– Спасибо, но я предпочитаю увольнение. * * * Выйдя из Илинг-колледжа, Оуэн довольно долго бесцельно бродит по улицам. Его страшит сама мысль о поездке домой на метро. Он с ужасом представляет, как Тесси посмотрит на него сквозь стекла очков в роговой оправе и спросит: «Почему ты вернулся так рано?» А потом он сядет в свое комковатое кресло и просидит в нем до конца дня, таращась в экран компьютера. Он мог бы позвонить в колледж, отозвать заявление об увольнении, согласиться на этот курс обучения. Для него пути все еще открыты. Но даже если он получит работу назад, он будет вынужден каждый день приходить в колледж, видеть на занятиях лица этих двух девушек, он вновь окажется в окружении отталкивающих подростков, которые думают, что он фашист-извращенец. Так стоит ли за это бороться? У него есть сбережения. Тесси берет с него за проживание столько же, сколько и пятнадцать лет назад, когда он был подростком, только что потерявшим близкого человека: двадцать пять фунтов в неделю. У него нет друзей, нет дорогостоящих хобби, и на протяжении многих лет он не имел привычки тратить свои кровно заработанные деньги на вождение по ресторанам череды новых женщин. На счете в банке у него несколько тысяч. Мало, чтобы внести залог за хорошую квартиру, но более чем достаточно, чтобы прожить несколько месяцев. Он не хочет возвращаться на старую работу. Он не намерен за нее бороться. Он звонит отцу. – Пап, – говорит он, – это я. Ответом ему становится короткая пауза. Отец пару секунд молчит, подсознательно перенастраиваясь на разговор с сыном. – Привет, Оуэн, – говорит он наконец. – Как дела? – Я не видел тебя целую вечность, – начинает Оуэн. – Несколько месяцев, если быть точным. – Знаю, – виновато отвечает отец. – Знаю. Ужасно, правда, как быстро летит время. – Как прошло Рождество? – резко спрашивает Оуэн, лишая отца возможности переложить вину за их крайне редкое общение на что-либо, кроме его собственного безразличия. – Как сказать. Довольно суматошно. Прости меня, что… – Все в порядке, – вновь перебивает его Оуэн. Он не хочет слышать все это в очередной раз: больная свекровь, сводный брат, переживающий какой-то жалкий кризис Поколения Зет, связанный с наркотиками и гендерной дисфорией, «все это навалилось в этом году, сынок, и мы решили немного задраить люки». Решение отца «немного задраить люки», в переводе на общедоступный язык означавшее нежелание видеть своего первенца, и без того довольно обидное, когда он впервые объявил о нем сыну, с течением времени ничуть не улучшилось. – Ну, а ты… Как твое?.. – Я провел Рождество один, – быстро отвечает Оуэн. – Понятно, – говорит отец. – Я предполагал, что ты будешь с Тесси, или… – Нет. Тесси уезжала в Тоскану. Я провел его один. Ничего страшного в этом нет. – Верно, – говорит он. – Хорошо. Ну, извини. И, надеюсь, следующее Рождество будет чуть менее… – Суматошным? – Да, чуть менее суматошным. А как… твоя работа? – Я уволился, сегодня. Меня обвинили в сексуальных домогательствах. – О господи. – Оуэн как будто слышит, что отец морщится. – Да, очевидно, я погладил девушку по волосам на дискотеке в колледже, очевидно, на уроках допускал двусмысленные высказывания. Очевидно, в наши дни быть нормальным мужчиной больше неприемлемо для учителя. Очевидно, в наши дни все мы должны быть похожи на роботов, должны тщательно взвешивать каждое слово, прежде чем оно слетит с наших губ. Похоже, современным женщинам не по нутру все, абсолютно все. Оуэн кричит. Он знал, что выйдет из себя. Вот почему он позвонил отцу. Тот знает, что он подвел Оуэна, знает, что был дерьмовым отцом. Время от времени он позволяет Оуэну кричать на него. Отец не отвечает криком на крик. Ничего не исправляет, но терпит. И этого пока достаточно. – Оуэн, это курам на смех. Вся эта политкорректность, – фыркает отец. – Это настоящее безумие. Но с чего ты взял, что твое решение уйти из колледжа – это верный выход? В смысле, как ты найдешь другую работу? Услышав болезненный вопрос, Оуэн морщится. Затем он думает о YourLoss, как тот прогуливается по своему крошечному городку, ведет экзистенциальный блог, каждый день ходит на работу в тоскливый офис. И при этом, судя по всему, вполне счастлив. Похоже, у него все под контролем. – Я найду другую работу, – говорит Оуэн. – Это все просто… – Знаю, – говорит его отец, – это просто смешно. Смехотворно. Возникает многозначительная пауза. Оуэн считает своим долгом как-то ее заполнить. Но не может и не заполняет. Вместо этого он дает отцу возможность высказаться. – Что ж, Оуэн, был рад с тобой поговорить. Правда. Мне жаль, что у тебя неприятности. И мы должны в ближайшее время собраться вместе. Непременно должны. Например, на твой день рождения?.. – Он в следующем месяце. – Да. В следующем месяце. Давай что-нибудь сделаем. – Да. Давай. – И… Оуэн? – Что? – Эти обвинения. В смысле, сексуальные посягательства. Я хочу сказать, что в них ничего нет. Или есть? Оуэн вздыхает, опускается на корточки и прислоняется спиной к стене. – Нет, папа. Ничего нет. – Хорошо. Это хорошо. Пока, Оуэн. – Пока, пап. Оуэн снова встает. Гнев, который он только что выплеснул на отца, обратился на него самого, но вдвое сильнее, темнее и острее. Оуэн чувствует, как его вены бурлят электричеством. Он быстро идет к станции метро. Он уже собирается свернуть к входу, когда видит через дорогу паб и розово-золотое свечение окна. Без двадцати двенадцать. Оуэн не любитель спиртного. Он любит вино за едой или на вечеринке с коллегами, но ему не нравится пить лишь ради того, чтобы опьянеть. Однако затем он снова вспоминает свою холодную спальню, Тесси, раздраженно расхаживающую по квартире, и думает о YourLoss с кружкой пива в тихом уголке паба. Вот он, сидит, наблюдает, учится, думает, существует. Оуэн представляет его высоким мужчиной с широкими плечами, короткой стрижкой, может, даже с маленькой бородкой или усами. Оуэн представляет его в рубашке, поношенных джинсах и прогулочных ботинках. Он представляет, как тот вытирает пену с кончиков усов, осторожно ставит пивной бокал обратно на подставку точно по центру. Поднимает взгляд. Наблюдает, учится, думает, существует. Оуэн отворачивается от станции метро, направляется обратно к пешеходному переходу, ждет, когда вспыхнет изображение зеленого человечка, и направляется в теплый паб. Он заказывает пинту пива. Находит столик для одного. Садится за этот столик. 16 Через несколько часов Оуэн, пошатываясь, входит в дверь закусочной «Ориентал Стар», расположенной напротив его станции метро. Он ждет у кассы, берет порцию китайской лапши и банку газировки «Танго», относит их к стойке возле окна и наблюдает за тем, как людской поток выплескивается из чрева метро. Толпа совершенно незнакомых людей пугает его. Он набрасывается на лапшу, чтобы впитать три пинты лагера, которые он выпил, сидя в пабе. Напиться в одиночку – такое не может не внушать тревоги. Он пошел в туалет и помочился, набрызгав на туфли, покачнулся, рассмеялся своему отражению в зеркале и поговорил сам с собой, а на выходе врезался в чей-то стол, из-за чего вино в бокале той женщины выплеснулось через край. – Извините, – пробормотал он. – Пожалуйста, не сообщайте обо мне начальству. Она посмотрела на него искоса, без улыбки. «Гребаная сука», – пробормотал он себе под нос, вышел из паба и тут же пожалел, что не сказал этого вслух. С полным желудком лапши он поднимается по крутому холму к своей улице. Опьянение отступает, притупляется. Он смотрит вверх и видит луну, сияющую между двумя высокими деревьями на фоне темно-синего неба. Он вынимает телефон и пытается сфотографировать ее, но луна отказывается позировать ему, запечатлеваясь в кадре в виде размытого белесого пятна. Он сует телефон обратно в карман и поворачивается, и в этот момент на него налетает худощавая фигура, грубо толкает его плечом и едва не сбивает с ног. Незнакомец замедляет бег и оборачивается. – Извини, приятель. Извини. Затем разворачивается и мчится вниз, к подножию холма, бежит на месте, опять поворачивается и мчится обратно вверх по холму, прямо посередине дороги. Оуэн стоит и смотрит на него. Он видит, что это мужчина средних лет в обтягивающих лайкровых легинсах и куртке на молнии, со странными черными наушниками на голове. Из крошечного кармана куртки тянутся провода. Все ясно. Любитель бега. Мужчина бросает на Оуэна странный взгляд и бежит дальше вниз. Дорога представляет собой тупик, отделенный от шести полос движения на Финчли-роуд каменными ступенями. Какое-то время здесь лишь Оуэн и этот доморощенный бегун. Добежав в шестой раз до вершины холма, бегун останавливается и складывается пополам. Он дышит так шумно, что кажется, будто это предсмертные хрипы. Он поднимает глаза на Оуэна. – С тобой все в порядке, приятель? – спрашивает бегун. Оуэн чувствует, как глубоко внутри него шевелится что-то темное. Он смотрит на бегуна и спрашивает: – Ты женат? – Что? – переспрашивает бегун с гримасой муки на лице. – Ты женат? – повторяет Оуэн. – Есть девушка? – А тебе какое до этого дело? – Никакого, – отвечает он. – Просто спросил. Он уже сворачивает за угол на свою улицу, когда мужчина догоняет его.