"Боги Светлые, — мысль кольнула в висок крошкой стекла — Выжгите мне глаза, чтоб не видеть... его." Не отдавая себе отчета, махом забыв все добрые наставления Нелли и строгие нотации старухи Ридд, Амелла зажмурилась и почувствовала, как леденеет и покрывается "гусиной кожей" спина под тонкой белой сорочкой. Заструившийся между лопаток холодный пот грозил промочить насквозь и легкую, кружевную ткань, и стекающие по ней снежные пряди волос, переливающиеся в свете светильников. — Подойди ближе, — велел голос, ровный, давящий и проникающий под кожу — Смелее... Амелла. ...Она сделала шаг. И ещё шаг, всё также, почти не открывая глаз. Не глядя перед собой, нащупывая путь ногами в легких туфельках и крепко сжимая между пальцами правой руки острые, маленькие ножнички, украденные у полоротой, суматошной прислуги, всего несколько минут назад расчесавшей снежные, пахнущие сладкими цветами, мягкие локоны пленницы... _____________________________________ *"Скинул ботинки" — умер (просторечное). В мире Остар покойных укладывают в гроб босыми, от этого обычая и родилась данная идиома *Мэйса — уважительно "светлая госпожа" Глава 5 Подойдя почти вплотную к громадной кровати, девица Радонир всё же заставила себя открыть глаза и дышать ровнее. Она боялась. Ну да, боялась. И ещё как! Только есть ли смысл бояться зверя, если ты уже вошла в его клетку? Если ты уже чувствуешь его дыхание, горячее и прерывающееся от жажды новой смерти на своей коже. Если громадные, загнутые когти уже касаются тебя, а тихое, ласковое рычание тревожит слух... И если вот — вот порвется та ниточка, именуемая жизнью, а длинные, заляпанные кровью клыки войдут в плоть так же нежно, как тонкий, острый нож входит в мягкий сыр или свежую ветчину... "Мамочка драгоценная, — девушка закусила нижнюю губу и крепче сжала в кулаке спасительные ножницы — Да он изувеченный... и страшный как карацитова задница! Мамонькиии! Ослепите меня, Боги Светлые! Будьте милосердны!" Нейер Дангорт тем временем наблюдал за насмерть перепуганной жертвой, навалившись спиной на бархатные подушки, закинув обе руки за голову и скрестив сильные, стройные ноги, затянутые матовой кожей штанов. Роста Каратель был огромного. Чтоб понять это, не стоило даже просить его подняться с постели. Длинные, распущенные волосы блестящими, черными реками текли по крепким плечам, обтянутым простой тканью белой рубахи и слегка скрывали лоб и левую половину лица. Однако же, эта завеса не могла скрыть от заледеневшего страхом взгляда Амеллы ни ужасного шрама, тянущегося от правого угла рта выше, к уху, ни темной, задубленной кожи, ни суженных щелками глаз... почти змеиных, горящих в глубине зрачков жаркими, оранжевыми точками, похожими на огни самокруток, так любимых деревенскими мужиками. Не в силах больше смотреть и не желая запоминать увиденного, Амелла, издав тихий писк, опустила глаза. И тут же захотела их выколоть себе сама, не дожидаясь помощи ленивых Богов. Да! Выколоть. Теми самыми ножницами, сжатыми теперь в онемевших в конец пальцах. Отведя, наконец, взгляд девушка принялась смотреть в стену — серую, щербатую от времени, чуть согретую теплом камина и нескольких, грустно оплывших свечей. — Не нравлюсь, Амелла? — голос Хозяина Дангорта звучал натянуто и слегка насмешливо — Ну и ладно. Что есть, то есть. А вот ты мне, наоборот, очень. Ты и впрямь красавица. Мне не соврали. Раздевайся и иди сюда. Побыстрее. Девица Радонир, отлепив взгляд от стены, поёжилась. Холодно не было, камин здесь горел как голова в лихорадке, и жарил также. — Была охота, надо же, — буркнула, сжав ножницы крепче и отступив назад — Побыстрее... как же! Знаете, нейер, что скажу... Хоть режьте меня, хоть ешьте, а не подойду. Хотите — убейте, прям вот сразу. Ой! Простите. Эти слова вылетели изо рта сами. Такие "выверты" ещё тетка Лима называла "дурной пучкой" и именно за них непослушная девчонка часто бывала бита прутом или мокрым, скрученным в жгут, полотенцем. "Простите" же родилось уже более осознанно. Застряв где — то на задворках разума добрые советы Нелли и нравоучения Ридд дали сейчас хоть и мелкие, но всё таки плоды. — Значит, так, — хмыкнул Каратель, поднимаясь — Ну... Дело твоё. Видят Боги, я старался тебя не пугать. Невозможно объяснить как, но только двигался он быстро. Просто невероятно, как мужчина такого роста и такой комплекции мог быть настолько стремителен и... бесшумен. Да, бесшумен. Потому что, оттолкнувшись от постели, не задел он даже и стула, стоящего рядом. Да что там! Пламя свечей и тяжелый воздух спальни — не колыхнул. Амелла пронзительно взвизгнула, оказавшись вмиг сдавленная грубыми руками. Раскаленные губы накрыли этот визг коротким, алчным, злым поцелуем. — Не трогайте меня! — завопила девушка во всю глотку, стараясь вывернуться из железной, звериной хватки — Пустите! — Щщщас, — странное шипение опалило уши — Разбежался! Давай, ори громче. Мне нравится! Придавив к постели вертящуюся Амеллу одной рукой, другой же вывернув её худенькую кисть, прижал к подушке. Упершись коленом в край кровати, грубо разжал сжатые в кулак пальцы пленницы. — Это ещё что за дрянь? — отшвырнул ножницы прочь — Вот же! Быстро перехватив обе руки девушки, сдавил пятерней. Не обращая внимания на крики и рыдания жертвы, содрал нежное кружево с дрожащего даже и не от страха, а от злости, тела. Девица Радонир шумно выдохнула. Снова коротко и резко взвизгнув, попыталась вырваться прочь. Попытка не увенчалась успехом, и теперь Амелле оставалось лишь всхлипывать, зло и коротко. — Смотри мне в глаза, — велел он шепотом — Будет легче. Не отворачивайся. Не видя другого выхода, она подчинилась. Запрокинув голову, пленница уперлась затылком в бархат подушек и смотрела прямо в так напугавшее её лицо и пламенеющие в полутьме зрачки. — Уже лучше, — прошипел Каратель, отпустив руки наложницы. Отметив, что тело, неожиданно и остро желанное им, ослабло, а взгляд девушки затуманен, грязно выругался про себя. Не хотел он так! Но что сделать, если эта дура не желает по хорошему?! Он — то тоже, чем виноват?