Девушка бежала не к нам, а будто куда-то мимо нас. И то и дело оглядывалась. Совершенно незаметно из темноты стали проступать очертания интерьера, но они были зыбкими, как будто туманными, постоянно менялись не в силах закрепиться — колонны, коридор, узкая лестница, что-то невнятное… Картинка возникла так резко, что у меня даже заслезились глаза. Хотя вокруг нас совершенно точно царила ночь, даже луна после полного мрака казалась ослепительной. Мы — и девушка — оказались на крыше. На крыше нашего замка. К горлу подступила тошнота, а голова закружилась. Я по прежнему не чувствовала опоры под ногами, но высота несмотря на невесомость, казалась вполне реальной. Девушка захлопнула за собой чердачную дверь, оглядела окрестности безумным взглядом, и осторожно ступая босыми ногами по наклонной черепице, направилась к нам. — Эй! — Я вздрогнула, когда Даниэль ее окликнул. И в то же мгновение вся картинка пошла трещинами и лопнула, на мгновение ослепляя. Нас швырнуло вниз, больно ударив о твердь земную и на мгновение вышибив дух. Я со стоном распахнула глаза, в которых плавали звезды и уставилась на небо — тоже ночное. Но вместо полной луны, заливавшей все светом мгновения назад, мой взгляд нащупал острые рожки новорожденного месяца. — Осторожно, — произнес рядом Лагранж. — Без резких движений. Я скосила на него глаза, послушно не торопясь подниматься, и почувствовала как мне натурально дурнеет — мы были на крыше. Настоящей, всамделишной замковой крыше. До благословенной земной тверди, которой я так обрадовалась, было добрых шесть этажей… Горло перехватило так, что даже крик в нем застыл. Я с ужасом уставилась на крохотное, не более десяти сантиметров, ажурное металлическое ограждение — все, что отделяло нас от пропасти. “Хорошо еще, крыша довольно пологая…” — мелькнула отстраненная мысль. Зря она это, потому что даже слабый уклон резко сделался ощутимым, и меня захлестнуло паникой — будто я вот-вот сползу туда, вниз. Пальцы вцепились в черепицу, я зажмурилась и постаралась выровнять дыхание. Фух, дышим. Думаем. Если подать сигнал, то его возможно кто-нибудь заметит и обязательно нас спасет! Заодно, может быть, кто-то из профессоров все же даст более разумное объяснение происходящему, чем галлюцинации! Приняв решение, я открыла глаза, и меня чуть удар не хватил. Лагранж стоял, выпрямившись во весь рост, чуть расставив ноги для устойчивости, и озирался. — Там есть люк! — радостно оповестил он меня. — Давай руку. Я еще крепче вцепилась в черепицу и отчаянно помотала головой. — С ума сошел? Никуда я не пойду. Сейчас подадим сигнал и нас снимут. — Ты боишься высоты? — спросил парень. Что удивительно — без насмешки. — Шестиэтажной и без ограждения — боюсь! — отрезала я. Лагранж помолчал немного, задумчиво изучая мое распластавшееся по крыше тело. Мне ужасно хотелось дернуть его вниз, чтобы он сел, а лучше лег, и не вызывал у меня паническую тошноту своим безрассудством, но мне не хотелось, чтобы это выглядело так, будто я о нем беспокоюсь. — Они могут не увидеть. — Что? — Ты, конечно, подавай сигнал, но его могут не увидеть. Во-первых, сейчас все в большинстве своем уже по комнатам, а мы на крыше жилого крыла, то есть люди под нами, тяжело привлечь их внимание. А во вторых, помнится ты пропала на шесть часов и никто тебя не нашел, пока ты сама не вывалилась. Он снова протянул руку: — Давай. Мы не упадем, обещаю. Тут до люка всего десяток метров. Сними только туфли. Босиком устойчивее, чем на каблуке. Я сглотнула. Медленно села, стащила сначала одну туфлю, потом другую. Пристроила рядом с парой Лагранжа. А потом уцепилась ледяными пальцами за протянутую ладонь. — Не торопись. Не бойся, я держу. Не смотри с крыши вниз, только под ноги. Он осторожно потянул меня наверх, помогая выпрямиться. Колени тряслись, зубы, кажется, стучали. Да я вся дрожала как осиновый лист на ветру. — Сейчас попробуем кое-что, держись, — Лагранж переложил мои пальцы себе на локоть и принялся колдовать. Нам в лицо нежно дохнуло теплым воздухом, а потом меня как будто сдавило со всех сторон мягкой подушкой. Ощущение не то, чтобы приятное, потому что на лицо ее тоже наложили. Я хватанула воздух ртом, и, к счастью, урвала для легких кусочек кислорода. — Потерпишь? — Даниэль заглянул мне в глаза. — Это для уверенности. Я сначала не поняла о чем он, но, сосредоточившись на ощущениях, сообразила, что эта подушка будто поддерживает меня, не давая шататься, замедляя движения, но делая их от этого более точными. Будто воздух вокруг меня уплотнился и преодолевать его надо с усилием. А усилие это мешает дрожать. И я кивнула. Пара десятков мелких шагов по крыше вдоль многоэтажной пропасти показались мне вечностью. Я вся вспотела, как после часового забега, перед глазами слегка плыло, то ли от паники, то ли все таки от нехватки кислорода. Хотя я больше все же ставила на панику. “Не смотри вниз” — это то самое указание, которое ни-ког-да не стоит давать боящимся высоты! Когда Даниэль остановился, мое сердце чуть не остановилось вместе с ним, решив, что мы падаем. И на всякий случай, плюхнулось в желудок, скрутив его судорогой. Но оказалось, что мы просто дошли до люка. Деревянную дверцу Лагранж бесхитростно вынес магией. Дерево брызнуло вниз щепой и обломками, открывая нам зияющий чернотой лаз на чердак. — Садись, — скомандовал Лагранж, и я с огромным удовольствием подчинилась, почти не чувствуя ног от волнения. Стоило мне сесть, как заклинание-подушка развеялось, свежий вечерний воздух хлынул в легкие, а тело, лишившись поддержки, сделалось слабым и снова трясущимся как желе. Парень тоже опустился на четвереньки, сунул голову в люк, пустив вперед себя светлячка, что-то хмыкнул под нос и, сообщив: “Я первый!” — ловко соскочил в темноту, оставляя меня на крыше одну одинешеньку. — Падай, бука, — донеслось из этой темноты. — Я поймаю. Уловив мои колебания, он жизнерадостно добавил: — Думай о том, что упасть на чердак — это куда менее страшно чем упасть на каменный замковый двор! Да этот парень мотиватор года! Уцепившись за деревянную раму, я спустила вниз одну ногу, потом другую, и только тогда, ощутив себя увереннее, посмотрела вниз. Лагранж, который выпрямившись едва ли не задевал потолок, ухмыльнулся, обхватил меня за талию, и легко снял с крыши на пол. — Поймал! — объявил он, страшно довольный собой. По хорошему, надо было его стукнуть и побольнее. Но вместо этого я закрыла лицо руками и ткнулась лбом в лагранжевское плечо. Вообще любое другое плечо подошло бы куда больше! Но к сожалению, других плеч в поле зрения не наблюдалось, а мне надо было прийти в себя и не сорваться в истерику. И хорошо, если только в истерику. Даниэль замер на несколько мгновений. А потом осторожно выпустил мою талию, чтобы переместить руки мне на плечи. Он чуть сжал их, и я ощутила горячий выдох на своей шее. А еще через несколько мгновений одна рука поднялась еще выше, и коснулась волос… Я судорожно, с сухим всхлипом выдохнула и резко отступила на шаг, выворачиваясь из его рук. Дура, Лали! Теперь он решит, что ты на него вешаешься! — Все хорошо, — пробормотала я, зачем-то вытирая сухие щеки и часто моргая. Слезы так и не пролились, и слава богу! — Со мной все нормально. Идем отсюда. — Нет, — Лагранж мотнул головой. — Подожди. А потом он ухватился руками за раму люка, ведущего на крышу, подтянулся и забрался туда, откуда мы только что благополучно свалили и куда я не планировала возвращаться больше никогда в жизни! — Ты сдурел?! — пискнула я. Светлая лохматая голова, очерченная слабым нимбом лунного света, просунулась в квадрат. — Я быстро. Наверное… надо кое-что проверить. И он исчез. Проклиная все на свете, начиная от Лагранжа и заканчивая общей тотальной несправедливостью, я беспомощно огляделась. Взгляд нащупал выстроившиеся у стены ящики. Подтащив один из них под люк, я взгромоздилась на него и кое-как сумела высунуть наружу голову. Рот приоткрылся сам собой. Лагранж стоял посреди крыши раскинув руки, а вокруг него в воздухе парила огромная объемная октаграмма слабого нежно голубого цвета. В ней звездами мерцали незнакомые мне символы, а Лагранж что-то бормоча себе под нос доставал из воздуха все новые и новые и они расплывались по октаграмме занимая в ней свои места. И когда последний символ заполнил пустоту, воздух зазвенел от скопленной силы. Октаграмма разгорелась чуть ярче, и еще ярче, раздулась… и беззвучно лопнула, взорвавшись мириадами голубых блесток. Они падали с неба, как снег, оседая на волосах, на ресницах, на носу. На крыше. И на воздухе, постепенно вырисовывая размытый, но однозначно трактуемый силуэт — девушка из видения. Блестки висели в воздухе доли секунды, а потом резко осыпались и исчезли. Я только и смогла, что затолкать поглубже полное неконтролируемого восхищения “вау!”. Я не знаю, что это было, но что-то однозначно из разряда высшей магии.