя хватило ума не говорить об истинных причинах. — Ангелидис допытывался, где мы пропадали полчаса. — Действительно, где? — усмешка стала ещё шире. — Влюблённые люди, собирающиеся пожениться. А тут как раз уединённое место, куда никто не заглянет. Не забрались же они туда, чтобы подслушать чужие разговоры, ведь так? Подвеска с тихим клацаньем легла на столик рядом с серёжками. Скрытый в голосе Дана сарказм отозвался непонятной дрожью в теле, и мне отчаянно захотелось, чтобы в этот момент Дан оказался подальше от меня. Желательно, на другой планете. — У тебя интересный послужной список, — я перевела тему, заметив как голос звучит предательски звонче, чем полагалось. — Бунт на корабле. Два года пиратства. Драка в итальянском борделе. Причинение тяжкого вреда здоровью, повлёкшее за собой смерть… Весёленькая жизнь, ничего не скажешь. У меня один вопрос — как ты дожил до своих тридцати восьми лет? Ларанский молчал, задумчиво водя кончиком носа по сложённым указательным пальцам. Казалось, он не расслышал меня. В затянувшемся молчании было что-то пугающее, как есть что-то пугающее в затишье перед бурей. Возможно это лишь игра воспалённого воображения. Когда вокруг твориться чёрт знает что, поневоле начнёшь видеть во всём зловещие предзнаменования. Я нервно потёрла ладонями лицо и оперлась всем весом на туалетный столик. — Мне интересно, что нужно сделать такого, чтобы тридцать матерых моряков выбросили тебя на остров посреди Тихого океана? — Выбить пару зубов старпому, — Дан запрокинул голову на спинку кресла, прикрыл глаза и задумчиво добавил: — Значит, Демон достал старые дела… Хм… Интересно получается… — Он не просто достал старые дела, — устало выдохнула я, глянув на него из-за плеча. — Ему не терпится отправить тебя за решётку. И пусть убийство Степлмайера не твоих рук дело, он старательно подводит факты под тебя. — Для него я подозреваемый номер один. — А у Ангелидиса действительно есть повод так думать? Ларанский проигнорировал вопрос. Вместо этого он поднялся с кресла и подошёл ко мне. Длинные пальцы ловко вытащили шпильки из причёски. Непослушные пряди рассыпались по плечам, и Дан, собрав мои волосы, осторожно потянул на себя. От неожиданности я охнула и, потеряв равновесия, уткнулась затылком в мускулистое плечо. — Ты потрясающе пахнешь, — горячий шёпот обжёг кожу, заставив сердце пропустить удар. Его ладонь чуть сжала шею и запрокинула мою голову. Дан провёл носом от ключицы до мочки уха и с шумом втянул воздух. Я замерла на месте, глядя на собственные округлившиеся глаза в отражении. Прежде чем успела осознать, резко вывернулась в его руках и со всей силы залепила пощёчину. Хорошую такую пощёчину, отозвавшуюся звоном в ушах. Реакция Дана повергла в трепет меня больше, чем мог испугать ответный удар. Он не двинулся с места, даже лицо, по которому расползался багровый отпечаток пальцев, не изменило выражения. Заглянув в разноцветные глаза, я увидела едва сдерживаемую холодную ярость и с небывалой ясностью вдруг осознала, что перешла невидимую черту, за которую никому не дозволено переходить. Мало того что я задела его самолюбие, бросив двусмысленное замечание о Редерике, так ещё осмелилась поднять руку на него. Этого оскорбления Дан точно терпеть не станет. Предчувствуя расправу, я испуганно отшатнулась, однако пальцы Ларанского крепче вцепились в волосы. — Не смей! — изменившимся голосом прошептала я, чувствуя, как парализующий страх расползается по телу, делая безвольной в чужих руках. — Отпусти, мне больно. Я не надеялась, что Ларанский меня услышит. Но он внезапно выпустил мои волосы и отступил на шаг назад. Из груди невольно вырвался вздох облегчения, как Дан схватил за запястье и притянул к себе. — Не усложняй, — мягко прошептал он, однако глаза оставались пронзительно-холодными, и я ощутила, как невидимые пальцы коснулись затылка. — Не усложняй, и всё будет хорошо. Его язык осторожно прошёлся по нижней губе и скользнул вглубь моего рта. Я зажмурилась, протестующе замычав, и уперлась ладонями в крепкую грудь. Мимолётная нежность сменилась властностью, заставляющей покориться чужой воле. Дан целовал так, словно имел безраздельное право, не подвергающееся сомнениям и не терпящим отказа. Да гори всё синим пламенем! Он всё равно получит то, чего хочет. Так имеет ли смысл затягивать туже верёвку, накинутую на шею? Лучше от этого не станет. Бессмысленная борьба отнимала последние силы, а я так устала. Руки сами легли на плечи Ларанского и неуверенно забрались за ворот рубашки. Его пальцы ласково прошлись по шее до ключиц, заставляя крепче зажмуриться от нахлынувших новых ощущений, растекающихся под кожей тёплыми ручейками. Платье сползло с плеч под ладонями Дана. Меня охватил озноб, когда вдоль спины нежно скользнули мужские руки. На мгновение я потеряла реальность, словно в голову ударило пьянящее вино, и не заметила, как оказалась на кровати. Прохладный воздух лизнул обнажённые соски́, приводя в чувство. Я тряхнула головой, сбрасывая с себя благостное оцепенение, и приподнялась на локте. Ларанский стоял возле кровати и расстёгивал манжеты на рукавах. Его вид подействовал отрезвляюще. Я покосилась на дверь, прикидывая, удастся ли мне сбежать. Дан проследил за моим взглядом. — Думаю, не стоит, — хрипло проговорил он, наклонив голову набок. Рубашка соскользнула на пол. Вслед за ней отправились и брюки. Мышцы перекрученными канатами бугрились под белоснежной кожей. Сосуды витиеватым узором просвечивались на плечах. Справа на груди багровел след от ожога, а левое предплечье покрывали языческие символы, значение которых я не знала. Рыжеватые вьющиеся волосы на груди сужались к талии, становясь гуще в паху. Я не могла отвести глаз от напрягшегося члена. В горле пересохло от волнения, а к щекам прилила кровь. Дан едва заметно усмехнулся. Я закрыла глаза и откинулась на подушки. От внезапно охватившего смущения захотелось провалиться сквозь землю. А ещё захотелось, чтобы всё закончилось как можно быстрее. Как это обычно бывает. Скомкано, невразумительно, раз-два — и готово. Однако, похоже, Ларанский был другого мнения. Матрас прогнулся под его весом, и меня бросило в дрожь от жара мужского тела. Чужая близость казалась невыносимой. Настолько, что невольно хотелось отдалиться от неё. Но это выглядело бы глупым и смешным. Чуть шершавая ладонь нежно скользнула по плечу и легонько сжала грудь. — Я не получаю удовольствия от близости, — я точно со стороны услышала свой голос, тихий и хрипловатый. Признание вышло столь же неуверенным и неловким, как и фи́говый листочек вместо нормальной одежды. — Так бывает, — негромко отозвался Ларанский. Я набралась смелости и посмотрела ему в лицо. Потемневшие глаза изучающе разглядывали тело, как будто перед ними было полотно. Едва касаясь кожи, он провёл пальцем по ложбинке между грудей. — У тебя красивые родинки, — сказал он и заглянул мне в глаза. Внутри натянулась невидимая струна. — Они похожи на созвездие. — Но…