– Полларда жалко, – признала она. – Хочешь вернуться и дослушать все до конца? – Хорошо. Но, черт побери, не говори, что мы ему поможем, пока мы не услышим все. Договорились? Они вернулись в кабинет. Небо более не напоминало холодный серый металл. Оно потемнело, набухло, грозило лопнуть. И хотя над самой землей дул лишь легкий ветерок, на больших высотах он набирал силу, потому что черные грозовые облака быстро надвигались на сушу с океана. Как металлическая стружка притягивается к магниту, так и тени накапливались в некоторых углах. Джулия потянулась к выключателю, чтобы включить верхний свет. Потом увидела, с каким удовольствием Бобби оглядывает полутемный кабинет, смотрит, как мягко поблескивают в свете ламп дубовые столики, и тот, что у дивана, и кофейный, и оставила выключатель в покое. Опять села за стол. А Бобби – на стол, болтая ногами. Клинт снова включил магнитофон, и тут же заговорила Джулия: – Фрэнк… мистер Поллард, прежде чем вы продолжите свой рассказ, я бы хотела, чтобы вы ответили мне на несколько вопросов. Несмотря на кровь и царапины на ваших руках, вы верите, что никому не способны причинить вред? – Да. Кроме как при самозащите. – И вы не думаете, что вы – вор. – Нет. Я не могу… Я просто не представляю себя вором, нет. – Тогда почему вы не обратились за помощью в полицию? Он молчал. Вцепился в открытую сумку, которая стояла у него на коленях, и смотрел в нее, словно Джулия обращалась к нему из сумки. – Потому что, если вы действительно чувствуете себя невиновным во всех отношениях, полиция располагает куда большими возможностями для того, чтобы выяснить, кто вы и кто вас преследует. Знаете, что я думаю? Я думаю, вы не так уж уверены в своей невиновности. Вы умеете завести автомобиль без ключа зажигания, и, хотя это может сделать любой, кто обладает достаточными знаниями о конструкции автомобиля, такие навыки свойственны и преступникам. И еще эти деньги, много денег, сумки и пакеты с деньгами. Вы не помните, как совершали преступления, но в глубине души уверены, что совершали, а потому боитесь обратиться в полицию. – Это одна из причин, – согласился он. – Вы, я надеюсь, понимаете: если мы возьмемся за ваше дело и найдем доказательства того, что вы совершили преступление, то нам придется передать всю эту информацию в полицию. – Разумеется. Но я исхожу из следующего: если бы я сразу обратился в полицию, они бы не стали докапываться до истины. Решили бы, что я в чем-то да виновен, еще до того, как я закончил бы свой рассказ. – А вот мы так не решим. – И Бобби, повернувшись к Джулии, многозначительно посмотрел на нее. – Вместо того чтобы помочь мне, они бы начали искать, какие недавние преступления можно на меня повесить, – закончил мысль Поллард. – Полиция так не работает, – заверила его Джулия. – Разумеется, работает, – возразил Бобби. Слез со стола и заходил взад-вперед, от постера дядюшки Скруджа к постеру Микки-Мауса. – Разве мы тысячи раз не видели такое в телесериалах? Разве не читали у Хэммета и Чандлера? – Мистер Поллард, я в свое время работала в полиции… – И это только льет воду на мою мельницу, – прервал ее Бобби. – Фрэнк, если бы вы пошли в полицию, то уже сидели бы за решеткой, судимый, признанный виновным и приговоренный к тысячелетнему сроку. – Есть еще более важная причина, по которой я не обратился к копам. Такая история стала бы публичной. Пресса прознала бы про меня и с радостью раструбила бы всем о человеке с амнезией и сумками, набитыми деньгами. И тогда он узнал бы, где меня найти. Я не могу пойти на такой риск. – Кто этот он, Фрэнк? – спросил Бобби. – Человек, который преследовал меня той ночью. – Судя по вашим словам, я подумал, что вы знаете его имя и фамилию, имеете в виду конкретного человека. – Нет. Я не знаю, кто он. У меня даже нет полной уверенности, что это человек. Но я точно знаю, он придет ко мне, если узнает, где я нахожусь. Поэтому я не должен высовываться. – Я лучше переставлю кассету, – подал голос с дивана Клинт. Они подождали, пока он вытащит кассету из магнитофона и вставит вновь, чтобы записывать вторую сторону. Хотя часы показывали только три пополудни, на город спустились ложные сумерки, неотличимые от настоящих. Теперь ветер у земли сравнялся силой с тем, что гнал облака на большой высоте, а с запада еще начал наползать легкий туман, грозя сгуститься и сровнять землю с летящими над ней грозовыми облаками. Когда Фрэнк опять включил запись, Джулия спросила: – Фрэнк, это конец? Ваше пробуждение в субботу утром, в новой одежде, с пакетом, набитым деньгами, который стоял на кровати? – Нет. Не конец. – Он поднял голову, но не посмотрел на нее. Гораздо больше его интересовал сумрачный день за окном, и взгляд его устремился не на Ньюпорт-Бич, а куда-то гораздо дальше. – Может, конца не будет никогда. Из второй кожаной сумки, той самой, из которой чуть раньше появился пакетик с песком и окровавленная рубашка, он достал стеклянную банку объемом в одну пинту, какие используются для домашнего консервирования. С толстой стеклянной крышкой и герметизирующим резиновым колечком. Наполняли банку тускло поблескивающие камни. Некоторые, частично отполированные, просто сверкали. Фрэнк снял крышку, наклонил банку, высыпал часть камней на стол. Джулия наклонилась вперед. Бобби подошел, чтобы присмотреться к камням. Круглые, овальные, ромбовидные, в форме капель, где-то заостренные, где-то закругленные. Несколько камней размерами не уступали большим виноградинам, остальные не превышали горошин. Все были красными, но разных оттенков. Они пропускали сквозь себя свет, так что светлая поверхность стола в том месте, где они лежали, стала красной. Они полированными частями отражали свет, отбрасывая красные лучи к стенам и потолку. – Рубины? – спросил Бобби. – Не выглядят они как рубины, – покачала головой Джулия. – Что это за камни, Фрэнк? – Я не знаю. Может, они даже не представляют никакой ценности. – Где вы их взяли? – В ночь на воскресенье я практически не спал. Засыпал лишь на несколько минут. Ворочался на кровати, подскакивал всякий раз, когда начинал дремать. Боялся уснуть. И в воскресенье днем не спал. Но к вчерашнему вечеру так вымотался, что у меня просто закрылись глаза. Спал в одежде, а утром проснулся с набитыми этими камнями брючными карманами. Джулия взяла из кучки самый отполированный камень, посмотрела на просвет. Даже в необработанном состоянии цвет и чистота производили впечатление. Возможно, как и сказал Фрэнк, это полудрагоценные камни, но Джулия подозревала, что это не так и стоят камни очень и очень дорого. – А почему вы держите их в банке для консервирования? – спросил Бобби. – Потому что мне все равно пришлось покупать еще одну, – ответил Фрэнк. Из сумки на стол перекочевала вторая банка, побольше, объемом в кварту. Джулия повернулась, чтобы посмотреть на нее, и увиденное поразило ее до такой степени, что она выронила камень, который держала в руке. В этой банке сидело насекомое размером чуть ли не с ее кисть. И хотя спинной хитиновый покров был у него, как у жука, черный, словно полночь, с кроваво-красными отметинами по периметру, существо под этим панцирем больше напоминало паука. Прежде всего восемью крепкими волосатыми лапками, как у тарантула. – Оно живое? – спросила Джулия. – Уже нет, – ответил Фрэнк. Еще две лапки, похожие на миниатюрные клешни лобстера, высовывались из-под панциря впереди, с обеих сторон головы. И клешни эти были куда более сложными, чем у любого ракообразного. Скорее они походили на кисти с четырьмя костяными сегментами, суставами, соединенными с клешней, и с зазубренной кромкой. – Если эта тварь ухватит за палец, – заметил Бобби, – то просто откусит его. Так вы говорите, оно было живым, Фрэнк? – Когда я проснулся этим утром, оно ползло по моей груди. – Господи Исусе! – Бобби заметно побледнел. – Еле ползло. – Да? А судя по виду, оно такое же шустрое, как какой-нибудь гребаный таракан. – Думаю, оно уже умирало, – ответил Фрэнк. – Я, конечно, закричал, смахнул его с груди. Оно упало на пол, на панцирь, несколько секунд дергало лапками, потом застыло. Я снял наволочку с одной из подушек, завел край под панцирь, дернул на себя, чтобы это чудовище оказалось на материи, поднял, завязал наволочку узлом, чтобы оно не уползло, если вдруг придет в себя. Потом обнаружил в карманах эти драгоценные камни, поэтому купил две стеклянные банки, одну для камней, вторую для насекомого, оно ни разу не шевельнулось, вот я и решил, что оно мертво. Вы когда-нибудь видели что-нибудь подобное? – Нет, – ответила Джулия. – Слава богу, нет, – согласился Бобби. Он не наклонился вперед, как Джулия, чтобы получше рассмотреть насекомое, наоборот, отступил на шаг от стола, словно боялся, что этот паук-жук сможет каким-то образом выбраться из банки. Джулия подняла банку со стола, повернула так, чтобы получше рассмотреть насекомое спереди. Его гладкая черная голова размером ненамного уступала сливе и наполовину пряталась под панцирем. Большие фасеточные грязно-желтые глаза располагались высоко, и под каждым находился еще один глаз, меньших размеров, синевато-красный. На гладкой поверхности виднелись крохотные отверстия, с полдюжины коротких отростков и три островка вроде бы шелковистых волосков. Маленький ротик, теперь открытый, являл собой круглое отверстие, и в нем Джулия различила кольца миниатюрных, но острых зубов. Фрэнк заговорил, глядя на дохлого обитателя стеклянной банки: – Уж не знаю, во что я впутался, но определенно во что-то плохое. Действительно плохое, и я боюсь. Бобби дернулся. Задумчиво, словно обращаясь к самому себе, а не к остальным, произнес: «Плохое… плохой…» Джулия поставила банку на стол. – Фрэнк, мы возьмемся за это дело. – Хорошо! – Клинт выключил магнитофон. Бобби отвернулся от стола и, направляясь к туалету, сказал: – Джулия, мне нужно поговорить с тобой наедине.