По радио мяукали какие-то непонятные девчонки, а потом песня кончилась и запела еще какая-то женщина. — О, так это же Мадонна! — обрадовался Ури и добавил звука. По машине поплыл запах виргинского табака. Рогову он показался неароматным, даже тошнотворным, но он провел пересохшим языком по воспаленным, саднившим губам и попросил: — Дай закурить, мужик! Гуус тупо взглянул на него в полутьме, медленно сунул руку в карман, закурил сигарету, не выпуская взведенный «глок» из правой руки, затянулся пару раз и протянул сигарету Женьке. Тот раскрыл губы, хотя ему и противно было принимать сигарету изо рта «гориллы». Но в последнюю секунду Гуус ловким движением кисти повернул сигарету и ткнул ее зажженным концом Женьке в рот. Киллер засмеялся своей шутке противным визгливым смехом. — Это я тебе припомню! — сплюнув, тихо сказал Женька, чем еще больше развеселил «остроумного» убийцу. Ури замедлил ход и оглянулся усмехаясь: — Что, Гуус? Кажется, у этого остряка пропало чувство юмора? Гуус буквально надрывал живот, всхлипывая и брызгая слюной. — Мы почти на месте, — сказал Ури, резко сворачивая с идеально ровного шоссе на ухабистую грейдерную дорогу, усаженную развесистыми вязами. Рубиново вспыхнули в лучах фар рефлекторы на дорожном знаке. Дождь хлестал по слезящимся окнам. Сильный ветер рвал ветви придорожных деревьев. — Неуютное место для могилы, — заметил Ури. — Я лично укажу в завещании, чтобы меня проводили в последний путь в крематории, чтобы, боже упаси, не гнить в земле! Пора, Гуус. Сейчас будет поворот, а за ним — несколько заброшенных теплиц. Дай ему дернуть виски, но и нам не забудь оставить, чтобы выпить за помин души. Женька молча слушал. Все еще смеясь неудержимым, расслабляющим смехом, Гуус достал стеклянную флягу, зажал ее между коленями, отвернул и, сняв крышку, сунул горлышко в рот Рогову. Женька не противился. Ему, как никогда, хотелось хватить жгучей, бодрящей жидкости. Сделав несколько глотков, он вдруг закашлялся, словно виски попало не в то горло. Кашляя, он подался вперед, рука метнулась к ноге, оттуда тусклой молнией блеснуло узкое трехгранное лезвие, и Гуус, навсегда перестав смеяться, вдруг повалился назад и захрипел. В горле у него заклокотало, забулькало. Глаза полезли из орбит. — Не пей все, скотина! — сказал Ури, сбавляя ход. — Тоже мне, кореш! Женька выдернул стилет и занес его, целясь в шею водителя. Но Ури вдруг резко уклонился: в последнюю секунду он случайно увидел руку Рогова со стилетом в зеркальце над ветровым стеклом, освещенным фарами почти нагнавшего их «форда» с Белобрысым за рулем. Распахнув дверь, Женька выпал из машины и, стремительно крутясь, переворачиваясь с боку на бок, покатился к кювету. Ури выстрелил раз-два наугад, промазал, нажал до отказа на тормоз. Белобрысый на «форде» не успел затормозить и с грохотом врезался Ури в хвост. Женька скатился в неглубокий кювет, наполовину заполненный грязной водой с пустыми жестянками из-под пива, выкарабкался из него весь мокрый, пробежал на четвереньках. Высунувшись из «ситроена», Ури прицелился, выстрелил в спину беглеца и снова промазал. Пуля провизжала мимо уха Рогова, с шипением зарылась в бугор. Женька снова с разбегу покатился по земле, приближаясь к толстому вязу. Вскочил. Ринулся за ствол дерева. В ту же секунду прогремели, заглушая шум дождя и ветра, два выстрела — Ури и Белобрысого. Одна пуля вонзилась в середину ствола вяза, другая ударила словно раскаленным железным ломом Рогова в плечо, отшвырнула, едва не сбила с ног. Ухватившись за ствол вяза, Женька выглянул из-за него и увидел: из передней машины, обеими руками схватившись за распоротый живот, вылез Гуус. Качаясь и спотыкаясь, он слепо зашагал по дороге, дошел до ее края, сделал еще один шаг и с воем полетел на дно глубокого каменного карьера. Ури и Белобрысый оглянулись, но было уже поздно. — Заходи слева! — крикнул Ури. — А я пойду справа. Он от нас никуда не уйдет. Женька огляделся. Да, бежать было некуда. Позади тянулся кочковатый пустырь. Далеко за пустырем громоздилась огромная гора каких-то металлических перекрытий. Там, пожалуй, легко можно спрятаться, но, пока туда добежишь, эти выродки разрядят в тебя по обойме. Ури и Белобрысый приближались, держа в руках взведенные пистолеты. — Что там стряслось с Гуусом, Ури? — спросил Белобрысый. — Черт его знает, — ответил Ури. — Кажется, у этого парня оказался нож. Давай вперед! Они были всего в каких-нибудь десяти шагах от Женьки. В автомобильных колонках громко пела Мадонна. Что делать? Оставались считаные секунды. Вот-вот зайдут сбоку, окружат. Метнуть стилет в Белобрысого, кинуться на него, выхватить из рук пистолет, открыть огонь по Ури?.. Легко сказать! Женька все-таки не был настоящим оперативником. И его боевые навыки не позволяли лихо укладывать противника ножевыми бросками. И вдруг Женька в изумлении увидел, как сначала Белобрысый, а за ним Ури в полном молчании, не издав ни единого звука, повалились на землю. Упали, словно лишившись чувств, словно у них подкосились ноги и разом отказали все мышцы и нервы. От дерева неподалеку от Рогова отделилась высокая темная фигура. За ней, тоже из-за деревьев, появились еще две фигуры пониже в черных дождевиках. — Ну все, приплыли! — весело сказала первая фигура. — Выходи, Евгений! Хватит в прятки играть! Тут все свои. Неожиданный спаситель держал в руке странного вида длинноствольное оружие. Женька узнал в нем новый бесшумный автомат Никонова. Ни фига себе, а штучка-то исключительная. Кажется, Рогова произвели в очень важные персоны. Евгений, пошатываясь, вышел из-за вяза. У него не хватало сил перепрыгнуть через кювет. Он перешел через него вброд, по колено замочив ноги. Слабость овладела им не от ранения. Он еще не чувствовал боли. Слабость пришла от внезапной реакции на чудесное, неожиданное избавление. Ноги подкосились, и тому из людей, пришедших на помощь, кто оказался рядом, пришлось подхватить парня. — Вот накрыло беднягу, — вздохнул другой оперативник. — Неудивительно. Он еще и ранен, между прочим. А молодцом себя вел, ничего не скажешь. Некоторым еще и поучиться бы не мешало. Ладно, давайте его в машину. А этих красавцев — в канал, чтоб никакого следа не осталось! Рогова в полубессознательном состоянии уложили на заднее сиденье, вкололи обезболивающее и успокаивающее, накрыли покрывалом. Микроавтобус тихо двинулся по улице в сторону города. Через два дня Евгений Рогов был в Москве. * * * Начиналась весна. Середина марта ознаменовалась легкой оттепелью, и в воздухе витал какой-то особый привкус, характерный именно для окончания зимы. Тот, кто его почувствовал, понимает, что холодное время года начинает сдавать свои позиции. Николай Ильич Орлов стоял у окна в своем кабинете. За стеклом виднелся изрядный кусок кремлевского двора. Судя по количеству дворников, орудующих метлами и граблями, сегодня здесь была генеральная уборка. Президент поймал себя на том, что очень пристально смотрит на трудяг, и усмехнулся — в голову пришел старый анекдот: «На три вещи можно смотреть бесконечно: как горит огонь, как течет вода и как работают другие люди. Идеальным объектом наблюдения, таким образом, являются пожарные!» Впрочем, на дворников тоже можно было пялиться не без удовольствия. Эти люди были вестниками смены времени года. Весна радовала даже с поправкой на то, что на политическом фронте все было чрезвычайно напряженно. Китай, который получал от России регулярные отчеты о том, как продвигается расследование инцидента с взрывом, неожиданно выдумал новое требование. Буквально вчера посол передал официальную ноту от Генерального секретаря ЦК Коммунистической партии Китая. В ней говорилось, что Китайская Народная Республика требует выдать ей для судебного разбирательства главного конструктора Иосифа Степановича Коломийца. Официальной причиной инцидента, по их версии, значилась преступная халатность. На самом деле президент четко понимал: Китаю нужен этот ученый. Коломиец был великолепным специалистом. Можно было не сомневаться, что жители Поднебесной, осудив его на пожизненное заключение, постараются вытрясти из него все знания, какие только смогут. А еще лучше — заставят его работать на себя. И ведь у них это получится. Иосиф Степанович — человек пожилой, ему будет сложно отказаться от сотрудничества. Впрочем, как раз все это было чисто гипотетически — Орлов не собирался отдавать конструктора Китаю ни под каким давлением. Иосиф Степанович был национальным достоянием, которым ни в коем случае нельзя разбрасываться. Чтобы сберечь его, президент вызвал генерала Каратаева, с которым предполагалось обсудить, как именно это сделать. Генерал сообщил, что у него наконец-то появились серьезные результаты в расследовании. Вполне возможно, что получится и вовсе утереть узкоглазым нос. Хотя — нет, с Коломийцем придется что-то решать. Узкоглазые от него не отцепятся, раз уж обвинение предъявлено. К сожалению, Николай Ильич сам дал им слишком серьезный карт-бланш. Антон Иванович Каратаев появился точно по расписанию. Президент пожал ему руку, предложил сесть, сам налил коньяку в пузатый бокал и связался с обслугой, чтобы в кабинет доставили кофе. — Ну, рассказывайте, как у вас дела продвигаются, — сказал Орлов, пригубив свой коньяк. — Сдвинулись наконец-то, — усмехнулся Каратаев. — Но обо всем по порядку. Сначала — о «кроте», который слил нашим противникам и меня, и Евгения Рогова. Собственная безопасность вычислила его по звонкам с телефона одного из уничтоженных мной боевиков, которые напали тогда, в промышленной зоне. Доказательства косвенные, но особисты считают, что их более чем достаточно. — Вы с ними согласны? Генерал Каратаев пожал плечами. — У нас с ними разные сферы деятельности и разные уровни профессионализма. Если они считают, что собранных улик достаточно, то я условно соглашаюсь. Тем более что они задумали какую-то комбинацию, которая должна окончательно подтвердить или опровергнуть предположения относительно предательства полковника Маковецкого. — Маковецкий? — грустно переспросил Николай Ильич. — Очень полезный человек. Очень толковый работник, умный и сообразительный. Как он оказался по другую сторону баррикад? — Вполне возможно, что он решил, что слишком умный и спокойно обведет нас вокруг пальца. Естественно, так бывает нечасто, но пробовать никто не запрещал. Человек, пошедший против своей присяги, четко понимал: он играет с огнем и скорее всего — обожжется, а то и вовсе сгорит. Президент развел руками. — Хорошо, значит, «кротом» занимается собственная безопасность. А как насчет остального? Антон Иванович вытащил из кейса несколько фотографий — это были убитые бойцами майора Скобелева наемники. На одной из фотографий было мертвое лицо Ляо Бена. — Вот, эти парни напали на нас в Монголии. Мы сначала подумали, что они работают на Китай, — уж очень главный похож на азиата. Но потом провели опознание и выяснили, что этот человек к Китаю не имеет никакого отношения. Разумеется, за вычетом того, что он в этой стране родился. Звали этого человека Ляо Бен, за спиной у него достаточно бурное прошлое, правда неожиданно прервавшееся лет десять назад.