— Так, отлично, — теперь шепот его стал громче и приобрел ядовитые нотки — Лежи спокойно. Глаза девчонки были широко раскрыты и стекленели безразличием. Волосы плескались по подушкам серебристо белыми волнами, сияли, переливаясь в ночном свете. Белое по черному бархату. Губы, искусанные до крови, приоткрылись, давая путь мелким, четким, прерывистым вздохам. Раскинутые руки напоминали ветви, на тонких запястьях уже наметились легкими пятнами кровоподтеки. Следы борьбы. Освободившись от одежды, нейер уперся коленями в простыни и, слегка придерживая ноги девушки, развел их сильнее. Едва сдержавшись, восторженно выдохнул. Как она всё же красива! Протянув руку, коснулся пальцами тугих, налитых губок и, раскрыв их, нашел маленькую бусинку клитора — сухую и неотзывчивую. Ещё раз обругав и самого себя, и это чудо, лежащее теперь перед ним, поднял выше колени наложницы. Как же не хотелось нейеру делать этого быстро! Но медлить было нельзя: задержи он морок дольше, девчонка просто спятит, придя в себя... как это случилось уже однажды. Повторить второй раз? Нет уж, увольте. Проще трахнуть её сейчас, и запугать потом так, чтоб рта открыть не смела, пока ей не будет велено. Да, может и не придется запугивать? Да! Пара, тройка раз, и эта белесая хамка сама ему надоест. — Какая тугая, — простонал Каратель, входя в не ждущую его жемчужную суть пульсирующим болью членом и начиная движения — Да твою же... Она не ждала его. Она не ждала вообще никого, и ничего теперь. Внутри неожиданно, невероятно и внезапно желанной наложницы было сухо и слегка тепло, как в остывающем после горячего напитка кувшине. Нежная, сливочная изнанка девичьих бедер, касающаяся его разгоряченной кожи, была прохладной и чужой. Первые, осторожные движения мужской плоти не вызвали ничего, кроме явного отрицания. Это казалось странно обидным... Разум, мертвый от морока, спал, но тело прекрасно справлялось теперь и без него, отвергая изо всех сил неприятную помеху. Девчонка не желала этой близости даже телом, почти мертвым... А кто знает, умри она теперь, и то нашла бы способ высказать Дангорту своё к нему отвращение? Да. Скорее всего, так и было бы. Хотя что там предполагать? Так и было, и именно сейчас. Будто желая отомстить за это, нейер ускорил и усилил движения. Тяжело навалившись сверху, отпустил ноги девушки и сильно, жадно сжав обе груди, прикусил маленький розовый сосок одной из них. Повторив тоже самое с другим, сжал зубы, со свистом пропуская сквозь них раскаленный воздух. Несколько раз еще ударив раскаленной своей плотью в звенящую пустотой, отвергающую его плоть, быстро завершил начатое, уткнувшись лбом в острое, нежновлажное, худенькое плечо. Странно, но получив долгожданную разрядку и отпустив жертву, Каратель не почувствовал себя освобожденным, как было раньше... Прежде, с теми, другими было легче. И быстрее. Проще. Понятнее. Наоборот, стало хуже. Сердце стучало аки древний молот, виски наполнились расплавленным стеклом, в горле першило горечью. Чресла же нудели так, будто нейер Дангорт бабы не видел целый год! А то и вообще лучше — был девственником, трюкающим в кулачок под одеялом, и пускающим сопли на всех мимопроходящих шлюх. Когда он поднялся с постели и, прикрыв отвернувшуюся к стене пленницу простынью, собрался покинуть спальню, ещё и заныло в груди. Уходить не хотелось. Хотелось другого... Хотелось дождаться, когда сойдет этот карацитов морок, растрясти, растормошить девчонку. Расспросить, слишком ли он страшен? Эти шрамы... ну да, на полморды рубцы. Самого чуть не тошнит, когда приходится смотреться в зеркало! Но что ж, она никогда не видела калек, что ли?! Совсем? Никогда? Неужели его увечье — это настолько отвратительно? Хотя да. Отвратительно. Крайне мерзко. ...Затворив дверь, Каратель стал спускаться по лестнице, намереваясь найти кого нибудь из прислуги. Стояла ночь, но одна из горничных припозднилась с уборкой. Получив хороший нагоняй от мэйсы Ридд за беспечность и нерасторопность, провинившаяся работница теперь носилась вихрем с тряпкой и щёткой по нижнему холлу дома. — Купальню мне, — велел ей Хозяин — И разбуди мэйсу Ридд. Нужно отдать ей кое какие распоряжения. — Слушаюсь! — растеклась девка липкой, улыбающейся лужицей — Щас скажу банщице и мэйсе, они и не спят ещё! ...Уже много позже, погрузившись с головой в горячую воду, нейер Дангорт подумал вот о чём... Все предыдущие подстилки также ссали от страха в штаны, когда его видели. Но ни одна (ни одна, мать её!), не сказала ему "нет". Ни одна. Тряслись осенними листочками под ветром, однако же и слова против не вякнули! Наоборот, лебезили и глаза закатывали ровно как от восторга! А ноги раздвигали ещё до того, как их об этом попросят. Уронив голову на край купели, Каратель застонал. Завыл сквозь зубы, как от невыносимой боли. И впрямь, было больно. Даже чересчур. Быстрая, привычная близость не принесла облегчения. Теперь он ещё сильнее хотел её. Эту дрянь, эту тощую, ледяную, ядовитую стерву! Ещё. Сильнее. Глава 6 Просыпалась Амелла долго. Это само по себе было чудно! Странно и непривычно, потому что таких долгих пробуждений девушка не помнила вообще. Обычно, стоило только первым, хилым, тоненьким лучам Остара боязливо проникнуть в деревенскую "горницу" сквозь мутные, посеченные мелкими трещинками "натяжки" из рыбьих пузырей, закрывающие маленькие окошки от ветра, а сна уже как не бывало ни в одном глазу. Разбуженная утром, она сразу же соскакивала с постели, чтобы немедля приступить к куче неотложных, срочных дел... Но то было раньше. Сегодня же, именно сегодня творилось с ней нечто невообразимое. Её тело совсем не желало "оживать". Запястья и пальцы рук страшно ныли, как они ноют (наверняка даже!) у старухи Ридд на сырую погоду. Ладони были мерзковлажными, а подушечки пальцев, наоборот, сухими до боли. В груди дергало и кололо, живот "завязался узлом", словно от сильного голода, а колени и лодыжки выворачивало тааак, будто перед сном девица Радонир обошла пешком весь город, захватив окрестности, поля, да и соседские земли до кучи! Причем, даже не просто пешком шла, а босиком бежала, по камням и ледяной, раннеосенней земле. Бедра ломило и жгло, а между ног было мерзко, липко и горячо... С трудом разлепив глаза, полные стеклянной крошки, Амелла тут же зажмурила их.