Она немного колеблется, прежде чем ответить. – Боюсь, у тебя нет выбора. Я смериваю ее взглядом. У меня ведь уже были подозрения насчет ее характера, которые не подтвердились, но все же. Я выпрямляюсь, держась одной рукой за дверь, а другой за косяк. – Как вам такой вариант? Вы звоните своим людям, они приезжают и перевозят меня? Она окидывает меня взглядом и произносит на этот раз чуть менее сахарным голосом: – Ты и вправду хочешь, чтобы они забрали тебя, заставили пройти через слушание и отправили в другой дом-приют – и все потому, что ты не хочешь сотрудничать со мной? Я лишь пытаюсь облегчить твою участь, предлагая тебе вернуться туда, куда тебя изначально отправили. Я фыркаю с легкой усмешкой и качаю головой. – А вы та еще лживая дрянь, мисс Вега, – язвительно произношу я, и она начинает нервничать под моим неумолимым взглядом, на лбу у нее появляется складка. – Делайте, что вам нужно, а я останусь здесь на столько, на сколько мне нужно. – Я уже собираюсь отступить на шаг назад, но передумываю и делаю шаг вперед, на крыльцо, чтобы оказаться с ней лицом к лицу. – Так как сейчас здесь только вы и я, позвольте мне кое-что сказать. Если вы хоть как-то причастны к тому, что та маленькая девочка не проводит каждый вечер в объятиях своего отца, вы пожалеете об этом каждой косточкой своего тела. Ее глаза расширяются, я делаю шаг назад и захлопываю дверь прямо у нее перед лицом и отодвигаюсь в сторону, чтобы она не смогла увидеть меня в окне. Я прислоняюсь к стене, чтобы отдышаться. С этой штучкой что-то точно не так, я знаю это. И она была чертовски удивлена тем, что я в курсе про Зоуи. Ей остается только надеяться, что ее добрые намерения подкреплены законом, в обратном случае на нее обрушат свой гнев не только трое Брейшо. Вздохнув, я наливаю в стакан немного дорогущего бурбона Коллинза и опрокидываю его в себя, опустившись на диван. Я закрываю глаза, делаю глубокий вдох, чтобы успокоиться, потому что я вот-вот взорвусь от бешенства. Я уже по уши в дерьме и увязаю все глубже. Вот же дура! Мне нужно отпустить этих людей. Всех. Проблема в том, что я не уверена в том, что знаю, как это сделать. Каждый день вдали от них я спрашиваю себя, что я делаю здесь, рядом с Коллинзом, в его доме. Умная девушка уже ушла бы. Дверь распахивается, и в дом вваливается вспотевший, озлобленный Коллинз. К моему удивлению, его плечи расслабляются при виде меня. – Как прошла тренировка? – Я приподнимаю бровь, протягивая руку к бокалу и наливая еще половину. Он улыбается. – Прекрасно, дорогая. Я фыркаю и откидываюсь на спинку дивана. Он окидывает меня взглядом и улыбается еще шире. – Что? – с подозрением спрашиваю я. – Твой наряд идеален, ну, знаешь, для вашего народца, – произносит он, не сводя глаз с моих черных джинсов, порванных на бедрах, и белоснежной короткой футболки. Он переводит взгляд на мои волосы, собранные мной после душа во французские косы с хвостиками. – Прическа тоже. – Для чего? – Ты разве не слышала? – его ухмылка заставляет меня выпрямиться. – Сегодня вечеринка по поводу восемнадцатилетия Мэддока, и ты пойдешь туда со мной в качестве моей милой девушки, дорогая. – Он шагает к лестнице, а я пытаюсь сделать вдох, в чем мои легкие мне вдруг отказывают. Я еще так мало его знаю, что даже не в курсе про его день рождения. – Мы выезжаем через тридцать минут! Полагаю, тебе стоит надеть еще те уродливые ботинки! Едва сдерживая то, что пытается процарапать себе путь наружу, я откидываюсь назад и закрываю глаза. Это непременно будет интересно. И под «интересно» я имею в виду чертов кошмар. Я делаю еще глоток. Вероломная сука. И это я. Мэддок Она пришла с ним, как мы, блин, и думали. Словно приклеенная к нему, слегка пошатывающаяся. Они тихонько проскользнули внутрь, как будто Бак, сторожевой пес здесь, в «Башне» – клубе, который мы арендовали для сегодняшней вечеринки, – не отправил мне сообщение в ту же секунду, как ее поношенные тимберленды ступили на бетон. Моя кровь раскаляется, а мышцы сокращаются от одного лишь взгляда на нее. Она же чистый дьявольский огонь. Безо всяких усилий, в которых кто-то мог бы увидеть какие-то особые намерения. Узкие, обтягивающие задницу джинсы, полоска кожи над талией, длинные волосы, собранные в два хвоста, готовые намотаться на мои кулаки, с синими кончиками, сияющими в свете ламп. Непринужденная сексуальность. Однако, встретившись с ней взглядом, я замечаю, что выглядит она ужасно. Она измотана, как я надеялся, и несчастна, как я мечтал. Она кажется настолько ушатанной, насколько и заслужила за все свои выходки. Тем не менее, глядя на нее, я вижу только одно: она моя. И все же сегодня она здесь не со мной. Она с ним, этим ублюдком, жаждущим лишить мою семью власти. Парнем, который мечтает избавиться от Брейшо и получить контроль над этим городом для своей семьи, чтобы утопить его в грязи и управлять им так, чтобы стать богатым и властным, а не уважаемым и внушающим страх, как настоящие лидеры, как Брейшо. Как мы, мать его. Он не хочет помогать слабым стать сильными, предпочитая, чтобы они не высовывались. Не хочет наблюдать, как местный бизнес расцветает и создает лучшее, сплоченное сообщество. Нет, он мечтает править всеми и готов идти по головам всех маленьких людей, встающих у него на пути. Это не то, частью чего хотят стать люди, – это конец эры. Наши семьи не единственные в округе, обладающие властью. Несколько таких же раскиданы по штату, и мы защищаем жизнь, которой живем, и города, которые мы создали. Мы живем по собственным законам и присматриваем друг за другом. Но наш город – последний из разделенных надвое, единственный, где основатели борются друг с другом за власть. По мнению нашего отца, мы с братьями должны положить конец этой войне, пока не подключились другие семьи и не решили все за нас. Лишь одно имя может быть во главе, и это будет Брейшо. Грейвены были вытеснены не без причины. Они замарали себя и не знают, что такое преданность. Они, не задумываясь ни на секунду, поимели бы сами себя, если бы это сулило им выгоду. Наш город, наша семья и народ стоят на трех вещах: честность, преданность и уважение. Коллинз с радостью продаст все три, чтобы набить свой карман зеленью – как будто единственному наследнику будет мало того, что оставит ему дед, когда сыграет в ящик. Алчность порождает ложь и предательство, и если сюда придет анархия, мы все падем. Окружающие города и их главы, не колеблясь, придут сюда, если мы не сможем контролировать наших собственных людей. Вопрос в том, заглушает ли уже звон денег мой голос для моей девушки? Я бросаю взгляд на Тишу, одну из пешек Хлои, усевшуюся на барную стойку, чтобы поболтать с барменом. – Я устал ждать, пора проверить это дерьмо. Я снова смотрю на Рэйвен, изо всех сил, мать ее, старающуюся спрятать свое тело за барным стулом. – Ты в этом уверен? – Кэптен говорит так тихо, что его слышу только я. – Та цыпочка должна приехать с минуты на минуту. – Мне нужно знать. – Я с Мэддоком, – Ройс кивает, и его тело уже слегка покачивается под действием алкоголя. Кэп оглядывает его, прежде чем перевести взгляд на меня – в нем отчетливо читается сомнение. – А ты к этому готов? – не отстает он. – Что будет, если все пойдет не по плану? – Тогда она будет умолять о том, чтобы ее вернули в трейлер, еще до того, как мы с ней закончим. Кэп вздыхает, слегка опуская плечи, и кивает. Ройс потирает руки, весь такой уверенный и готовый, хотя я знаю, что он чертовски нервничает. Он закидывал в себя шоты один за другим с того момента, как мы приехали. Я залпом опустошаю свой стакан и встаю. Я уже несколько месяцев не пил так много, и хоть я и не в хламину, не могу отрицать, что мне нравится, как мое тело, наконец, расслабилось после стольких дней чистого чертова напряжения.