По-хорошему Семена следовало отвезти в больницу, благо в Петербурге в них не было недостатка, но Будищев решил иначе и направился прямиком к Студитскому, недавно прибывшему в Петербург. Доктор, как и большинство людей его профессии, снимал большую квартиру, чтобы иметь возможность принимать пациентов. Во всяком случае, швейцар появлению офицера с мальчиком на руках совсем не удивился, даже помог им подняться по лестнице. Имевшая неосторожность открыть дверь служанка была бесцеремонно отодвинута в сторону и еле успела пискнуть что-то вроде «смотровая там». – Что здесь происходит? – удивленно спросил вышедший на шум хозяин. – И вам здравствуйте, Владимир Андреевич, – широко, во все тридцать два зуба улыбнулся моряк. – Мы тут немного приболели! – Добрый день, – машинально отозвался врач, никак не ожидавший, что его практика начнется так скоро, после чего принялся за осмотр. – Ну-с, молодой человек, как вы себя чувствуете? – наклонился над нежданным пациентом Студитский. – Голова кружится, – жалобно отозвался тот. – Сними рубашку, я тебя послушаю. – Хорошо… ох! – Рука болит? – Да. – А так? – Ой-ей-ей! – А синяки откуда? – Да так… – Один придурок руки распустил, – хмуро пояснил подпоручик. – Понятно. Кто вам этот мальчик, если не секрет? – Ученик. – Вот даже как? – высоко поднял брови врач, продолжая работу. – Что с ним? – нетерпеливо спросил Будищев, когда тот закончил. – Пока не могу сказать ничего определенного, – с непроницаемым лицом отозвался тот. – Можешь одеться, дружок. – Что, все так плохо? – хмуро спросил Дмитрий, когда они остались одни. – Ну не то чтобы совсем плохо, однако приятного мало. Давно это случилось? – Вчера. – Почему не обратились к врачу? – Как раз обратились. Только меня под рукой не было, и Семку отвезли в какую-то дыру на теле мироздания. Врачей нет, ухода нет, про кормежку просто молчу. Вонь страшная, а по углам столько пенициллина выросло, триппер залечить можно. – Что, простите? – Я говорю, плесень кругом, несмотря на зиму. – Нет, я про триппер. Вы знаете, что он неизлечим? И при чем тут плесень? – Не обращайте внимания, Владимир Андреевич, вы же знаете, я иногда всякую хрень несу. Скажите лучше, что с мальчиком? У него-то все излечимо? – Того заболевания, что вы походя упомянули, слава богу, нет. Переломов, насколько я понимаю, тоже. Остальное поправим. Сотрясение мозга это не смертельно, хотя и чревато последствиями. Нужен покой, хорошее питание и соответствующий уход. Вы сможете это обеспечить? – Да. Он будет жить у меня. – Ну и превосходно. Сейчас я напишу рецепт. Договорив, Студитский сел за стол и набросал несколько строк на небольшом листке. Присыпав свежие чернила песком, подождал, когда они высохнут, после чего стряхнул остатки в корзину для бумаг. – Готово, – с удовлетворением кивнул он и хотел было протянуть бумагу Будищеву, но остановился на полпути. – Что-то не так? – Дмитрий Николаевич, – пытливо вглядываясь в глаза Будищева, начал врач, – вы, когда говорили про лечение гонореи, имели в виду случайно не плесень из рода penicillium? – Понятия не имею, о чем вы, – пожал плечами подпоручик, но заметив недоверчивый взгляд врача, неожиданно сам для себя добавил: – Могу сказать лишь, что это средство уничтожает все болезнетворные микробы в ранах. Но как и из чего его получать… вообще не в курсе. – Ну, конечно, – скептически покачал головой врач. – Как и про ту засаду. Впрочем, не хотите говорить, не надо. Теперь отправляйтесь домой. Через три дня я вас навещу, а если состояние ухудшится, то дайте знать, приеду немедленно. – Благодарю, Владимир Андреевич. Сколько я вам должен? – Я еще не начал практиковать, так что этот визит не будет стоить вам ничего. И уберите ваш бумажник, а не то я обижусь. В конце концов, мы с вами немало пережили во время последнего похода. – Как знаете. * * * Добравшись домой, Будищев поручил мальчишку заботам охающей Домны, а сам направился в гальваническую мастерскую, забрать Стешу. После несчастья с Семкой Дмитрий твердо решил, что дети будут жить у него, и наплевать на людские пересуды. Люсия, слава богу, не дура, должна понять, что к чему, тетушка тоже, а мнением прочих можно и пренебречь. Как ни странно, девушки на работе не оказалось. По словам управляющего, утром она пришла с заплаканными глазами, чувствовала себя нехорошо, все валилось у нее из рук, и тот, зная об особом отношении хозяев к Филипповой, разрешил ей уйти пораньше. – И куда же она пошла? – озадаченно спросил подпоручик. – Простите великодушно, Дмитрий Николаевич, не осведомлен, – пожал тот плечами. – Но предполагаю, что к себе в слободку. – Ну-ну, – нахмурился моряк, которого только что кольнуло острое предчувствие. Не теряя ни минуты, Будищев бросился на выход, но извозчик, которому он велел дожидаться, отчего-то уехал, и теперь о его существовании напоминала лишь кучка лошадиного навоза на месте стоянки. Вообще-то до рабочей слободки было не так уж далеко, но офицеру было неприлично ходить пешком, если, конечно, речь не шла о прогулке с барышней. Однако Дмитрий привык доверять своим инстинктам, а потому сломя голову бросился бежать, радуясь про себя, что морякам в повседневной форме положен кортик, а не сабля, как у сухопутных собратьев. К счастью, народа на улице из-за зимнего времени было немного, и вид несущегося со всех ног офицера флота не привлек особого внимания. Разве что у лавки как всегда толпились какие-то люди. Одни пришли что-то купить, другие уже уходили, третьи просто собрались почесать языками. Правда, на сей раз посетители почему-то разбегались в разные стороны, опасливо поглядывая назад. Машинально отметив эту странность, Будищев остановился и решил зайти внутрь. * * * Что такое лавка для городского человека? Всё! Это деревенские могут проходить всю жизнь в домотканине и лаптях, есть то, что дала земля, а покупать разве что соль, да еще, быть может, раз в год красный платок у забредшего к ним офени для полюбившейся девки. А в городе, шалишь, брат! Нет у людей времени растить лен, драть лыко да горбатиться в огороде. Какой ты ни есть, а надобны тебе и сапоги, и пиджак, и справный картуз. Продукты опять же. А потому приказчик в лавке, как ни крути, а персона! А потому с простецами Прошка держался не теряя достоинства, разговаривал хоть и не через губу, а все же фасон держал. Нет, коли забредет к ним ненароком кто из благородных или купеческого звания, так Прохор перед ними мелким бесом рассыплется, чтобы угодить! Только не часто такое случалось. Чего им делать в лавке для простого люда? – Прохор Кузьмич, почем ситец? – заискивающе спросила женщина с усталым от бесконечных забот лицом. – По деньгам, тетка Марфа. Тридцать копеек за аршин. – Это что же так дорого?! – Потому что товар уж больно хорош. Глянь, какой рисунок? А цвет? Новая краска. Ни в жисть не выцветет. – Вы прошлый раз тоже так говорили, а он после стирки и того, – осторожно возразила клиентка. – Это оттого, что вы вальком дерете безо всякого понятия, – снисходительно пояснил глупой бабе всю глубину заблуждений приказчик. – Стирать надобно аккуратно, можно сказать ласково. Тогда и ткань будет служить долго и рисунок вовек не сойдет. Сколько отрезать-то? – Кубыть три аршина, – вздохнула тетка Марфа, прикидывая финансовые потери. – Заплатите сейчас? – Да где уж. Вы, Прохор Кузьмич, уж будьте любезны, запишите в тетрадочку. А мой, как получит положенное, так сразу и рассчитаемся. – Рассчитаетесь вы, как же, – сварливо отвечал Прошка, отмеряя ткань. – Небось опять запьет твой мужик и про долги не вспомнит!