— Вчера я опоздала на вечер, — наконец проговорила я. — Волнение, пробки, сами понимаете. Я опоздала на пять минут, но меня не пропускал охранник. Он не поверил, что я пришла по приглашению Дана. Я собралась, чтобы уйти, но вышел Ларанский и проводил меня к гостям. С этого момента мы не упускали друг друга из виду. Я вам уже рассказала. Ангелидис качнул головой и полез в стол. — Несколько свидетелей показали, что вы и господин Ларанский отсутствовали около получаса, — произнёс он, перебирая листы. — Время прохождения от двери до зала значительно меньше. — Мы… уединились, — фыркнула я и недвусмысленно заломила бровь. — Знаете, иногда страсть не терпит отлагательств. — И где же вы… уединились? — В каморке. Слева по коридору. Но подтвердить, боюсь, вам смогут только швабры. Если вы решите проверить, то найдёте кучу следов нашего пребывания. Ангелидис усмехнулся и поднял из-за стола. Для полноватого человека он двигался удивительно плавно. Заложил руки за спину и принялся расхаживать взад и вперёд. Потом остановился, скользнул по мне оценивающим взглядом и снова усмехнулся. — Госпожа Романовская, вам известна ответственность за лжесвидетельство? — Разумеется, — холодно парировала я. — Поэтому говорю правду, только правду и ничего, кроме правды. — Что вы можете рассказать о других присутствующих? Я почувствовала себя сбитой с толку. Нахмурилась и оперлась сцепленными в замок руками на стол, положив подбородок на пальцы. Что ему надо? Доказать причастность Ларанского? Найти убийцу или подстроить факты под уже имеющуюся версию? Взгляд скользнул по аккуратным папкам, стоя́щим в ряд за стеклом. Потом по идеально выглаженному костюму и белоснежной рубашке. — Вы позволите взять вашу ручку? Следователь подошёл к столу, выдернул из стаканчика ручку и протянул её мне. Я поблагодарила его, быстро записала имена в блокноте и поставила ручку в карандашницу. Лицо Ангелидиса чуть дрогнуло. Он порывистым движением переложил ручку в другой стаканчик. Я с интересом посмотрела на дознавателя, прикидывая, как можно использовать маленькое открытие. — Давайте так, — вкрадчиво произнесла я, надеясь, что мою просьбу Ангелидис расценит правильно. В противном случае я рисковала оказаться в списке соучастников. — Я расскажу, что заметила. Вы решите, что использовать, а что нет. А взамен я вас прошу рассказать, почему вы недолюбливаете Дана. — Вы мне ставите условия? — негромко проговорил он, и в голосе его зазвучала неприкрытая угроза. Тёмные глаза зловеще прищурились. Я заёрзала на месте, заломила пальцы и пристыженно отвела взгляд. Но вместо страха, я чувствовала азарт. — Вовсе нет. Поймите меня правильно. Эта история очень скверная. А слухи… Они просто мерзкие. Дан — хороший человек. Он — талант, гений. И как каждому талантливому человеку, ему завидуют. Мне кажется, что вам важно докопаться, кто настоящий преступник. Но я никак не могу понять, чем вызвана ваша неприязнь к Дану. Ангелидис откинулся на спинку кресла и рассмеялся, словно я удачно пошутила. — Вот как. И почему вы так решили? Я вздохнула, стараясь придать лицу простоватое выражение. На тот случай, если вдруг слова окажутся не соответствующими правде. — Вещи в четком порядке. Папки, названия, грамоты, ручки и карандаши. Обувь начищена до блеска, рубашка идеально выглажена. Но нет ни одной фотографии семьи. Значит, вы человек неженатый и бездетный. Семейная жизнь не для вас, потому что это хаос. Особенно маленькие дети. У вас даже стёкла шкафа начищены до такой степени, что на них нет никаких следов. Вы стремитесь к правильности. Мне кажется, что обвинить невиновного человека в вашей системе ценностей — неправильно. Иначе вместо соблюдения закона получается его нарушение. Для вас это равносильно тому, как переложить ручку в карандашницу. Вы тут же стараетесь исправить. Возможно, я неправа и абсолютно слепа, но это то, что бросилось мне в глаза. Ангелидис смотрел с пристальным вниманием, задумчиво потирая подбородок пальцами. Губы превратились в тонкую полоску, как если бы он зажевал их. — Говорите, что вы можете рассказать о присутствующих. Я задумалась. Даже если выводы показались следователю поспешными, он определённо ими заинтересовался. — Я не могу сказать обо всех присутствующих. Только о близком круге, с которым довелось пообщаться. Лотта Гензе, похоже, питает к Дану нежные чувства. Её крайне огорчила новость о нашей свадьбе. Кроме того, она попыталась заочно меня укусить. На такое обычно идут женщины, которые неравнодушны к мужчине. Штефан Штольц произвёл впечатление милого парня. Бабник и балагур. Но без перебора. Скорее всего, занимает какую-то высокую должность, при том же ответственную. Кристин Ларанская очень добродушная, но меня смутило, что она особо не выказала скорби. Вдовам, если они действительно переживают утрату, тяжело даётся скрывать боль. Впрочем, можно списать на то, что госпожа Ларанская ещё не до конца осознала потерю. И на правила хорошего тона. Милош Вучич, близкий друг Эдмунда. За вечер не произнёс ни единого слова. Хмурый и серьёзный человек. Не люблю таких людей. Никогда не знаешь, что у них на уме. Ещё мне показалось, что Милош заинтересован в Кристин. Как и она им. Возможно, я бы познакомилась и с бо́льшим количеством гостей, но в этот момент раздался крик и поднялась суматоха. — А что вы думаете о самом Дане? — Вы хотели спросить, способен ли Дан убить? Следователь медленно кивнул. Я пожала плечами и задумчиво посмотрела в окно. По небу блуждали тучи. Скорее всего, опять будет дождь. А ведь завтра должны быть похороны Эриха. Интересно, перенесут ли похороны из-за дождя или сделают все по-быстрому? — Госпожа Романовская? — Да, — отозвалась я и потёрла виски пальцами. — Знаете, Дан вряд ли убил Степлмайера. Уж слишком женский способ. — Что вы имеете в виду? — Девять из десяти отравлений совершают женщины. Мужчины предпочитают более агрессивный способ. Забить до смерти, нож воткнуть или задушить. Подсознательная позиция силы, доминантность, если угодно. Женщина физически слабее. А потому и способ совершенно иной. — То есть вы отрицаете тот факт, что отравить мог мужчина? — Ангелидис не столько спрашивал, сколько утверждал. — Отнюдь. Зависит от времени действия яда. Чем дольше период, тем выше вероятность создать себе алиби. К тому же яд можно подсыпать или подлить незаметно. В отличие от других способов он меньше привлекает внимание. А это, в свою очередь, говорит о спланированности преступления. — Кто, по вашему мнению, может быть причастен к смерти Степлмайера? — Не знаю. Кто угодно. Если у него нет врагов, значит, сто́ит присмотреться к его близким. Как правило, первый гвоздь в крышку гроба забивают те, кому человек доверяет. Следователь хмыкнул. Он какое-то время молчал. Потом поднялся с кресла и подошёл в шкафу. На стол передо мной легла аккуратная коричневая папка. — Думаю, вам будет интересно узнать кое-что о прошлом вашего будущего супруга, — сказал следователь и вышел из кабинета. Глава 11. Вечер у Ларанского Когда имеешь дело с заведомо более сильным противником, то пытаться бить его же оружием чревато последствиями. Особенно если этот противник, мужчина, а ты — женщина. Пусть наш век называют веком равноправия, но мужчина всегда остаётся мужчиной, а женщина — женщиной. Открытая агрессия могла скорее навредить, чем принести пользу. Здесь нужен другой подход. Информации, которой щедро поделился Ангелидис, было мало. Но вполне достаточно, чтобы изменить тактику. В конечном счёте главным оружием женщины был и остаётся ум. Я осторожно расправила складки жемчужно-розового платья. Кристин сдержала обещание, данное продавщице, и через два часа в дверь постучал курьер. — Господин Росси приносит свои глубочайшие извинения за инцидент. И обещает, что больше ничего подобного не повторится. — Я что-то должна? — холодно осведомилась я, глядя на красиво упакованные свёртки. — Ничего. Господин Росси просил передать вам это в качестве извинений. Кроме платья, в отдельном свёртке оказался комплект из жемчужных серёжек и крохотной подвески на золотой цепочке. Новое положение мне начинало нравиться. Всё же справедливость быстрее торжествовала для людей, имеющих определённый статус и большие деньги. Я скользнула взглядом по отражению и довольно улыбнулась. «Если меня убьют, то буду хотя бы красивой», — с сарказмом подумала я. В дверь постучали. — Господин Ларанский просит вас спуститься, — прошелестела круглолицая горничная. Та самая, которая утром говорила с Альбертом. Как её… Марта, кажется. — Гости прибыли. Я кивнула и сцепила дрожащие пальцы. Каким бы прекрасным ни казался план, сейчас решимость покинула меня. Несколько раз глубоко вздохнула, успокаивая себя. Что ж, пока никто, кроме Лотты, не выказывал враждебность. А она вряд ли станет демонстрировать её при всех. Но меня пугала не Лотта и не предполагаемые пикировки. Возможность оказаться за столом с убийцей вызывала страх. И кто знает, что у него или неё на уме. — Не сто́ит расшатывать себе нервы раньше времени, — тихо сказала я отражению. — Это просто ужин. Неподалёку от дверей столовой стоял Дан и разговаривал невысоким седовласым господином. Белая рубашка, тёмные брюки, рыжие волосы, собранные с тщательной небрежностью, которая цепляет взгляд, аккуратно подстриженная борода — лондонский щёголь, сошедший со страниц модного журнала, удавился бы от зависти. Я поймала себя на мысли, что снова очаровываюсь внешностью, отбрасывая в сторону пугающие проявления характера. — …да, я полагаю… — проговорил художник и обернулся в мою сторону. В его взгляде было что-то такое, что заставило вспыхнуть щёки. Сделалось жарко, будто кто-то неосмотрительно включил печку летним днём. За столом, украшенным свечами и вазочками с фиалками, сидели Лотта и Штефан. Томная красавица соблазнительно улыбалась и бросала такие кокетливые взгляды на Штольца, что в груди шевельнулось подозрение: их дружба куда намного крепче, чем кажется на первый взгляд. Заметив меня, улыбка тут же исчезла с её лица. На миг мне почудилось, что я вернулась во вчерашний вечер. Оставалось надеяться, что в сегодня обойдётся без убийств. Дан галантно подал мне руку. Чуть прохладные пальцы осторожно сжали ладонь. — Позвольте представить Рику Романовскую, мою невесту, — с улыбкой произнёс Ларанский, обратившись к собеседнику, и перевёл взгляд на меня. — Рика, это Редерик Гензе, хозяин издательского дома «Новая книга» и мой старый друг.