Какой же странной и жестокой оказалась внезапная вспышка антианпринского насилия. И это в разгар зимы, когда прекращались всякие битвы, и даже деревья вдоль проспекта Яскарай скукожились до предела и покрылись льдом. Невзирая на радость, которую доставляла Пужей, Серейен знал, что всегда будет ненавидеть бедендерейскую зиму. «Будь осторожен, – предупредила мать, когда он объявил о своем решении переехать в Янн. – Там все сходят с ума от темноты». Апатия и самоубийство гуляли под ручку вдоль замерзших каналов Города Зимы. Что ж, неудивительно, что вспыхнувшее безумие избрало целью анпринских пребендариев. И народный гнев в адрес Консерватория также был неизбежен. Университет всегда воспринимали как место, стоящее особняком от остальной части Янна; летом он взирал с высоты на изнемогающие от зноя улицы, как надменная старая дева; зимой превращался в паразита, который тянул соки из нищего города. Теперь Консерваторий стал неофициальным посольством чужаков в северном полушарии. В его длинных коридорах с маленькими окнами было больше анпринов, чем где-либо еще в мире. «Нет никаких чужаков, – подумал Серейен. – Есть только Клада. Мы все одна семья. Кьятай на этом настаивал». Катамаран скрылся за горизонтом, они больше не встретились, исчезли из жизни друг друга. Имя Кьятая время от времени тревожило Серейена, проскакивая в интервью по радио или газетных колонках. Друг детства разработал мрачную и параноидальную теорию заговора, объясняющую Анпринское присутствие. Пребывая высоко над насквозь промерзшими улицами Янна, Серейен погружался в абсолютно абстрактные размышления о физическом существовании математических объектов и время от времени задавался вопросом о том, в какой момент Анпринская миграция превратилась в Анпринское присутствие. Одиночки часто зацикливались на каких-то очень конкретных, узких темах. И теперь улицы прислушались, перешли от слов к делу. Великая зима всегда была мрачным сезоном паранойи. «Вот в чем суть, – подумал Серейен. – Тот, с кем ты занимался сексом, не может быть чужаком». Вертолетный грохот усилился, отразившись от стен Колледжа теоретической физики, а потом удалился за Центральный канал. В теплой и тускло освещенной факультетской келье воцарилась тишина. – Думаю, теперь можно идти, – наконец проговорил Серейен. На улице стоял такой мороз, что Серейену было холодно даже в стеганой парке. Он застегнул высокий воротник, защищая горло, но все равно чувствовал, как дыхание замерзает прямо на губах. Сериантеп легко пробиралась среди обломков кирпичей и разбитых бутылок, одетая в тунику и леггинсы, – она обычно в таком виде и ходила по колледжу. Наночастицы позволяли ей полностью контролировать тело, включая его температуру. – Тебе стоило что-нибудь надеть, – сказал Серейен. – Бросаешься в глаза. Мимо кафе с опущенными ставнями и закрытых магазинов, мимо высоких кирпичных фасадов студенческих общежитий. На развилке путей на Тандей-авеню полыхал трамвай, и горький дым смешивался с неизменным ароматным смогом, который выдыхали электростанции Янна. Деревья вдоль центральной части проспекта сжались в крепкие кулаки и грезили о лете. Цокот каблуков по мостовой звучал непривычно громко. В узкой щели переулка между двумя высокими многоквартирными домами шевельнулась тень. Серейен замер, его сердце дрогнуло. Кто-то опустил воротник, пристально всмотрелся в его лицо… Обредай с кафедры прикладной физики. – Желаю удачно вернуться домой. – Ага. Взаимно. Все ученые с высокими степенями жили в Консерватории, и в его стенах им ничего не угрожало; большинство научных сотрудников, работавших допоздна, задержатся до утра. Чай и новости им помогут. У тех, кто предпочел выйти на опасные улицы, имелись на то причины. Серейен слышал, что Обредай в кого-то втюрилась. «Как же мы рискуем ради мимолетной любви». На пересечении Тандей-авеню и набережной Яскарай из непроницаемой тьмы под арочным мостом Генерала Гаториса вышел полицейский робот. Шипя поршнями, вырос до трех метров; по сетчатке Серейена скользнул зеленый луч. Сериантеп подняла руку, и наночастицы ее ладони проинформировали робота об иммунитете, предоставленном пребендарию Клады. Машина снова уменьшилась в росте; если бы пластик и насосы могли проявлять эмоции, она показалась бы удрученной. На углу набережной и проезда Серебряного паука обнаружилась единственная открытая чайная с окнами, запотевшими от пара из бульоток[254]. Камера наблюдения повернулась к двум беглым ученым и моргнула. На Таннис-лейн на них напали. Все произошло внезапно. Зазвучали голоса, эхом отражаясь от каменных лестниц и кирпичных арок, а потом из-за поворота вывалилась толпа неуклюжих горожан, громоздких и широкоплечих в своих тяжелых зимних парках. Кто-то сжимал в руках палку, кто-то – разорванный плакат, остальные были безоружны. Бунтовщики увидели мужчину в теплой парке, с инеем на высоком воротнике, и полураздетую женщину, чье легкое дыхание было почти незаметным. Они мгновенно поняли, кто она такая. Шум в переулке перешел в рев. Серейен и Сериантеп уже удирали. Почувствовав быстрое движение, подошвы ботинок Серейена выдвинули шипы, чтобы он не поскользнулся на обледенелой мостовой. Еще одним автоматическим ощущением было отступление обескураживающей паники; он утратил контроль над телом и как будто ушел на второй план. Явился другой Аспект, чьей специализацией было «бей-или-беги»: Фейаннен, хладнокровный и умелый спаситель в чрезвычайных ситуациях. Он схватил Сериантеп за руку. – За мной. Пулей! Когда они ворвались в чайную и остановились посреди столиков, запыхавшись, Серейен-Фейаннен увидел, как на лице владельца отразилась смена Аспектов, похожая на перемену погоды. Они метнулись к стойке с громоздкими, окутанными паром бульотками с кипятком. Хозяин чайной захотел избавиться от непрошенных гостей, опасаясь за дело своей жизни. – Нам нужна ваша помощь. Хозяин чайной вытаращил глаза, когда толпа бунтовщиков, поскальзываясь, выскочила из-за угла и оказалась у входа в проезд Серебряного паука. Потом он хлопнул по кнопке под прилавком, и защитные ставни опустились. Снаружи по ним начали колотить, и чайная наполнилась грохотом; ставни прогнулись вовнутрь. Преследователи завопили в унисон, громче прежнего, поскольку добыча скрылась из вида. – Я вызвала полицию, – сказала Сериантеп. – Они прибудут без промедлений. – Ничего подобного, – ответил Фейаннен. Он выдвинул табурет из-за ближайшего столика и сел, настороженно глядя на серые ламели ставней. – Работа полицейских заключается в наведении порядка и защите собственности. Обеспечение личной безопасности пришельцев находится далеко внизу их списка приоритетов. Сериантеп села напротив, настороженная, как птица. – Что происходит? Я не понимаю. Мне очень страшно. Владелец чайной поставил на стол два стакана мате. Он сперва нахмурился, затем в его взгляде отразилось понимание. За столом сидела инопланетянка. Он вернулся к стойке и облокотился на нее, поглядывая на ставни, за которыми кружил голос толпы. – Ты же говорила, что тебя нельзя убить. – Я боюсь другого. Я боюсь тебя, Серейен. – Я не Серейен. Я Фейаннен. – Кто – нет, что такое «Фейаннен»? – Я становлюсь им, когда мне страшно, когда я злюсь, когда мне необходимо мыслить ясно и хладнокровно, когда реальность становится мозаикой из миллиона частей, когда я играю, охочусь или готовлю запрос о крупном финансировании. – Ты… не похож на себя. – Я действительно изменился. Как давно ты живешь в нашем мире? – Ты жесткий. И холодный. Серейен никогда не был жестким. – Я не Серейен. Оглушительный грохот – ставня прогнулась под мощным ударом, и стекло разлетелось вдребезги. – Все, хватит. Мне плевать, что случится, – выметайтесь отсюда, оба. – Хозяин чайной выскочил из-за стойки и решительным шагом направился к Сериантеп. Фейаннен рванулся ему наперерез. – Эта женщина – гостья в твоей стране, она нуждается в защите. – Никакая она не женщина. Просто куча… насекомых. Существ. Крошечных существ. – Эти крошечные существа очень напуганы. – Я так не думаю. Ты сам сказал – и в новостях говорили то же самое – их невозможно убить по-настоящему. – Они чувствуют боль. Она чувствует боль. Они уставились друг на друга, потом отвернулись. Продавец мате вернулся к своим высоким бакам с травяной жижей. Шум с улицы сменился напряженной, выжидающей тишиной. Ни Фейаннен, ни Сериантеп не верили, что толпа и впрямь разошлась, устав мерзнуть. Лампы под потолком несколько раз мигнули. Сериантеп проговорила с внезапной яростью: – Я могу с ними расправиться. Продавец чая поднял глаза. – Не надо, – прошептал Фейаннен. – Но я могу. Я просочусь под дверью. Просто сменю форму. Хозяин чайной вытаращил глаза: демоница, зимний упырь! И это в его приличном заведении на берегу канала… – Ты и так достаточно их пугаешь, – сказал Фейаннен. – Но почему? Мы прибыли сюда только для того, чтобы помочь вам, чтобы учиться у вас. – Они думают: чему это вы собрались учиться у нас? Они думают, вы что-то от нас скрываете. – «От нас»? – От них. Не надо их еще сильнее пугать. В конце концов прибудет полиция или прокторы из Консерватория. Или бунтовщикам просто наскучит такое занятие, и они пойдут домой. Подобные истории никогда не затягиваются надолго. – Ты прав. – Она откинулась на спинку стула. – Гребаный мир… И зачем только я сюда прилетела? Сериантеп взглянула на мигающие световые трубки, как будто могла увидеть сквозь потолок далекую диадему колоний своего народа, разбухших от многолетнего поглощения воды. Фейаннен знал, что этот вопрос Серейен задавал себе много раз. Аспирант, изучающий топологическую структуру пространства-времени и космологическую постоянную. Тысячелетняя постчеловеческая сущность, невинно облачившаяся в тело двадцатилетней женщины, играющая студентку. Она ничему не могла у него научиться. Все знания, накопленные анпринскими странниками за время их десятитысячелетней миграции, были запечатлены в ее наночастицах. Она воплощала в себе всевозможную истину и лгала каждой клеточкой тела. Анприны и их тайны. Никакой основы для отношений, и все же Серейен любил ее всей душой. А вот был ли он для нее чем-то большим, чем каприз? Турист, абориген, быстротечный отпускной роман… Сериантеп стремительно наклонилась через стол и взяла лицо Фейаннена в ладони. – Пойдем со мной. – Что? Кого ты спрашиваешь? – Кого? – Она раздраженно покачала головой. – А-а! Серейена. Но это будешь и ты, иначе нельзя. Ко мне домой, к Анпринскому народу. Я так давно хотела предложить. Хочу показать тебе наши миры. Сотни миров, похожих на драгоценные камни, сверкающие на солнце. А внутри, подо льдом, еще миры, вложенные… Я подала заявление на получение туристической стипендии несколько месяцев назад; я просто не могла заговорить об этом вслух. – Почему? Что тебе мешало? Небольшой, но значительный поток дипломатов, ученых и журналистов курсировал между Теем и анпринским флотом вокруг Тейяфая. Вернувшиеся пользовались статусом мировых знаменитостей, аналитические центры, ток-шоу и колонки новостных сайтов интересовались их мнением и опытом, а пресса – деталями внешности и личной жизни. Серейен так и не понял, почему людей тянет к кумирам, но он не был настолько изолирован от мира за крепостными стенами Коллегиума, воздвигнутыми ради сдерживания Великой зимы, чтобы не оценить выгоду, которую эти кумиры получали. Светильники вспыхнули ярче, а особая тишина снаружи, которая была не истинной тишиной, а ожиданием, отошла на второй план, когда Серейен пришел на смену Фейаннену. – Почему ты не спросила? – Думала, откажешься. – Откажусь? – Откажется – и потеряет шанс попасть в число избранных, благословенных. – Отвергну возможность потрудиться вместе с Анпринским народом? Разве кто-то на такое способен? С чего бы мне так поступать? Сериантеп долго смотрела на него, чуть склонив голову набок, нацепив маску соблазнительницы – такой язык тела мог придумать только инопланетянин, не привыкший к человеческому облику. – Ты снова Серейен? – Да, я снова поменял Аспект.