Он выпил остатки своего напитка. — Вот это. Но в конечном итоге, Кора, я храню тебя, чтобы ты была в безопасности. Она смеялась. Она ничего не могла с собой поделать. — Ты действительно веришь в это, не так ли?" Она покачала головой, потерла усталое лицо. — Ты делаешь все эти ужасные вещи во имя мира. Ты говоришь себе, что Олимп опасен и что ты единственный, кто может сдерживать насилие. — Это так. Никто другой недостаточно силен. — Ты думаешь, что ты спаситель города. — Не спаситель. Император. Конечно. Она прекрасно могла видеть его стоящим на ступенях сената. Раздача лавров. Отправка войск. Завоевывая народы, горящие города… — Лучше бояться, чем любить, — цитирует она Макиавелли. — А ты, Кора? Ты меня боишься? — Да. Ее ответ был едва слышен. Он склонил голову с довольным видом. — А как же любовь? Что насчет этого? — Ты сказал, что любишь меня. — Это было раньше. Теперь я знаю тебя настоящую. Он встал и поднял ее на ноги. — Я был слишком снисходителен к тебе. Я отпустил тебя с поводка, и ты предала мое доверие. Неужели он действительно думал, что она не сбежит, если ей дадут половину шанса? — Ты никогда не будешь свободной. Но теперь ты знаешь границы своей клетки. Он наклонился ближе, его запах окутал ее, смесь тонкого одеколона и скотча. — Бежать некуда, Кора. Я выслежу тебя. Тебе место здесь, на моей стороне. Навсегда. У нее перехватило дыхание, но он не закончил. — Так почему бы не перестать бороться с этим? Отпусти себя. Позволь себе быть моей. Он попятился, и она закачалась. Его присутствие было силой, и когда она исчезла, она почувствовала потерю. — А теперь разденься. С этим приказом он оставил ее. Остаться. Подчиниться. Сбежать. Это все еще был ее окончательный план. Но для этого требовалось подчинение, не так ли? И Маркус не удовлетворился бы ничем иным, как полным контролем над ее телом и властью над ее разумом. Она теряла себя, и самое страшное — ей это нравилось. Все нормально. Слабый голос сказал ей. Он больше, быстрее, сильнее тебя. Ты также можешь наслаждаться этим. А если она не послушается, несомненно, он разденет ее сам. Поэтому она скинула джинсы и рубашку, сохраняя при этом любое чувство нормальной жизни. Ее кожа покрылась мурашками в прохладной комнате. Когда она дошла до бюстгальтера и трусиков, Маркус вернулся с коробкой в ​​руке. Он поставил его и засунул руки в карманы, кивая ей, чтобы она продолжала представление. С напряженным лицом она сняла все остальное. Не похоже, чтобы ей было что скрывать. Сегодня она впервые после свадьбы надела одежду. Но все же она ждала, тяжело дыша, пока он изучал ее. В конце концов он подошел к ней и провел рукой по ее спине и бокам, как будто осматривал лошадь, которую хотел купить. Она не могла сдержать дрожь желания, когда он обнял ее задницу. Она слишком хорошо помнила свое последнее наказание. — Ты собираешься меня наказать? Согнувшись на полпути осмотра ее дрожащих бедер, он приподнял голову. — Хочешь, чтобы я наказал? Ее ответ застрял у нее в горле. Что бы она сделала, чтобы облегчить бремя ожидания? Его слова звенели в ее ушах. Отпусти себя. Позволь себе быть моей. Она ему не доверяла. Не могла ему доверять. По крайней мере, сердцем. Но ее тело? Боги, мысль о том, как это могло бы быть, если бы он вернул ее в то идеальное, экстатическое место, где она наконец могла бы, наконец, убежать от собственной головы и всей неразберихи и шума. Где она могла просто… быть. — Да, — сказала она внезапно решительно, — Я хочу, чтобы ты меня наказал. Что-то промелькнуло в его глазах и исчезло в одно мгновение. Он приподнял подбородок. — Я думаю, жена, возможно, я недооценил тебя. Ее сердцебиение стучало в ушах. Можно было его удивить? Бросить ему вызов и заставить смотреть на нее как на равную? Маркус открыл принесенную им коробку и вытащил тяжелый ошейник. Металл, серебро, нержавеющая сталь и привязаны к поводку. Так много для того, чтобы быть равным ему. Ухмыляясь, он поставил ее перед огромным зеркалом в тяжелой позолоченной раме. Он поставил ее перед собой и держал неподвижно, положив руки на бедра. Его губы нашли ее уши. — Что ты видишь? — Тебя, себя. Нас. — Я вижу покорного человека. По ее телу прошла рябь. Он держал ее железной рукой за талию, когда ее ноги подгибались. — Такой позор, что мы должны быть врагами. Крутится друг с другом, раунд за раундом, битва за битвой. Мы были созданы друг для друга. — Не надо, — прошептала она, чувствуя себя близкой к слезам. Она была сырой, выжатой. Его нежные слова были стрелами. Она могла противостоять его жестокости, но не его мягкому, успокаивающему голосу, рассказывающему историю судьбы. В конце концов, кто мог сражаться с Судьбой? Зачем даже пытаться? Это просто твое тело. Это не значит, что ты отдаёшь ему свое мнение. Или своё сердце. И он может делать с твоим телом такие прекрасные вещи. — Отдайся мне, Кора. Он поднял воротник из нержавеющей стали. Она закрыла глаза перед щелчком. — Моя, — выдохнул он, затем потянул за поводок, заставляя ее голову запрокинуть, заставляя смотреть ему в глаза. В то же время он погрузил в нее палец. Она ахнула, ее стенки сжались от удовольствия его вторжения. Она уже была мокрой. Она была такой с того момента, как вернулась в пентхаус. Его сильные пальцы скручивали, прощупывали и проверяли ее внутренние стенки, все это время его большой палец дразнил ее клитор. Ее тело ожило для него, как и всегда. — Ты прекрасна. Его взгляд полностью поглотил ее. Все было Маркусом. Его большие пальцы слегка потерли ее соски. Она позволила своей голове опуститься в капитуляции, пока он работал над ее телом до пика. — Это она. Это моя умница. Отдайся мне, и я отдам тебе все. Когда ее бедра начали качаться, и наслаждение расцветало, она снова стояла на пропасти — дьявол шептал ей на ухо, и весь мир распространился у ее ног. Его ладонь вонзилась в ее киску, и ее оргазм нарастал, ослепительно и потрясающе красиво, яркий закат раскрывался через каждую конечность, розовый и с золотым оттенком. Однако в последний момент он убрал руку. Она вскрикнула, но не двинулась с места. Это было близко. Так близко. — Хочешь кончить? — Да.