С этими словами Райгар еще раз послал Леонардо улыбку, уже более заговорщическую, и исчез, поднявшись по ступеням вверх. Слева от Леонардо потух еще один факел и, мрачно взглянув на него, Леонардо поднялся со скамьи и поплелся в свою комнату. * * * Йева же в это время подошла к двери комнаты отца и тихонько постучала. Никто не отвечал. Но где же быть отцу, кроме как в спальне? Над Глеофом все еще стояла ночь. Йева приоткрыла дверь и вошла, осматриваясь по сторонам в поисках своего родителя. В кресле, в самом углу комнаты, перед зажженным слугами камином сидел Филипп. Филипп тяжело взглянул на свою дочь, но потом сразу же отвел глаза и отрешенно уставился на огонь. Йева подобрала подол черного шерстяного платья, которое из-за дороги верхом на лошади уже порядком износилось, и подошла к графу Тастемара. — Отец, господин Донталь сказал мне, что Уильяма усыновила женщина с белыми волосами, — тихонько сказала она. — Да. — Он уедет в Ноэль, графство Альбаоса? — Да. Йева понимала, что ее отец сейчас не желает общаться ни с одной живой душой, но все же чувствовала в себе необходимость поговорить с ним. Обняв Филиппа сзади за шею, она склонилась и поцеловала его в заросшую густой щетиной щеку. — Отец, но вы же еще увидите Уильяма и, какая разница, кто его усыновил… Он же считает вас отцом, покровителем и учителем. Я помню и его слова, и то как он вас любит! — как можно ласковее произнесла девушка. Филипп усмехнулся, поднял голову и посмотрел в изумрудные глаза своей дочери. — Дочь моя, как же ты наивна. Уильям сейчас подобен глине на гончарном круге, а Мариэльд, за те годы, что он будет жить в Ноэле, вылепит из него все, что ее душе угодно. Когда мы встретимся через много лет, Уильям либо будет смотреть на меня как на пустое место, в лучшем случае, либо будет ненавидеть еще сильнее, что куда вероятнее. — Но почему он вас должен ненавидеть, отец? — Потому что Летэ перед обрядом памяти ознакомил совет со всеми теми бумагами, которые я присылал ему. Йева побледнела. — Но… Погодите, вы же там писали, что хотите передать дар Леонардо? — Да, — развел руками Филипп, а затем нежно погладил руки своей дочери. — Я предал его и посеял в нем семя ненависти. — Так расскажите ему, отец, что вы хотели усыновить его. Может, он простит! — Уильям решит, что это было сделано под давлением завещания Гиффарда, — ответил граф. — Я видел в его мыслях, кем я стал для Уильяма после прочтения доклада. — Но отец… — Я уже подумываю о том, а не слишком ли много я пожил на этом свете… И может быть стоит сдержать свое обещание и передать свой дар тебе, — устало прошептал Филипп, прикрыв старые глаза. Йева посмотрела с изумлением на сломленного отца, словно не узнавая его без стремления к жизни, обежала кресло и упала перед ним на колени, положила на его колени свои изящные руки. Она схватилась за край черного котарди, нервно смяв его. — Отец, даже не смейте говорить такое! Я благодарна за все то, что вы мне дали… Но я не приму этот дар, он мне не нужен Я не буду врать, я рада, что Уильям жив и я не получила его дара! Но ради всех богов, поговорите с ним. Может, вам обоим станет легче! — Из-за Гейонеша и ран он пребудет в бессознательном состоянии еще некоторое время. — Филипп ласково взглянул на свою дочь и погладил ее по шелковистым волосам, украшенным золотым обручем. Затем продолжил: — Хорошо, мы задержимся до того момента, как я с ним смогу поговорить. И я, может быть, пообщаюсь с Мариэльд, хотя это все равно бесполезно. — Но это хоть что-то… Отец, пусть он станет не Тастемара, а Лилле Аданом, но может когда-нибудь в будущем он станет вам другом, подобно Гиффарду или Горрону, — взмолилась Йева, пытаясь пробудить отца к жизни и вселить в него хоть какую-то надежду. — Йева… Я рад, что у меня такая прекрасная дочь. Филипп привстал с кресла и крепко обнял Йеву. Он не стал говорить ей, как она наивна и простодушна, чтобы не лишать надежды. Филипп с любовью поцеловал Йеву в нос, та сморщилась, но нос не вытерла, стерпела. Граф же вымученно улыбнулся. — Наконец-то ты ожила, дочь моя. Теперь я вижу перед собой ту самую Йеву, которая была перед моими глазами до того, как я сказал тебе о смене решения по наследованию дара. — А я, отец, хочу увидеть вас, каким вы были раньше, живым и деятельным! — Я постараюсь. Однако насчет дальнейшего общения с Уильямом я не уверен. Во-первых, Ноэль слишком далеко, а во-вторых, Мариэльд вряд ли отпустит от себя Уильяма в ближайшую сотню лет. — С вашим бессмертием это время пролетит незаметно. — В глазах Йевы мелькнула тоска, а ее тонкие и красивые губы растянулись в грустной улыбке. Она понимала, что Уильяма уже не увидит. — Мы переживем это, отец, не волнуйтесь. А вот что происходит с Леонардо, мне не нравится. Филипп вспомнил о своем приемном сыне, нахмурился и, продолжая гладить свою дочь по волосам и спине, обеспокоенно произнес: — Я поговорю с некоторыми Старейшинами, быть может, мне удастся дать Лео то окружение, которое он так страстно желает, — мрачно произнес Филипп, затем, чуть погодя, добавил: — Ладно, Йева, на сегодня объятий достаточно. Прошу, оставь меня одного — я должен подумать. Попроси Эметту подготовить к завтрашнему вечеру нарядные костюмы. — Что будет завтра вечером? — удивилась Йева. — Я думаю, что традиционный небольшой ужин в Красном зале, где Старейшины обменяются новостями перед отъездом. Все-таки мы встречаемся нечасто. — Там будет Уильям? — Конечно, к этому времени он очнется и раны подзатянутся. А графиня Ноэльская обязательно покажет всем своего сына, в этом я не сомневаюсь, — покачал головой хмурый Филипп. Кивнув, Йева вышла из большой и богато обставленной комнаты и вернулась к себе в спальню, где сидела Эметта. Служанка пребывала явно не в лучшем настроении — она, прикусив нижнюю губу, сидела и зашивала свое же платье. Впрочем, когда Эметта увидела вошедшую госпожу, она немедленно оторвалась от шитья и вопросительно взглянула на дочь графа. — Ну что? — с придыханием спросила она. — Уильям остается жив и уезжает в другие земли, — быстро ответила Йева, впрочем, с радостью в голосе. — Получается, что Лео остался обычным вампиром? — задала вопрос Эметта с глуповатым выражением на лице, ведь ответ был и без того ясен. — Да. Служанка замерла с иглой в руке и улыбнулась, ядовито и мстительно, как улыбаются женщины, увидевшие падение ненавистного им мужчины. Она, блаженная, впала в какой-то радостный мимолетный транс, но уже через мгновение снова ловко заработала иглой. — Госпожа, мы же задержимся здесь? — поинтересовалась Эметта как бы вскользь. — Да, на день или два точно. — Спасибо, госпожа… Просто вдруг стало интересно. — Кстати, подготовь к завтрашнему вечеру костюмы, будь добра, — вспомнила о костюмах Йева, чьи мысли занимали теперь лишь двое мужчин: отец и Уильям. — Как прикажете. * * * Дело шло к вечеру. Солнце, едва поднявшись на востоке, тотчас спряталось в тучах, которые извергали ливень целый день, обошло Молчаливый замок и село на западе. Пробившись с трудом сквозь темные облака, оно осветило левую башню замка и все комнаты, расположенные там, золотистым и теплым светом. Уильям, лежа в постели, поморщился, когда ему в глаза засветило солнце, но так и не очнулся. Рядом с ним, на столике из дуба, стояла чаша, из которой поднимался вверх, чуть извиваясь, легкий успокаивающий дым. Он окутывал тонкой вуалью бессознательное тело, погружал его в еще более глубокий сон, целебный и продолжительный. Вампира обмыли, перевязали разорванное горло, одели в белоснежную рубаху с высоким воротником и серые штаны из мягкой ткани. И он лежал на большой кровати под светлым балдахином, умиротворенный и окуренный травами. Лицо его было спокойно и безмятежно, грудь равномерно поднималась и опускалась. Он исцелялся и до сих пор так и не очнулся с самого суда, хотя Гейонеш уже перестал действовать. Заметив, что солнце играет на лице молодого господина и доставляет ему неудобства, молодая девушка-служанка вскочила из-за столика, который стоял посреди огромной комнаты, освещенной светом трех окон, и быстренько поправила балдахин. Затем вернулась к низкому столу, села на колени и принялась дальше шить вместе со своей сестрой. Сероглазые, темноволосые и стройные девушки порой бросали любопытные взгляды на сына своей хозяйки, но из-за страха получить замечание делали это мельком. В кресле рядом с кроватью, закинув нога на ногу, сидела Мариэльд де Лилле Адан в сером платье. Волосы графини, на ноэльский манер, служанки заплели в несколько кос, которые соединили в одну, украсив серебряными шпильками с цветками. Графиня наблюдала за своим обретенным сыном с легкой улыбкой. Рядом с кроватью стояло еще одно кресло, которое оставили специально для лекаря, что приходил время от времени и следил за состоянием Уильяма. Вдруг в дверь постучали. Швеи, они же личные служанки графини, вздрогнули, и одна из них подскочила и побежала открывать дверь. Мариэльд же, не поведя и бровью, продолжала сидеть в кресле и наблюдать. В комнату вошел Филипп в черном котарди. Мариэльд повернула голову в сторону служанок. — Оставьте нас одних, — тихо, но властно сказала она, и те спешно покинули комнату. Филипп сел в кресло напротив графини, всмотрелся в умиротворенное лицо спящего Уильяма, принюхался к аромату дурмана, что курился из чаши на столике. А когда убедился, что вампир окурен лишь успокаивающими травами, то посмотрел на Мариэльд и хотел уже было открыть рот, но она его опередила. — Твой приход сюда бесполезен, Филипп, — спокойно и высокомерно сказала женщина и сцепила руки без каких-либо украшений в замок, положив на колени. — Я знаю, Сир’Ес Мариэльд, — ответил граф и снова посмотрел на потерянного сына. — Но я не мог не прийти к своему сыну. — Моему сыну, Филипп, моему. Мариэльд поднялась из кресла, подошла к столу у противоположной стены, взяла оттуда какую-то бумагу и, шелестя юбкой серого платья из мягкой ткани, вернулась. Приняв бумагу, Филипп вчитался. Подписанный Летэ с проставленным гербом и печатями документ извещал об усыновлении Уильяма и принятие его в род Лилле Адан.